Восстание на Боспоре
Шрифт:
Прямо на них двигалась странная процессия. Очень толстые полуголые мужчины, одетые сатирами, ехали верхом на пестрых коровах и с пьяным смехом брызгали в толпу душистым вином. Хохот и крики заглушили пение длинной вереницы женщин с голыми руками и ногами. Некоторые из певиц несли на плечах и головах кувшины и большие подносы с жареным мясом, пирогами и фруктами. Запахи съестного смешались с терпкими ароматами мускуса и восточных благовоний. Пораженные понтийцы остановились, не зная, как отвечать на такую встречу.
– Откупщик Оронт! Откупщик Оронт! Это он гуляет! – кричали рядом.
Вакхическая процессия остановилась. Оронт сделал знак рукой. Одна из женщин, сверкая белыми зубами, подбежала к Диофанту и надела ему на шею гирлянду из роз. Танцовщицы
Оронт хлебнул из расписной амфоры, прополоскал рот вином и выплюнул на землю. Не слезая с коровы, он самодовольно расхохотался. Откупщик выглядел не старым, но преждевременно ожиревшим мужчиной. Его руки, полные и круглые, как у амура, были украшены женскими браслетами. На шее висел венок из трав и цветов. Волосатая грудь, разделенная, как у женщины, блестела от пролитого вина. Мухи стаями кружились около. Они садились ни пухлый живот веселого оргиаста, и тогда он бил их ладонью и почесывался. Коровы махали хвостами.
– Оронт! – гневно прикрикнул царский уполномоченный, тряся клином жидкой бороды. – Ты со своими оргиями принудишь меня схватить тебя и отправить в яму для пьяных!
Оронт выпучил хмельные глаза и, толкнув ногой товарища, захохотал во все горло. Другой всадник, тоже полуголый, обрюзглый, с выбритым по-римски, отекшим лицом, открыл слипающиеся маленькие глазки и в тон Оронту захохотал высоким тенором.
– Ты, Саклей, – обратился откупщик к лисоподобному старцу, – сегодня просто не в духе. Можешь схватить меня, попробуй! Если твои воины справятся с моей охраной…
Толпа загоготала. Охрана Оронта состояла из двух десятков молодых гетер.
– А тебя, Диофант, – возгласил он с важным видом, – я хочу приветствовать как величайшего полководца! Ты – Александр из Македонии! Ты – Эпаминонд! Ты – гордость нашего времени! Только у нас на Боспоре не умеют встречать великих людей. А я хочу, как умею, приветствовать тебя и твоих доблестных соратников!
Теперь пьяный откупщик походил на римского патриция. Он делал плавные жесты, его голос звучал как труба. Но, несмотря на его пьяную бесцеремонность и грубую лесть, слова его пришлись кстати. Лед был сломан. Диофант не мог сдержать улыбки. Бритагор уже принимал из рук женщины чашу вина. Мазей не знал, что делать, когда его колючую шею обвили две душистые гладкие-гладкие смуглые руки, а ко рту была поднесена амфора. Вино уже лилось ему на панцирь. Он поспешно подхватил горлышко беззубым ртом и сосал его, как младенец, захлебываясь сладким напитком, под хохот и одобрительные восклицания толпы. Дорилай вдруг захохотал так громко, что коровы шарахнулись в сторону. Одна шалунья забралась руками к нему под плащ и щекотала подмышки. Другая раскупорила полную амфору и, подняв ее высоко, лила в его широко разинутый рот вино. Понтиец было поперхнулся, но быстро приспособился и вмиг вытянул всю посудину, обсосал усы и огляделся весело. Вообще говоря, это было то самое, чего недоставало в Херсонесе и чего так хотелось победителям. Если бы не присутствие Диофанта, все они, даже и Бритагор, охотно свернули бы со скучного пути ко дворцу и остались в этой шумной толпе, в компании шалуний. Саклей тщетно отбивался от двух веселых гетер, которые не соглашались отпустить его, если он не выпьет вина.
Откупщик знал всему меру, сделал знак, и дорога была расчищена.
– Разреши, о непобедимый, – попросил он, – моим танцовщицам отнести на твой корабль вот эти амфоры и кушанья. Пусть твои воины утолят жажду и голод в ожидании царского угощения. А девушки попляшут на палубе. Все – за мой счет. Эй, гуляй, ничего не жаль!
Диофант переглянулся с Бритагором и, кивнув головой в знак согласия, последовал дальше. Гости чувствовали опьянение от такой жаркой встречи, выпитого вина и близости шаловливых танцовщиц.
– Если Перисад не устроил тебе хорошей встречи, – шепнул Диофанту его советник, – то сам Пантикапей встретил тебя неплохо!
Диофант одобрительно улыбнулся. Как южанин, он знал толк в хорошей шутке,
– Этот драгоценный камешек, именуемый Пантикапеем, – продолжал шептать опьяневший Бритагор, – ты поднесешь на блюде нашему повелителю, царю Митридату. Ты же знаешь, что если Боспор Фракийский – ключ к Понту Эвксинскому и дорога в Скифию, то Боспор Киммерийский ведет в Меотиду и является дверями прямо в сердце Сарматии! И ради этой цели – наплюй на невежливость Перисада! Мы еще возьмем свое!
Диофант тряхнул львиной головой, что означало согласие со словами Бритагора. Демон возьми всех гордых монархов, которые умеют задирать нос, но не в силах справиться с делами своего царства!
Оронт своей взбалмошной выходкой развеселил всех. Даже Саклей и тот стал будто покачиваться из стороны в сторону. Он делал жесты, благоприличные для государственного мужа, но они плохо получались у него. Да никто и не слушал его. У всех в голове кружились волшебные видения, порожденные вином и видом танцующих женщин.
4
Хорошенькие и веселые девушки, что составляли эскорт пьяницы и гуляки откупщика Оронта и его собутыльников Форгабака и Зенона, все были рабынями храма Афродиты Пандемос. В храме уже много лет безраздельно властвовала дородная жрица Синдида, одна из самых популярных женщин Пантикапея. Пожалуй, не было ни одного любителя погулять и повеселиться, который не оставил бы горсти монет в ее веселом заведении.
Храм Афродиты Всенародной располагался у подножия пантикапейского холма, недалеко от порта. Он представлял собою небольшое строение-периптер, покрытое двухскатной крышей, окруженное галереей деревянных, черных от времени и непогоды столбов. Ступени храма были скрыты от глаз постороннего наблюдателя густыми зарослями дикой яблони и бузины. Под кустами на мягкой траве отсыпались пьяницы, заглушая храпом голоса бесчисленных птиц, что вили здесь гнезда.
Птички эти, как и пьяницы, находились под покровительством самой богини. Никто не мог побеспокоить хмельного прихожанина или разорять гнезда невинных пташек.
– Пусть пернатые своими голосами славословят богиню любви и радости! – говорила посетителям курносая смуглоликая жрица, скромно опуская смоляные ресницы, из-под которых вспыхивали лукавые огоньки карих глаз, выдавая горячий темперамент достойной дочери племена синдов.
Синдида являлась вполне официальным лицом в столице Спартокидов, была главной жрицей Афродиты Всенародной. Существовал еще храм Афродиты Урании, но тот располагался в акрополе, мало посещался молельщиками и приносил доходов меньше, чем этот.
Афродита Урания, то есть Небесная, была богиней аристократов, символизировала собою любовь, одетую в чистые одежды, благородную и красивую. Она олицетворяла возвышенную страсть, воспетую поэтами, являющуюся высшим даром богов и предназначенную для избранных, то есть для людей чистой жизни и просветленной души. Такими людьми могли быть лишь люди богатые, знатные, цари и мудрецы эллинского мира.
В храме Синдиды стоял кумир другого назначения. Афродита Всенародная была покровительницей низменной уличной любви, случайных встреч, супружеских измен и разврата. Философы и богословы изрекали истину, что чувство чувству рознь. И скоты воспламеняются страстью друг к другу. Рабы и бедняки, варвары и темные люди – те же скоты, и страсть их скотская. Двигает ею низшая богиня Афродита Пандемос, то есть Всенародная, которая не брезгает грязными объятиями черни, их грубой любовью, отдающей хлевом и нечистым дыханием. Только так представляли избранные любовь простого человека, не признавая за ним права на возвышенные, благородные чувства. Поклоняться вместе с ними одной богине утонченные эллины не желали. Для низкой страсти – низшая и богиня. Рабу и уличной уборщице для их любви вполне достаточно было той покровительницы, что стояла в стареньком храме у порта. Ибо любовь их на ложе из соломы или под кустами на траве – слишком низменна для Афродиты Небесной.