Восставшие из пепла
Шрифт:
— Он здесь, государь.
— Тем лучше! Пусть войдет.
У патера Гонория был обиженный и подавленный вид: никто не пригласил его на господскую трапезу, никто о нем не вспомнил. Деспот женился, а он вынужден стоять перед его дверьми, чтобы засвидетельствовать ему свое почтение. Вот до чего довели дело те, вислоухие, из Константинополя. Послание, которое он отправил туда, вместо того, чтобы улучшить положение, осложнило его еще более. Нападение на Кричимскую крепость ни к чему не привело, лишь подогрело гнев Слава, и патеру Гонорию оставалось одно — ждать, когда этот гнев обрушится на его голову. Но он надеялся, что сейчас, в разгар свадебного веселья, деспот будет добрее. Однако войдя в покои, патер сразу же понял, что миг, которого он больше всего боялся, наступил. Густые брови деспота были насуплены, лоб нахмурен. Он нервно ломал пальцы на руках. Эта дурная, неблагородная привычка всегда раздражала патера Гонория. Он упал перед Славом на колени, потянулся поцеловать ему руку, но горец с пренебрежением отстранил его. Патер медленно поднялся
Слав, полоснув его взглядом, как мечом, сказал:
— Знаю, все знаю!
Гонорий задрожал. Его гонец, его слуга еще не вернулся из Константинополя, и патер боялся, не схватили ли его. И будто прочитав его мысли, деспот добавил:
— И о слуге твоем знаю, и о твоем послании тоже. Каким неблагодарным человеком оказался ты, патер Гонорий! А крест носишь, богу служишь. Душа твоя из дьявольской смолы сотворена, и не можешь ты излучать свет божий… Ты погубил людей Черноты. Ты повесил моего лучшего друга, и потому я верну тебе эту смерть, в долгу не останусь…
Деспот увидел, как патер Гонорий побелел. Потом он бросился ему в ноги:
— Смилуйся, государь! Смилуйся! Глаза Маргариты-Изабеллы смотрят на тебя! Прости великого грешника!
Напоминание о покойной жене отрезвило Слава. Он повернулся спиной к читающему молитвы Гонорию и стоял так некоторое время. Когда тот вновь взглянул на Слава, глаза его были все так же холодны и жестоки, но голос стал другим.
— Встань! Во имя Изабеллы дарую тебе жизнь… Скажи Вольдемару Замойски, что я велю вам завтра же покинуть крепость.
Патер Гонорий поцеловал сапоги деспота и неуклюже выполз из покоев.
Весть об изгнании латинян из города была воспринята как благое известие. Пьяные крестьяне и послушники провожали их солеными шутками и прибаутками. Вольдемара Замойски еще щадили, но патеру Гонорию пощады не было. Он даже не подозревал, что в душах людей за это время накопилась такая лютая ненависть к нему. Всегда они, эти люди, были тихи и приветливы, а теперь их злорадство не имело предела. В Гонория и Вольдемара бросали гнилыми мандаринами и тухлыми яйцами, пьяные мужики прыгали перед ними, кривляясь, испуская непотребные звуки, делая неприличные телодвижения, а некоторые даже грозили повесить их.
Гонорий шевелил губами в молитве:
— Господи, спаси и помилуй! Спаси нас, господи! Спаси нас, господи!
Среди провожающей латинян толпы можно было видеть и людей новой деспины. Они с явным страхом наблюдали это зрелище, опасливо оглядываясь по сторонам. Им казалось, что эти проводы устроены специально и что Слав предупреждал их, вот, мол, какая судьба ожидает вас, людей новой жены деспота.
И они были недалеки от истины…
Новый император Роберт де Куртене со свитой приближался к Константинополю. Его сопровождали триста рыцарей и две тысячи оруженосцев. Иоланта, его мать, неожиданно скончалась, и он занял престол. По пути сделали остановку в Силиврии, отдохнули от изнурительного пути, привели себя в порядок. Император ехал в легкой, удобной карете, но теперь приказал привести его долгогривого коня, чтобы вступить в Константинополь как подобает рыцарю. На Куртене надели позолоченную кольчугу, на голову возложили золотой шлем, на плечи набросили пурпурную императорскую мантию. И все прошло бы торжественно и чинно, не разыграйся под ним конь. Привыкнув ходить без всадника, он вдруг поднялся на дыбы и, завертевшись на одном месте, сбросил с себя императора. Перепуганные слуги внесли императора в дом сеньоры Маргариты, жившей неподалеку от злополучного места. Но все обошлось, переломов не оказалось, Роберта спасла кольчуга, а царапины да синяки — не в счет. И все же мало приятного для императора на глазах стольких людей вываляться в пыли. Какой черт заставил его взобраться на этого коня! Так удобно было ехать в карете. Теперь он боялся, как бы его противники не истолковали это как знамение божье.
Преодолев первый испуг, лежа в мягкой постели, обложенный со всех сторон бесчисленными подушечками и подушками, император заскучал. На второй день он пожелал услышать историю жизни доброй сеньоры Маргариты. Оказывается, эта женщина в свое время бросила и дом родной, и родителей, чтобы последовать за своим рыцарем, и осталась верна своему любимому, даже когда он отказался от нее. Эта романтическая история особенно тронула сердце императора. При всем при том женщина была еще и недурна собой, в чертах ее лица угадывалась былая красота.
— И он больше не дал о себе знать?
— Нет, ваше императорское величество.
— И ты к нему ни за чем не обращалась, не напомнила о себе?
— Что вы, ваше императорское величество. То, что я его люблю, для меня превыше всего.
— А мужчины? Другие мужчины, сеньора Маргарита?
— Как можно, ваше императорское величество! Для меня они не существуют.
— Сеньора, не скромничай, ты еще роза среди цветов.
— Отцветшая, ваше императорское величество.
Император промолчал, думая о своей славе покорителя женских сердец, которая шла за ним по пятам. Но почему-то так получалось, что чаще всего ему попадались женщины коварные и жадные. Они без конца преследовали его, пытаясь выцарапать у бывшего любовника какие-нибудь привилегии и, конечно, деньги.
— Ты, сеньора, заслужила другой участи. Хватит тебе жить взаперти и в уединении.
— Я живу с богом и
— Бог вечен, а жизнь человека коротка, сеньора Маргарита. Я надеюсь, что твоя доброта окажется полезной для моего двора.
Через два дня Роберт де Куртене со своей свитой двинулся в сторону Константинополя, а еще через два месяца сеньора Маргарита была вызвана к императорскому двору, чтобы украшать его своей добротой. Роберт де Куртене определил ее в число приближенных и положил высокую плату из императорской казны. Сначала сеньора Маргарита не знала, что ей делать, в чем состоят ее обязанности, но после одной значительной встречи с императором все поняла. От нее требовалось одно — молчание. Роберт де Куртене поместил ее в самый красивый свой дворец на берегу моря, который довольно часто посещали жены его приближенных. Ведь у всех его придворных и благородных рыцарей были свои заботы. Одни хотели присвоить чужие земли, другие — чужое имущество, третьи стремились выжить с императорского двора приближенных старого властелина и занять их место… И почти каждый из них посылал свою жену в этот дворец просить императорской милости, ибо было известно, что добрый император никогда не обижал просительниц. Но все они проходили через его спальню, унося из нее своим мужьям ожидаемые блага, а для себя — приятные воспоминания. Они гордились тем, что император удостоил их своим высочайшим вниманием. И если иные из них вновь хотели быть принятыми императором, то прежде должны были обратиться к сеньоре Маргарите. Ведь она, всю свою жизнь носившая в сердце огромное чувство, легко могла понять состояние тех дам, которые желали его посетить. На первых порах эта придворная работа несколько смущала сеньору Маргариту. Но будучи женщиной практичной, она быстро освоилась с ней. Платили ей регулярно, при дворе ее уважали, с ней считались, так что же еще? Сожалела она лишь об одном — поздно пришли к ней эти почести. И еще тяготил ее груз прожитых лет, хотя и в эти свои годы она могла найти какого-нибудь нового патера Гонория. Но боязнь пасть в глазах императора сдерживала ее, ведь рассказами о верности своему рыцарю, каковым был Генрих, и завоевала она его доверие. Если он узнает, что она солгала, тогда конец ее благоденствию, она бесповоротно потеряет императорскую милость. Несколько дней тому назад сеньора Маргарита случайно встретила патера Гонория. Очень сильно он изменился, высох, как хворостинка, поседел. Сеньора Маргарита поспешно прошла мимо. Ей неприятно было само воспоминание о нем, тем более сейчас ни к чему разговоры с ним. О смерти дочери она получила подробные сведения от сеньора де Бова. И ничто другое ее не интересовало. Сеньор де Бов посетил ее по возвращении из земель Слава и задержался у нее на целую зиму. Сначала она приласкала его «за добровольное заточение», как выражался рыцарь. Но позже пожалела, что сделала это. Он часто бил ее, а при отъезде захватил с собой ее ожерелье из дубровницкого золота [183] . Но божья карающая десница настигла сеньора де Бова. Его хладное тело нашли возле какого-то села — очевидно, он пытался и там что-то украсть. Его алчность стала легендой. Можно было часто слышать, как рыцари говорили своим оруженосцам:
183
Дубровницкое золото — т. е. золото из г. Дубровника, крупнейшего югославянского торгового центра на побережье Адриатического моря.
— Ты все хватаешь, как ненасытный сеньор де Бов.
Копаясь в тайниках своей души, сеньора Маргарита сделала для себя открытие: каждый из мужчин, с которыми она жила, что-то оставлял в ее жизни. Генрих — славное имя; фландрский наместник, с которым она утешалась после Генриха — ненависть к людям; сеньор де Бов — воспоминания о его непомерной алчности. И только след патера Гонория был самым скудным. Она сожалела, что была в связи с ним, но что было, то было, и теперь лучше бы не мелькал он перед глазами и жил подальше от императорского двора. Очевидно, сам патер Гонорий думал иначе. После неудачной попытки занять место поближе к новому императору он вознамерился увидеться с сеньорой Маргаритой. Явился он к ней в послеобеденный час, когда короткие тени лежали под деревьями, а знатные люди предпочитали отдыхать в прохладе своих покоев, Но патеру Гонорию сказали, что у сеньоры Маргариты гости и она не может его принять. Патер воспринял это как глупую случайность. Но при втором посещении услышал то же самое. Непредвиденные препятствия возбудили в нем забытое юношеское волнение. Он пережил так много неприятностей и злоключений, что непременно хотел поделиться ими с сеньорой Маргаритой. Да и не только это заставляло его искать встречи с нею, слышать ее голос, тот голос, который давно звучал в нем. И он поспешил прийти к ней рано утром, надеясь застать в одиночестве. Но и на этот раз ответ был таким же:
— Сеньора занята, у нее гости.
— Но вы сказали, кто хочет видеть ее? — воскликнул уже оскорбленный служитель бога.
— Сказала, патер Гонорий, сказала. Сеньора сожалеет, что не может вас принять.
Священник неторопливо спустился по широкой мраморной лестнице, потом долго вглядывался в окна молчаливого дворца. Все ясно, она просто не желает его видеть. Но он не из тех, которые сдаются. Всю ночь он сочинял длинное послание к ней, в котором, в сущности, была одна мысль: все невзгоды, ниспосланные судьбой, он перенес во имя нее, своей возлюбленной.