Воспоминания
Шрифт:
ровно через две минуты наш поезд трогается. Остановка в Красноярске была для меня очень важной. Как хорошо, что у меня в Париже есть фотографии прабабушкиной могилы и дома, где они жили. Бог знает, может я когда-нибудь ещё вернусь сюда...
Ранним утром двадцать седьмого, точно в шесть тридцать утра, мы приезжаем в Иркутск. В этот утренний час вокзал очень оживлён, а до гостиницы близко: она на другой стороне реки Ангары, только частично замерзшей. Все, что я вижу по дороге, вызывает у меня непреодолимое желание побежать и сфотографировать эти красивые места, эти старые дома вдоль дороги. Улицы, покрытые снегом и льдом, меня чаруют. Я обожаю снег. Зима без снега - не настоящая зима, (273) и в Париже его мне очень недостает. Чуть только мы начинаем устраиваться в нашей удобной, но некрасивой комнате, звонит телефон. Это Марк Давидович Сергеев. Я уславливаюсь встретиться с ним в восемь утра, до кофе. Прошло уже четыре года с тех пор, как мы с ним познакомились в Париже. Он известный писатель и специалист по декабристам. Я читала его книги с удовольствием. Как он мне сказал, сейчас он работает над новой книгой, о тех женах декабристов, которые не смогли поехать за мужьями в Сибирь и жизнь которых была ещё трагичнее. Хотелось бы поговорить о многом, но как найти время, и мы уславливаемся к вечеру опять с ним связаться после нашего возвращения из тайги.
С группой туристов мы начинаем осмотр меховой фабрики. М. Д. говорил, что это стоит посмотреть, но мы с ним не согласны. Намного интереснее было бы просто гулять по улицам Иркутска.
По дороге в тайгу с автобусом случилась авария, и мы должны были ждать почти два часа, пока нас не подобрал другой. Все это время мы могли бы провести в Иркутске, хотя время прошло быстро, даже зажгли большой костер у дороги. Очень красив в тайге закат солнца. Обедаем мы поздно, в ресторане среди тайги. Электричества нет, и мы вкусно едим при тусклом свете двух керосиновых ламп. Вечером, по возвращении в гостиницу, звонок. М. Д. просит никуда не уходить тридцатого: "они" устраивают "вечер" для нас в доме Трубецких. В музее...
Утром мы с группой уезжаем кататься на тройке. Делаем остановку по дороге к озеру Байкал. Погода чудесная, и нас встречают три женщины в национальных костюмах, надетых специально для нас, туристов. Они угощают блинами и водкой. Перед ярким костром ждут тройки, лошади окутаны паром от дыхания на морозном воздухе. Минус тридцать градусов, но ветра нет, и небо синее.
Мы садимся в двухместные сани-тройки и наслаждаемся прогулкой. Два кучера правят тремя лошадьми; как хотелось бы промчаться так до Байкала! Но, к сожалению, нужно садиться в автобус. Мы ещё успели прогуляться немного по снегу. Красивая картина: березы и яркоголубое небо.
(274) И вот Байкал. Он ещё не замерз и легкий туман стоит над ним, как будто это пар. Байкал огромен. Глубоко и длинно это озеро, вода необозримо простирается вокруг. Пятая часть всей пресной воды в мире! Ресторан находится чуть на высоте, оттуда видно озеро, и зрелище это очень красиво. На обратном пути мы останавливаемся в маленькой деревеньке около озера, в Лусьянке, гуляем по узким улочкам, вдоль которых стоят маленькие, как будто кукольные, домики. Здесь так спокойно, что чувствуешь себя от всего далеким. Изумителен закат над Байкалом: пламеннокрасного цвета, он окрашивает все вокруг в дивные, неземные тона. Другой свет, другая планета... Я понимаю, почему здешние люди гордятся тем, что они сибиряки. Какой простор и какая свобода! Сибирь захватывает, это несомненно.
Наскоро помывшись и быстро поужинав, мы встречаемся в гостинице с М. Д. и едем с ним в дом Трубецких, где его жена ожидает нас на крыльце. Дом двухэтажный, деревянный, построенный после Отечественной войны 1812 года и реставрированный. Надпись: "Дом-музей декабристов". Мы входим. Как мне описать все чувства, охватившие меня в этот момент? Их столько и все такие разные. Об этом доме я тоже мечтала. И вот я в нём. Нас ждет у входа много людей, человек тридцать или больше, все они интересуются историей декабристов. Мы рассаживаемся в большой комнате: мой муж, М. Д. и я, вдоль стены, за столом, на котором стоит свеча. Мы освещены сильными лампами, за которыми сидят зрители, а фотографы снимают нас со всех сторон. Я волнуюсь. Знаю ли я какие-нибудь "предания" о моих предках? Рассказываю им то, что знаю, но они хотят ещё, и я чувствую, что они не удовлетворены моими рассказами. Мне так жаль, что я мало прислушивалась к папиным рассказам, он так много знал об этих, давно прошедших временах. Эти люди интересуются всем, они хотят знать все, все детали. Разговор ни на секунду не угасает, и в этой уютной и дружеской обстановке вечер очень быстро проходит. Мне подарили девять книг. Почти все о декабристах. Мне показалось, что вернулось мое детство, когда в школе, в конце занятий, раздавали призы - книги. На одной из девяти книг подписалось большинство присутствующих. Другая - о жизни Пушкина во время его ссылки в (275) Кишенев. И ещё интереснейшая книга Зильберштейна, о работе декабриста Бестужева, которую я давно искала. Рисунки, портреты, акварели Бестужева, каждый - маленькое произведение искусства, , изображающие декабристов в их повседневной жизни в ссылке. Я была очень рада и тронута. Затем нам показали весь дом, все комнаты, с портретами декабристов, с мебелью, частично даже подлинной, принадлежавшей моим предкам. Я даже увидела кусочек ткани, вышитый самой Каташей. Как мне нравилось находиться в этом доме и чувствовать, что все эти люди так интересуются жизнью моих прадедов.
Тридцать первое декабря, наш последний день в Иркутске, мы его целиком посвящаем осмотру города. М. Д. заезжает за нами в гостиницу, и шофер везет нас в Знаменский монастырь. Архитектура монастыря очень красива - портик, крыльцо, подъезд, простая арка, под которой приютились голуби, а над стенами виднеются купола и колокольня церкви. Во дворе, в нескольких метрах от нас, видим могилу Каташи и другую, поменьше, её сына Николая. Наконец-то я здесь, перед той могилой, перед которой мой отец преклонил колени в 1904 году, когда его батальон остановился в Иркутске. Я хорошо помню: он мне об этом рассказывал. Знакомый сфотографировал его перед ней. Эти фотографии Папа послал бабушке, дочери Каташи, в имение "Саблы"! Но когда Папа приезжал туда после того, как началась революция, он уже не смог там найти этих снимков. Я тоже стала на колени перед Каташиной могилой. Мне хотелось сосредоточиться и как-то собраться с мыслями. Как я хотела бы иметь возможность возвратиться сюда, например, на Пасху, принести цветы, украсить эту могилу. Церковь открыта и в ней несколько человек. Я зажигаю три свечи, привезенные из Парижа, и молюсь. Церковь красива, все иконы блестят, озаренные свечами. Поёт хор, и я постепенно вхожу в ту атмосферу, которую так люблю.
Мы едем в Урик, маленькую деревушку, где жили многие декабристы, в том числе и Трубецкие. Дорога та же самая, по которой они ездили в "город". Маленькие деревянные дома тянутся вдоль неё, их пастельные тона напоминают мне елочные украшения моего детства, когда ещё зажигали на (276) елках свечки и не было электрических лампочек. В этих домах нет воды, но электричество и телевидение, и отапливаются они такими же самыми печами, похожими на голландские, как во времена Петра Великого. Урик - очень маленькая деревушка, она кажется сейчас заснувшей под своим белым снежным одеялом. Здесь похоронен декабрист Муравьев. Он погиб неожиданно, во время пожара своего дома. Его портрет висит у нас в квартире, и он мне не чужой.
В Иркутске мы проезжаем по улицам, мимо старинных деревянных домов. Вот "Белый дом", в 1820 году он принадлежал богатому купцу Сибирякову. Деревянный двухэтажный дом Волконских похож на дом Трубецких, только больше, скоро он станет музеем, реставрированным во всех мельчайших деталях. Восстановят даже обои, остатки которых были обнаружены во время ремонта. Все вокруг дома будет перестроено, как было в прошлом, для того, чтобы соорудить здесь подлинные старые деревянные дома, что называется теперь "комплексом". Советы как будто, наконец, поняли, что туристы не так интересуются новыми техническими открытиями или современными постройками, как всеми старыми зданиями, памятниками, церквями, всеми реликвиями прошлых времен. Хорошо вспоминать это прошлое - было в нем и плохое, и хорошее, мы как бы отражаемся в нашей прошедшей жизни, сравниваем её с теперешней.
Сегодня канун Нового года, и мы будем встречать этот Новый год с нашей группой. М. Д. и его жена пригласили нас к себе, но достать такси, чтобы добраться до них, было невозможно. К тому же, завтра в пять утра мы должны уезжать, так что пришлось, к сожалению, отказаться от этого приглашения.
Мы летим в Братск. Конечно, мы предпочли бы погулять по улицам красивого Иркутска. Братск, совсем новый город, и его гордость - целлюлозный завод распространяет над городом очень неприятный запах. Единственный интерес вызвали катки и ледяные горы, где взрослые и дети, некоторые на лыжах и санках, другие просто на кусках картона, спускаются, скользя и очень веселясь. Два мальчика становятся нашими спутниками. Дима и Саша, живые, с открытыми лицами мальчишки, примерно одиннадцати и тринадцати лет. (277) Уговариваем их пойти с нами съесть мороженое, в "детской чайной", где мы разделяем стол с семьей из семи человек, - они празднуют день рождения одной из девочек. На следующее утро, после краткого визита на гидроэлектрическую станцию, мы вылетаем в Москву, с остановкой в Кемерово. Прилетаем в столицу поздно вечером.
Последнее наше утро мы посвящаем Третьяковской галерее, той её части, где находятся иконы Рублева. Возвращаемся пешком на Красную площадь. Дует сильный, холодный ветер, и Сибирь нам кажется теплым местом. Москва и сейчас серая и неуютная, и я скучаю по Иркутску и далекому Байкалу. Эти девять дней были такими насыщенными и волнующими, что надо будет дать всем переживаниям "улечься". А затем я вновь стану мечтать о другом путешествии. Может быть, теперь в Псков, Михайловское, Ригу и Таллин...