Воспоминания

Давыдов Александр

В Киеве я пыталась взять разрешение на поездку в Каменку, - но так как мы об этом не запросили в Париже, то теперь поехать туда было невозможно. В Орле я совсем случайно услышала в гостинице, что дом Тургенева находится всего в нескольких километрах, и мы поехали туда. Этот дом-музей и его чудесный парк со столетними дубами очень стоит посмотреть. Затем Москва и Новодевичий монастырь, где я нашла могилу своего предка, Дениса Давыдова, всегда в цветах, Донской монастырь, где были другие могилы Давыдовых и среди них могила Варвары, жены Петра, брата декабриста Василия Львовича Давыдова. Мы нашли улицу Арбат, где когда-то жил Папа, но, несмотря на то, что мы были на машине, мы почему-то не попытались найти ни Елизаветинский институт, ни Гороховое поле, ни дом Толстого. В это время я еще не прочла все папины мемуары, где он обо всем этом писал, и мне это тогда не казалось таким необходимым, как теперь. Да и в Москве мы могли остаться только пять дней, а это совсем немного.

Выехав из Москвы, по дороге в Новгород мы остановились в Клину, посетили дом П. И. Чайковского, где он жил до своей кончины. Рядом музыкальное училище. Там бывают концерты, конкурсы, выступления. И везде имя - Ю. Л. Давыдов. Администратор музея, заметив мое любопытство, позвонил кому-то и через несколько минут поднялась по лестнице и подошла к нам пожилая дама. Это была Ксения Юрьевна Давыдова. Она пригласила нас в свой кабинет поболтать и попробовать выяснить, не родственницы ли мы? Мы выяснили, что да. Её дедушка был двоюродным братом папиного дедушки и, значит, мы с ней их далекие племянницы. Сестра Чайковского была замужем за Львом Давыдовым, одним из сыновей декабриста Василия. Лев, отец Юрия, - дед Ксении Юрьевны, был хранителем этого музея. После его смерти его дочка (254) Ксения стала тоже хранительницей и именно с ней я говорила и слушала её рассказы о Каменке. Она неясно, но все же помнила моего отца. Потом мы осмотрели дом, где жил Чайковский, где на стенах висело много портретов и фотографий моих прадедов. А время летело. Надо было уезжать. Увидимся ли мы опять? Во всяком случае, будем писать друг другу.

По дороге мы осмотрели Новгород с его великолепным Кремлем, и, наконец, Петербург, этот изумительный город, в котором больше чем где-либо я пыталась разыскать следы того, о чем писал Папа. Смольный Институт, теперь областной комитет коммунистической партии, раньше был Институтом благородных девиц. Папина тётя, Светлейшая Княжна Ливен, тётя Лина, была начальницей Института в течение тридцати лет. Папа часто её навещал и приходил сюда на балы. Эрмитаж Зимний Дворец - один из самых богатых музеев на свете, где Папа, камер-юнкером, бывал при дворе. Он видел все эти улицы, набережные Невы, Английскую набережную. Там и теперь стоит дом, со своими знаменитыми львами, охраняющими крыльцо, некогда принадлежавший Лавалям. Отсюда Каташа уезжала в Сибирь. С другой стороны Невы - Университет, окруженный деревьями. Все эти места Папа посещал и знал так же, как и дворцы около Петербурга: Павловск, Петергоф и Царское Село (теперь Пушкин), куда Папа тоже ходил на праздники. Я смотрела на все улицы, дома, магазины. Многое, наверно, переменилось, но вот знаменитый магазин Елисеева, как в Париже "Фотон", в котором продавались перепелки, семга, икра.

Во время этой поездки я не переставала думать о папиных мемуарах, о той работе, которая ждала меня. Все прочесть, все наладить - эта мысль меня очень радовала и, находясь здесь, в Петербурге, в России, мне все сильнее хотелось побольше узнать об этой стране и её истории

Вернувшись в Париж, я начала было работу, но тогда, совсем внезапно, в мае 1975 года, скончалась Мама, и с того дня я вдруг поняла, что мне некого больше расспрашивать о России. И опять-таки, так же как и с Папой, мы с Мамой обычно говорили о разных мелочах повседневной жизни, вместо того, чтобы говорить о России и её прошлом.

(255) Я продолжала разбирать папины мемуары. А зимой, в январе 1977-го года, мы опять поехали в Россию, в Петербург, на целую неделю. Было очень холодно - -25°, все покрыто снегом. И эта поездка была великолепная, снег очень красил город. Легко было себе представить санки, лыжи и тройки в начале этого века. Это мне напоминало старую гравюру, и я представляла себе жизнь в городе зимой, в те времена: замерзшую Неву, жителей, которые могли по ней ходить, скользить и даже ездить... И как со дня на день вся жизнь менялась, как только выпадал снег.

Все так красиво, так спокойно. Дни стояли короткие, и в полдень солнце было красным, как перед заходом. Таких пастельных красок, разнообразных и нежных, не встретишь в южных странах. Небо далекое, северное, и в четыре часа дня уже ночь. Забавно было видеть горячих, энергичных купальщиков, ныряющих в прорубях на Неве, перед Петропавловской крепостью, где я опять побывала, чтобы увидеть тюремные камеры, в которых были заключены декабристы до ссылки в Сибирь. Я увидела тюрьму и маленький двор, куда их каждый день выводили на прогулку.

Я пошла на кладбище у Александро-Невской лавры, где похоронены все артисты. Нашла могилу Чайковского с его бюстом, могилы Римского-Корсакова, Глинки и многих других. Была в Никольском соборе, "Матросном", который был открыт и где ежедневно бывали богослужения. Я очень люблю наши православные церкви; хор, даже самый маленький, всегда так красив, и отражение свечей на иконах всегда меня чарует. Неделя в Петербурге - это и долго, и в то же время коротко. Сколько всего увидеть, осмотреть. Конечно, зимой фонтаны и статуи обиты досками для защиты от мороза, но как прекрасны парки и сады, как бы реющие в морозном воздухе, окутывающем голые ветки деревьев. Все это мне напоминало балет "Золушка", поставленный маркизом Куевасом, где все декорации создавали игру голубых, светлорозовых и фиолетовых тонов, а остальное было белым, как снег. Это казалось волшебным видением. В Павловском парке люди даже катались на лыжах, а одна женщина возила свою мать в кресле на полозьях. Снег был повсюду и часто падал с крыш.

(256) И я опять вспомнила о том, как мой отец описывал восьмидесятые годы прошлого века в России. Я помню, он рассказывал о наступлении оттепели, когда, после месяцев глубокого сна, Нева вновь текла, унося большие, толстые льдины, и тогда снова могли плыть пароходы и лодки. Моя Мать тоже описывала, как на Пасху - которая была не только главным праздником, но также знаменовала окончание зимы и начало оттепели - был обычай к заутрене надевать что-нибудь белое...

Ну, а потом я отправилась в Россию третий раз. В тот же Петербург, полтора года спустя, в июне, во время "белых ночей", когда дни так долго длятся, а ночь наступает только в три часа утра. Совестно ложиться спать!

Я поехала со своей дочкой, она раньше никогда не бывала в России. Я была её гидом и хотела ей показать все, что я сама уже видела. Мы пошли с ней на набережную Декабристов. Оттуда на пароходе мы поехали в Петергоф. На Английской набережной я сфотографировала мою дочь, сидящей на льве, на крыльце особняка Лавалей. Дом этот был построен Тома де Томоном, знаменитым архитектором середины восемнадцатого века, времен царствования Екатерины Великой, когда строилось много дворцов: москвичи, устраивались в "новой столице". Мы осмотрели музей, находящийся в Петропавловской крепости, переполненный всякими реликвиями времен декабристов. Съездили также и в Царское Село, где, кроме великолепного дворца и парка, есть очень богатый и интересный музей, там я увидела портреты Давыдовых и карикатуру на Дениса Давыдова, нарисованную Пушкиным. Мне так хотелось показать моей дочке как можно больше всего в том городе, где жил её дедушка. Неделя промчалась быстро, и у меня, как всегда, было чувство, что я не все показала.

После этого прошел год и другой. Казалось, что я уже давно не была в России. Но вот, наконец, в конце августа 1981 года мы вылетели с мужем в Киев. В летний сезон, один раз в неделю, по субботам, есть прямой рейс из Парижа в Киев. Через три с половиной часа мы очутились в другом мире. Оставив Париж, как обычно ещё пустым в эти последние дни августа, мы попали в Киев, где, напротив, улицы были битком набиты людьми, да и наша гостиница была полна. Дежурная, (257) увидев нас, произнесла: "Франция?". В ответ я спросила, по-русски, далеко ли наша комната? Она удивилась, почему я говорю по-русски... "Я русская", - ответила я. "Ох, ах, как это случилось?".
– "Потому что мои родители были русские, а я сама Давыдова". Это имя связано с одной из исторически значительных эпох в России. А я как раз и приехала для встречи с историей, в эту уже четвертую поездку по следам воспоминаний моего отца, в те же места, где некогда жили мои предки.