Воспоминания
Шрифт:
Приведенное выше, как говорится на судебном языке, "изложение дела" показывает, какая эволюция произошла в мыслях декабристов по крестьянскому вопросу, за пять лет, протекших со дня образования "Союза Спасения" в 1816 году, до создания Северного и Южного Обществ в 1821 году. За эти пять лет из прекраснодушных молодых людей, мечтавших склонить либерального императора и дворянство путем уговора к облегчению участи крестьян и упразднить их рабское состояние мерами, в коих они сами себе ясно не отдавали отчета, декабристы становятся революционерами, замышляющими свержение существующего строя и цареубийство. В составленных ими проектах конституций уже (206) говорится о правовом и экономическом устроении крестьян, а не только о даровании им человеческих условий жизни. Возможность такой быстрой эволюции тем более удивительна, что в окружавшем их обществе они не могли найти в ту пору широкого сочувствия. Как всегда, после всяких больших потрясений, усталое общество искало покоя, а потрясений было более чем достаточно. Одиннадцать лет Россия вела ожесточенную борьбу с Наполеоном и испытала на себе все ужасы 1812 года. Не могли не влиять на общество и примеры недавней по тому времени французской революции, утопившей Францию в крови и закончившейся моральным разложением французского общества, от которого ее спасла диктатура Наполеона ценой нового уже общеевропейского кровопролития и грабежа. Кроме того, всем еще были памятны ужасы Пугачевского бунта, о котором Пушкин, правда значительно позже, устами Гринева, сказал: "Не приведи Бог видеть русский бунт - бессмысленный и беспощадный". Не только лично заинтересованное дворянство было против освобождения крестьян, против него были и некоторые просвещенные представители общества, как Н. М. Карамзин, Державин и др. Так, в своей знаменитой записке "О старой и новой России", в которой особо почетное место занимает крестьянский вопрос, Карамзин высказывает убеждение, что "крестьяне холопского происхождения, следовательно, составляют собственность их господ, хотя вообще трудно разобрать происхождение крепостного класса. Во всяком случае крестьяне никогда не имели прав на землю. Освобождение крестьян опасно и в финансовом отношении: без помощи помещиков трудно собрать подушную подать". Карамзин ставит вопрос: "Что значит освобождение у нас крестьян?" По его мнению, оно означает: "Дать им волю жить где угодно, отнять у господ, всю власть над ними, подчинить их одной власти правительства". Эта мысль страшит Карамзина по своим последствиям. Он боится, что, уйдя из-под полицейского надзора помещиков, крестьяне станут пьянствовать и развратничать. Конечно, такие крепостнические высказывания не могли влиять на взгляды декабристов, но и среди самых передовых и либеральных представителей общества слышались голоса против освобождения. Так, в собраниях неофициального кружка ближайших друзей (207) Александра I в 1801-1803 гг. против освободительных предложений кн. Чарторыйского, Кочубея и гр. Строганова высказались Новосильцев и Мордвинов. Как это ни может показаться невероятным, но против эмансипации был и республиканец Лагарп, бывший воспитатель Александра I.
Только приняв во внимание все вышесказанное, можно без предвзятого мнения сделать заключение об эволюции взглядов декабристов, плывших против течения как в своих политических предположениях, так и в вопросе об упразднении крепостного права. При таких условиях, вряд ли будет справедливо упрекать их в консерватизме.
Как было сказано в начале этой статьи, конкретное обвинение, обращенное к декабристам, заключается в том, что они сами не освободили своих крестьян, а ежели стремились это сделать, то не хотели поступиться своим правом на землю. Первое обвинение отпадает уже потому, что по молодости лет большинство декабристов лично не владело населенными имениями и дворовыми и фактически никаких крестьян освободить не могло. Исключения составляют Якушкин, Лунин и Трубецкой, желавшие освободить своих крестьян (Лунин по завещанию) с безвозмездным предоставлением им в полную собственность лишь их дворов, скотины и сельскохозяйственных орудий. Следовательно, остается только второе обвинение в недостатке прогрессивности и искренности. Но тут возникает вопрос, насколько в наше время можно утверждать, что свобода невозможна без собственности и насколько такое утверждение может считаться прогрессивным? Или, наоборот, можно ли сейчас говорить о том, что дарование людям свободы без предоставления им собственности является показателем консерватизма? Отвечая на эти вопросы утвердительно, надо признать, что Александр I, запретивший указом 1807 года освобождение крестьян без земли, поступил прогрессивно, хотя разрешил это остзейским помещикам. В том же порядке рассуждения надо причислить к прогрессивным предложениям и проект Аракчеева 1818 года. Однако ни то, ни другое не заслуживают одобрения ни историков, ни общественного мнения, столь строго обличающих декабристов. Но и это обвинение отпадает само собой, т. к. и Северное и Южное (208) Общества в своих конституционных проектах пришли к решению о наделении крестьян землей. Казалось бы, что мы стоим перед неразрешимым противоречием. В действительности его нет, т. к. вопрос ставится в неверной плоскости. Дело не в прогрессивности или консерватизме, а в государственной целесообразности и возможности. Само собой разумеется, что в начале прошлого столетия русская власть не желала обезземеления крестьян вовсе не из-за прогрессивных настроений, а просто из соображений полицейских и финансовых. Ей нужна была оседлость крестьян, плативших ей подушную подать. Упраздняя власть помещиков, отвечавших за ее поступление, она была принуждена привязать крестьян к земле и тем самым дать им имущественную возможность ее уплачивать. Как ни серьезно относились декабристы к своим проектам, у них на первом плане стояло другое соображение какими угодно путями добиться крестьянской свободы. Идя на безвозмездное прекращение своих прав на крестьян, они не считали себя обязанными безвозмездно же отказаться от своих прав на землю. Как мы видим, даже Пестель, которого историки и общественное мнение выделяют из общей массы декабристов, стоит за то, что предоставленная крестьянам помещичья земля должна быть выкуплена государством. Именно в этом заключалась главная трудность. Правительство не могло это сделать при тогдашнем положении государственных финансов. Иллюстрацией этому служит разговор И. Д. Якушкина с Левашовым при допросе. Когда Якушкин указал, что правительство может выкупить крестьян у помещиков, Левашев воскликнул: "Это невозможно! Вы сами знаете, как русское правительство скудно деньгами!" Сказанное Левашовым было верно. Вследствие Наполеоновских войн и отсутствия правильного финансового управления, все бюджеты России были дефицитны, и к концу управления министерством Гурьевым в 1823 году государственный долг дошел до огромной по тому времени суммы в 1.343,5 милл. рублей, крепостные же люди составляли 45°/о населения, около 22,5 милл. Душ.
Переходя к рассуждению о том, были ли декабристы искренними и последовательными, не высказываясь сразу (209) за наделение крестьян землей, надо прежде всего отметить, что в их время таковое не считалось признаком прогрессивного мышления. Лучше всего это видно из того, что Якушкин пишет в своих воспоминаниях, написанных в пятидесятых годах 19-го столетия: "Благомыслящие люди, .или, как называли их, либералы того времени, более всего желали уничтожения крепостного состояния и, при европейском своем воззрении на этот предмет, были уверены, что человек, никому лично не принадлежащий, уже свободен, хотя и не имеет никакой собственности. Ужасное положение пролетариев в Европе тогда еще не развилось в таком огромном размере, как теперь, и потому впоследствии возникшие вопросы по этому предмету тогда не тревожили даже самых образованных и благонамеренных людей". Говоря о своем разговоре с директором департамента Джунковским по вопросу о предполагаемом им освобождении своих крестьян без земли, И. Д. Якушкин пишет, что "Джунковский бывал заграницей, имел воззрения человека европейского, и потому освобождение крестьян, которым не предоставлялось земли, нисколько его не возмущало". Если в течение всего 19-го века и начала 20-го и особенно в настоящее время все европейское ставилось и ставится в пример всему русскому как более передовое, то тем паче это должно было иметь место тогда, когда жили и действовали декабристы. Можно только поставить вопрос, почему тогда в Европе освобождение крестьян без земли не считалось зазорным? Ответом на это служит то, что вопрос о свободе человека, как было уже сказано, не ставился там в зависимость от владения им собственностью и что последняя почиталась священной. Декабристы, как известно, в своих предположениях руководились примерами Запада, поэтому очень важно установить, чему они могли научиться от него в отношении освобождения крестьян с землей. Разумеется, самой передовой страной в это время считалась Франция, недавно совершившая самую глубокую революцию. И вот оказывается, что Национальное Собрание в декрете от 4-го августа 1789 года, совершенно упразднив феодальный режим, сделало однако при этом разграничение между двумя его категориями: правами, вытекающими из власти одного лица над другим, и (210) такими правами, которые связаны были с владением землей. Первые права отменялись безвозмездно, вторые же подлежали выкупу. Придать однако этому выкупу коллективный и обязательный характер Национальное Собрание не решилось ввиду затруднительного положения французских финансов. Закончено дело освобождения было лишь в 1793 году, когда декретом от 17-го июня были отменены без вознаграждения все феодальные и чиновные права и предписано было сжечь все долговые обязательства. Это однако не означало, что крестьяне получили в собственность конфискованные у помещиков земли, ставшие национальными имуществами. Эти земли продавались разжившимся на революции спекулянтам для пополнения оскудевшей казны. Что касается Англии, то в ней освобождение крестьян фактически произошло гораздо раньше, еще в средние века, путем обезземеления их. Процесс этот был долгий и сложный, но главную роль в нем сыграли чума и развитие овцеводства. Только в Пруссии, после разгрома ее Наполеоном, указом 9-го октября 1807 года крепостное право было отменено, но лишь по закону 1816 года помещики потеряли право верховной собственности на землю крестьян, на барщину и повинности. В герцогстве Варшавском конституцией, данной Наполеоном 22-го июля 1807 года, крепостное право было упразднено, но в ней ничего не говорилось о поземельных отношениях; декретом же 21-го декабря того же года они были определены не в пользу крестьян. Такое решение вопроса имело место, несмотря на письмо Косцюшко к Фуше от 22-го января 1807 года, в котором он ставил одним из условий своего приезда в Польшу для содействия Наполеону освобождение крестьян с предоставлением им в собственность земли, находившейся тогда в их владении.
Сказанного достаточно, чтобы совершенно оправдать декабристов от возводимых на них обвинений. Они могут выйти из суда истории не осужденными, с признанием за ними смягчающих вину обстоятельств, а с незапятнанными именами чистых и честных людей, пожертвовавших всем для блага своего народа. Единственное, в чем можно упрекнуть их, - это недостаток государственного реализма, но этот упрек может быть обращен и к их обвинителям. (211). Для устойчивости какого угодно государственного строя в России необходима прочная его основа в лице наиболее многочисленного ее класса - крестьян. Но прочность этой основы возможна только при владении крестьянами землей на правах полной собственности. Сейчас эта мысль может звучать "консервативной", но какое это имеет значение пред лицом того, к чему пришла Россия? Правы были крестьяне И. Д. Якушкина, когда они, отказываясь от свободы без земли, сказали ему: "Ну, батюшка, оставайся все по-старому: мы ваши, а земля наша".
ДЕКАБРИСТ-ЕВРЕЙ
(213)
По своей малочисленности в России конца 18 и начала 19 века евреи не могли сыграть какую-либо роль в охватившем в то время часть ее общества освободительном движении. К тому же движение это зародилось и развивалось в дворянско-военной среде, куда они не имели доступа и которая, несмотря на свои либеральные воззрения, все же относилась к ним с известным предубеждением. В это время, по свидетельству Шабада, в России числилось всего 152.364 евреев, платящих подати и подлежащих повинности, а в Петербурге, как о том Екатерина II писала Дидро, было лишь от трех до четырех евреев, проживавших почему-то у ее духовника. И, тем не менее, судьбе было угодно, чтобы в числе лиц, привлеченных к ответственности по делу о "неустройстве", 14 декабря 1825 года, оказался, как член одного тайного общества, еврей титулярный советник, чиновник канцелярии Санкт-Петербургского Военного Генерал-Губернатора гр. Милорадовича Григорий Абрамович Перетц. Участие его в декабризме тем более знаменательно, что сам он лично нисколько не испытал каких-либо притеснений со стороны власти и происходил от богатых родителей, совмещавших глубокие богословские познания и интересы с большими деловыми способностями.
Дед Г. А. Перетца, со стороны матери, Иошида Цейтлин - (1742-1822), проживавший во времена Потемкина в Шклове, тогдашнем главном умственном центре еврейства, был ученым раввином и меценатом и, вместе с тем, талантливым финансистом и купцом. Потемкин, нуждавшийся для выполнения своих широких политических и военных планов людях, могущих материально ему содействовать, оценил
(214) деловые способности Иошиды Цейтлина и последний вскоре стал, как бы, его министром финансов и снабжения. Разбогатев на этом поприще, Цейтлин после смерти Потемкина оставил свою коммерческую деятельность и окончательно поселился в своем великолепном имении Устье, Чериковского уезда, Могилевской губ., где совершенно отдался изучению еврейского богословия. Еще при жизни Потемкина, он, желая выдать замуж свою дочь Файгеле, стал искать для нее жениха. Выбор его пал на сына всеми почитаемого Левертского раввина Израиля Перетца - Абрама, умного молодого человека, обещавшего по своим познаниям стать знаменитым раввином. Абрам Перетц женился на Файгеле в 1790 году, но не оправдал надежд своего тестя в отношении своей духовной карьеры. Он предпочел заняться коммерческими делами и стал ездить в Петербург по делам своего тестя и Потемкина. Скоро Перетц окончательно там поселился и стал жить вместе с двумя другими евреями, пользовавшимися покровительством Потемкина, - Иегудой бен Ноах и реб Натаном Ноте, у того самого духовника Екатерины II, о котором она писала Дидро. Поселившись в столице, Абрам Перетц завел свои собственные дела и занялся откупом. Это занятие принесло ему огромное по тому времени состояние и большое положение в обществе. Греч говорил про него:
"Откупщик Перетц - жид, но человек добрый и истинно благородный". В это время Перетц близко сошелся с М. М. Сперанским, на которого оказывал влияние в его преобразовательной деятельности. За эту близость последний подвергался нападкам, от которых его защищал другой выдающийся русский человек Е. Ф. Канкрин, тоже сумевший оценить качества А. Перетца.
Жена А. Перетца Файгеле, вместе с родившимся у них сыном Гиршем, не последовала за мужем в Петербург и продолжала жить с отцом в его имении. Молодой Гирш воспитывался там в атмосфере богатства и учености. Первоначальное образование он получил в духе, подобавшем внуку Иошиды Цейтлина, - еврейский язык и закон Божий ему преподавал Симеон Леви, русский язык и арифметику Сенявин, а геометрию и алгебру - Мендель. Становер - пионер европейского просвещения среди русских евреев.
(215) В 1803 году Абрам Перетц потребовал, чтобы его сын переселился к нему в Петербург. Переезд этот совершился в том же году, несмотря на сопротивление деда и матери, которая не захотела покинуть деревню и осталась в Устье. Мальчик Гирш поселился у отца, который к этому времени жил уже в собственном великолепном доме, ничем по роскоши не уступающем дедовской усадьбе. Но общество, которое он встретил в этом доме, было совершенно иным. Петербург не был белорусским местечком, и в нем жили другие люди, далекие от правоверных еврейских интересов. В доме Абрама Перетца царила берлинская культура, хотя он не переставал благодетельствовать евреям. Так у него жил бывший учитель Л. Невахович - первый еврейский писатель на русском языке, написавший в 1803 году "Вопль дщери Иудейской". В этом доме Гирш получил очень широкое образование от лучших преподавателей того времени. Особенно его интересовали история, география, статистика и политическая экономия. В 1810-11 годах в доме педагогического музея он слушал лекции по политической экономии у Бодуянского. Что же касается его раннего политического мировоззрения, то оно сложилось под влиянием его первого наставника швейцарца из Лозанны, Лорана, масона и вольнодумца. По странному совпадению у еврейского мальчика Гирша и у наследника русского престола Александра оказался одинаковый источник свободомыслия.
Отходя все более от традиций своих предков и вращаясь в Высоком Петербургском чиновничьем кругу, Абрам Перетц не избежал распространенного в этом кругу соблазна честолюбия. Влияние богатства ему уже казалось недостаточным, и если не для себя, то хотя бы для своего сына, он хотел положения в высших административных сферах. Единственным путем к этому было определение его на государственную службу, и чем раньше, тем лучше. В те времена это было возможно даже для мальчиков самого юного возраста. Гирш начал свою служебную карьеру 11-ти лет и в 1823 году был уже титулярным советником. Действительную службу он начал в Канцелярии Государственного Казначея, из которой потом перешел в Экспедицию Государственных Доходов. В 1810 году он был откомандирован в канцелярию д. т. с. кн., Алексея Борисовича (216) Куракина, который послал его в Новороссийский край где в это время свирепствовала эпидемия чумы, с поручением наблюдать за исправностью карантинного кордона. В мае того же года Гирш Перетц стал Григорием Абрамовичем, так как его отец со всем семейством принял лютеранство. От своей должности Григорий Абрамович был откомандирован. При оставлении им двух последних своих должностей он удостоился прекрасных аттестаций. В это же время его отец потерял на поставках в 1812 году в армию большую часть своего состояния.
О деятельности и местопребывании Г. А. Перетца со времени окончания его работы в Новороссийском крае до 1818 или 1819 года ничего не известно. В один из этих годов он поступил на службу в Канцелярию С. Петербургского Военного Генерал-Губернатора гр. Милорадовича, где познакомился с полк. Федором Глинкой. Это знакомство положило начало участию Г. А. Перетца в освободительном движении. Ф. Глинка был видным членом "Союза Благоденствия" и принадлежал к правому его крылу. Он не разделял республиканских взглядов большинства членов Союза и стоял за ограниченную монархию. Всякая мысль о революции ему была чужда; он не верил в ее возможность в России и придерживался мнения, что добиться установления конституционного образа правления можно и должно путем дворцового переворота, подобного тем, которые так часто происходили в России в 18 столетии. Возможность осуществления своих замыслов он видел в возведении на престол пользующейся симпатиями общества императрицы Елизаветы Алексеевны, жены имп. Александра I, с ограничением ее власти.