Восставшие из Рая

Тарасенко Вадим

– Нет, стой! А ребенок?! Что мне с ним теперь делать?!

– Что хочешь, то и делай! Ты залетела, тебе и решать. И вообще… - парень с усмешкой смотрел на разъяренную Лену, - это не мой ребенок, - и мужчина быстрым и сильным движением освободил свою руку и перешел на другую сторону улицы.

– Как не твой?!
–  девушка бросилась было за парнем.
–  Ты же сначала говорил, что твой!

Тяжело сопевший по улице грузовик едва не сбил Лену. Визжа резиной и громыхая своими железяками, он затормозив в полуметре от нее.

– Жить надоело!
–  в открытом окне грузовика показалось разъяренное лицо водителя.

Девушка замерла перед остановившейся

перед ней глыбой металла, потом метнулась вновь на тротуар.

«Не твой, говоришь? Ну так значит и не мой!» - она, похоже, уже забыла об угрожавшей ей несколько секунд назад опасности, полностью поглощенная своими переживаниями.

Движение на улице быстро восстановилось, и о происшедшем напоминали лишь два черных росчерка на асфальте - тормозной след грузовика. И ни водители, ни случайные прохожие, наблюдавшие эту сценку, не обратили никакого внимания на облачко, зависшее в трех метрах над городским асфальтом. Оно было грязно-серого цвета и было похоже на выхлоп из грузовика, когда он натужно тронулся с места. Но в отличие от последнего, облачко не поднималось вверх, а неподвижно висело в воздухе. Правда, недолго. Через пару секунд оно словно растворилось в грязном воздухе крупного российского промышленного центра.

Глава 3

– Смотри, как работают наши конкуренты, - главред перебросил через свой массивный стол газету.

Конкурентами еженедельника «Грязные тайны России» был похожий по объему и формату еженедельник «Особо секретно». В этих конкурирующих газетах весьма болезненно относились к факту появления друг у друга сенсационного материала. Если это случалось, то, например, главный редактор «Грязных тайн России» собирал всех своих журналюг в кабинете и потрясая газетой конкурентов с опубликованным сенсационным материалом, нет, не кричал, а шипел: «Что совсем нюх потеряли? Мышей разучились ловить? Так я вас научу! А может вы решили вернуться в свои мухозасрански и тихозадрочински? Так не тяните! Заявление на стол и не занимайте место для действительно талантливых людей!»

Большинство журналистов, работающих в еженедельнике, который возглавлял Александра Никифоровича Булыгин, приехали в Москву из провинции. Бульдозер считал, что лучший работник - это работник из провинции. У такого человека здесь нет ни папы, ни мамы, ни родственников, которые ему помогут или в случае чего подстрахуют. И зачастую даже своего жилья у него тоже нет. Поэтому он будет из кожи лезть, чтобы сделать себе карьеру в Москве, зубами вырывать у жизни лучшие куски. И, естественно, в свой Мухозасранск или Тихозадрочинск он уж никак не стремиться вернуться.

Сделав свой традиционный разнос, Никифорович произносил не менее традиционное: «Или в следующем номере у меня будет материал, от которого особосекретчики будут ссать в штаны от зависти, или я не знаю, что с вами всеми сделаю», - при этом он привставал с кресла и тяжело нависал над своим столом, опираясь на него руками.

Этот стол имел весьма богатую историю и по праву стоял в кабинете главного редактора «Грязных тайн России». Ибо сам этих самых тайн знал немало. По преданию, этот стол был куплен в Италии еще в восемнадцатом веке князем Лопухиным, тем самым, который председательствовал в Верховном уголовном суде, рассматривавшим дело о восстании декабристов. И те же предания утверждают, что пока светлейший князь председательствовал, Николай Первый на этом столе познал его дочь. И злые языки утверждают, что именно поэтому император «высочайше освободил» сына князя от всякого преследования по делу декабристов, а не в знак заслуг его отца.

После революции стол попал в кабинет одного из высоких петроградских чинов ЧК и насмотрелся и наслушался там всякого, с ностальгией вспоминая невинные императорские шалости.

После убийства Кирова все высокие чины ленинградского НКВД были расстреляны, а новые хозяева их кабинетов, выбрасывали из них все, что напоминало им о прежних хозяевах. Так стол оказался в одном из многочисленных учреждений, прогибаясь под огромными стопками папок и амбарных книг. «Социализм - это учет и контроль», - заявил вождь мирового пролетариата, очевидно не предполагая, сколько средств понадобится, чтобы прокормить всю свору проверяющих и контролирующих.

Перед самой войной в громоздком бюрократическом механизме страны повернулось какое-то колесико, сжалась какая-то пружинка и один отдел этого учреждения, где как раз служил стол, переехало в Москву. Вместе со всеми бумагами и мебелью. А коллеги стола по унылой канцелярской работе, оставшиеся в колыбели революции, сгорели в буржуйках во время блокады.

Дальше уже было просто. В начале пятидесятых годов, обновляя свой кабинет, очередной начальник списал стол и вывез его к себе домой. В лихие девяностые многие семьи бывшей партноменклатуры неожиданно для себя оказались у разбитого корыта, так как не все партийцы-ленинцы сумели перепрыгнуть в кресла президентов банка и различных ООО. Банально не хватило всем мест. Уж очень многочисленным оказалось партийное племя. А Боливар, то есть Россия одряхлела и не могла вынести всех. И стол, так много видевший, слышащий и чувствовавший оказался в комиссионке. Там его и нашел Александр Никифорович Булыгин и перетащил в свой кабинет.

Так что Бульдозер немного лукавил, когда опираясь на свой знаменитый стол, говорил: «Или я не знаю, что с Вами сделаю». Знал, конечно, как знал и его стол, который сладко вспоминал юную княжну, опрокинутую навзничь на его крышку царственной рукой. Знали и сотрудники газеты. Понятно, что не в прямом смысле этого слова.

Все это быстро промелькнуло в голове Александра Ермакова, пока он рассматривал огромную цветную фотографию, размещенную на первой странице «Особо секретно».

– А мы, почему не смогли добыть такой фотографии?
–  тихо просипел Никифорович - верный признак того, что он начинает заводиться.

Фотография и впрямь была что надо. Убойная, так про такие говорили у них в редакции.

Ночная Москва, подсвечиваемая многочисленными фонарями, витринами магазинов и огромным сполохом молнии. В левом углу темной глыбой притаился Кремль, а в правом красиво сверкал своими золотыми куполами Храм Христа Спасителя. И от Храма к крепости тянулся гигантский зигзаг молнии, другим концом упирающийся в одну из пяти кремлевских звезд. Фотография была сделана именно в момент удара. Рубиновая звезда уже ощутимо наклонилась и от нее во все стороны разлетались искорки.

– Наверняка снимали с крыши или верхнего этажа дома на Софийской набережной.

– Да мне не интересует, откуда это снималось! Меня интересует, почему эта фотография оказалась не у нас!
–  громыхнул Бульдозер.

«Гм, а собственно, почему этот вопрос адресуется мне? Я журналист, специализирующийся на журналистских расследованиях и сейчас занимаюсь конкретной темой, никак не связанной с этой фотографией», - мелькнуло в голове Александра.

Естественно, главному такое говорить было нельзя.