Восстание
Шрифт:
– В чем дело?
– спросил Катон.
– Прошу прощения, господин, но вам еще предстоит принять решение о наказании ауксиллария Фаустина. Дезертир.
Катон взглянул на худого молодого человека с желтоватым лицом, который шагнул вперед и затопал по стойке «смирно». Увидев тревожное выражение лица человека, он вспомнил подробности. Прежде чем они покинули Мону, Туберон сообщил, что один из парней был пойман при попытке покинуть лагерь под покровом темноты. Катону было трудно поверить: куда мог дезертировать солдат на этих бесплодных, враждебных холмах? И велел центуриону подождать до более
– Что за история, Фаустин? Тебя перехватили на линии пикетов с лошадью и запасом корма и пайков на несколько дней.
– Да, господин.
– Куда, по-твоему, ты собирался дезертировать?
– Я не дезертировал, префект. Я направлялся в Лондиниум.
– Лондиниум?
– Катон изогнул бровь.
– Если оставить в стороне тот факт, что именно туда мы направлялись в первую очередь, как, фурии тебя забери, ты думал, что один-единственный римский всадник сможет пройти через враждебную страну в одиночку?
– Я знал, что это будет рискованно, господин.
– Ты мастер преуменьшения, Фаустин. Пожалуйста, продолжай.
– Дело вот в чем, господин. Моя женщина в Лондиниуме с нашим первым ребенком. У нее еще один на подходе. Она живет со своими родителями. У ее отца в городе есть пекарня, но в Британии нет другой семьи, к которой она могла бы пойти и быть в безопасности от мятежников.
– Слова лились в тревожном потоке, и ауксилларий быстро вздохнул, прежде чем продолжить.
– Я не могу оставить их там лицом к лицу с этими варварами, господин. Я должен доставить их туда, где им не будет угрожать опасность.
– Понятно, - сказал Катон.
– Если ты думаешь, что в Британии есть место, безопасное от Боудикки и ее приятелей, то, боюсь, ты горько ошибаешься. Единственная надежда для провинции состоит в том, что мы сможем собрать всех людей достаточно быстро, чтобы разбить мятежников, прежде чем восстание распространится гораздо дальше. Для этого нам нужен каждый человек, которого мы сможем найти, чтобы встретиться с ними в бою. В том числе и ты, Фаустин. Ты понимаешь?
Молодой солдат колебался, прежде чем ответить.
– Но колонне потребуется слишком много времени, чтобы достичь Лондиниума, господин. Если я поеду один, я смогу добраться туда быстрее и вывезти свою семью из города до прибытия командующего и остальных. Тогда я смогу вернуться в строй и сражаться с врагом.
– Таков был твой план?
– Да, господин. Клянусь жизнью своего ребенка, я собирался вернуться в Восьмую Иллирийскую, как только они оказались бы в безопасности.
Туберон презрительно фыркнул.
– Я серьезно, господин. Ребята из Восьмой для меня как вторая семья. Братья по оружию и все такое.
Катон смотрел на него с нейтральным выражением лица, обдумывая объяснение этого человека.
– Как долго ты служишь в когорте?
– спросил он.
– Три года, господин.
– Тогда у тебя нет оправдания тому, чтобы не понимать свой долг и свои обязательства, не так ли?
Было еще одно короткое колебание.
– Нет, господин.
Он смягчил тон.
– Послушай, Фаустин, ты не единственный человек в когорте, у которого есть семья в Лондиниуме. Должно быть, многие другие находятся в такой же ситуации. Видел ли ты, чтобы они покидали ряды?
– Нет, господин. Но…
– Но ничего. Остальные понимают, что лучший шанс их семей остаться в живых – это если мы победим восставших бриттов. Они знают, что им следует отложить свои страхи в сторону и довериться Светонию, своей подготовке и своим мечам. Если бы они все действовали так, как ты, у них не было бы шансов на победу, и в результате каждый член их семей был бы выслежен и убит мятежниками.
– Катон позволил этому человеку ненадолго переварить сказанное.
– Теперь ты понимаешь, Фаустин?
Солдат кивнул.
– Отвечай как следует префекту, будь ты проклят!
– рявкнул Туберон.
Фаустин вздрогнул.
– Да, господин. Я понимаю.
– Тогда ты даешь мне слово, что больше не будешь предпринимать попыток покинуть ряды когорты?
– Да, господин. Клянусь Юпитером Наилучшим Величайшим.
– Хорошо, - Катон почесал затылок.
– Это подводит нас к наказанию. Дезертирство перед лицом врага является преступлением, караемым смертной казнью…
Он увидел, как глаза ауксиллария расширились, и подождал, пока тот осознает всю серьезность своего положения.
– Однако, мы еще не предстали перед лицом врага, и ты поклялся жизнью своего ребенка, что намеревался вернуться в ряды и сражаться. Это говорит в твою пользу, но я не могу игнорировать серьезность преступления. В других обстоятельствах я мог бы приговорить тебя к избиению до смерти твоими товарищами. Но, как я уже сказал, нам нужен каждый человек, которого мы сможем найти, чтобы противостоять бриттам. Поэтому мое решение состоит в том, что ты вернешься в строй вплоть до пересмотра твоего наказания, до тех пор пока восстание не будет подавлено. Если ты проявишь себя в бою, я готов отменить смертный приговор в пользу любого меньшего наказания, которое будет сочтено подходящим в случае нашей победы. В случае нашего поражения, что ж, твое преступление перестанет волновать меня и остальную армию.
– Он позволил себе тонкую улыбку.
– Да, господин. Благодарю, господин.
– Свободен.
Туберон нахмурился и, казалось, был на грани протеста, но затем сжал губы, когда Фаустин быстро отдал честь, развернулся и пошел прочь, прежде чем его командир успел передумать. Катон перевел взгляд на центуриона.
– Ты не одобряешь.
– Не мое дело судить действия командира, господин.
– Совершенно верно. Тем не менее, твоя сдержанность – само красноречие.
Туберон поколебался, прежде чем заговорить снова, более тихим и настойчивым тоном.
– Дисциплина – основа армии, господин. Без этого наши люди станут не более чем вооруженным сбродом.
– Высоко обученным вооруженным сбродом.
Он признал это, кивнув, и продолжил.
– Покажите человеку, как владеть оружием, и он станет воином, но покажите ему, как это делать и подчиняться правилам и приказам, и он станет солдатом, частью подразделения, являющегося частью армии, которая является основой нашей империи. Есть огромная разница между тем, чтобы быть воином и солдатом, господин. Как бедняги, которых мы победили на Моне, узнали это на своей шкуре. Дисциплина имеет значение, - заключил он.