Восточные сюжеты
Шрифт:
— Знали два человека — я и Рена. Теперь знаешь и ты. Но плохо, когда о такой истории знают три человека.
ложь!
— Тогда не рассказывай.
— Не бойся, не омрачу твой чистый дух!
язык твой вырвать!
«Почему он на меня не смотрит? «Познакомились мы на пляже…» Кому это нужно и так ли важно? Что же дальше? Дальше что? И дурацкий вопрос: «Когда это было?» Непременно узнать!»
— Подожди, узнаешь!.. Вскочил, вижу, сопляк пристает к девушке. «Отстань!» — говорю ему. Полез ко мне драться, я его, как щепку, отшвырнул, он поскользнулся и в брюках плюх в воду. А она дрожит от
«Надо было уйти! Еще не поздно! Встать и уйти!»
— Я взбешен, а она успокаивает. А руки!.. Как прикоснется, тут же боль утихает.
— Почему я не слышал об этом?
— Не было тебя в Баку.
— В армии был?
«Ухватился за спасительное! Мол, в армии был, и дело мое ясное, без меня, дескать».
— Нет, из армии ты уже вернулся.
— Когда же?!
— Чего орешь?
— Год назови!
— Год! Говорю, не было тебя в Баку! Но чего это тебя так волнует!
Мамиш вскочил и на Гюльбалу.
— Да стой ты, чего взбесился? Ну, ладно, не буду, сказал, не буду! Так и задушить можно… Давай за любовь! Чтобы нас любили, как я ненавижу! Пей!
— Дальше что?
— Ага! Заинтриговал! Дальше была любовь!
«Стой! Ни с места! Пусть расскажет!»
— В каком смысле?
— Как в каком?! Нет, никто не поймет меня! И ты не поймешь! Разве ты испытал нечто подобное?! И вряд ли испытаешь когда!
— Это почему же?
— Да потому, что разделен ты на части и все у тебя по полочкам. Здесь у тебя любовь, здесь работа, а здесь — еще что-то.
— Красиво! Но разве работа…
«При чем тут работа?»
— Вот-вот, — перебил его Гюльбала. — Мура на постном масле, от запаха которого меня мутит.
— А ты рассказывай! Что дальше?
— Я сказал отцу, что хочу жениться. А он: «С кем породниться хочешь?» Кинулся искать защиты у матери, думаю, она меня любит, трясется надо мной, «любимый мой, родной мой» и так далее, но и она: «Кто ее родители?» А у нее даже отца нет.
знаю!
— …что я мог Рене предложить?
— Взял бы и женился!
— А где деньги взять? У тебя? У своей богатой тети Тукезбан?
— При чем тут деньги?
— Вот-вот! Ты же у нас из другого мира, случайно тут оказался.
— Но если и она любила…
— Не в ней дело! Это ты бы мог, а я не могу — взять да жениться!.. Ох, с каким бы удовольствием я ограбил своих родителей!
Умолк. Подошел к окну, свесился по пояс. Долго стоял так, высунувшись наружу. Потом выпрямился.
— Отдышался, и стало легче.
— И что отец?
— Отец — мясник! Особенно по части бабьих печенок, сырыми их ест!
— Она знала, что он твой отец?
«Нет, это бред какой-то! О чем я спрашиваю?»
— Было уже поздно, когда узнала. Он давно за нею охотился, и она рассказывала мне об ухаживаниях какого-то седого мужчины, я думал, разыгрывает, ревность вызвать хочет. А мой отец
знаю!..
искусно плел сети, и она попалась. Однажды Рена пропала,
и это я знаю!
исчез тогда и мой отец. Потом она объявилась и оставила мне записку, что вышла замуж. Он купил для нее эту самую квартиру в микрорайоне. И об отце, и о квартире я узнал полгода спустя. Я знал, что он содержит любовницу, знала и мать, но что это именно Рена, в голову не приходило.
отец
«Ну вот, я пригласил вас к себе, хочу познакомить с новой женой!» А с Мамишем уже не раз говорил Хасай: вот, мол, и перед тобой я чист, дорогой мой Мамиш, но ничего, я найду тебе хорошую девушку! Да, я как-то вас видел… Жаль, жаль, хар-рошая девушка была!.. «Ну вот, братья мои дорогие, сын мой, ты уже взрослый и должен меня понять, племянник мой любимый, представляю вам, вернее, представляю вас моей новой жене Рене-ханум! Кто меня любит — тому и Рену любить!» И на Мамиша взгляд: «Ты, конечно, понимаешь, о какой любви я говорю?» Гейбата помнит Мамиш, тот расплылся в улыбке, будто царице его представили, заулыбался и Ага, а вот Гюльбалу он не помнит. «А кто ее не полюбит, того я из сердца вон», — и пальцем черту в воздухе. И все на Мамиша, на Мамиша поглядывает, а ей хоть бы что, смотрит влюбленно на Хасая…
— О, эта записка!..
— А… до тебя у нее был кто?
— Говорю тебе, я у нее первый!
— А ты вспомни!
— Ухаживал за нею какой-то чудак, но это не в счет, так, воздыхатель. Да, кстати, она называла его имя, как твое точь-в-точь… Мамишей, ясное дело, много. Гюльбала стоит на балконе. «Кто это выжег? Ты?» — «Нет». — «Вот это — Р?» — «Да нет же, говорю!» — «Но здесь есть и М, значит, ты, а вчера не было, я помню, — провел пальцем. — Видишь, свежее, увеличительным стеклом выжгли. Ты?» — «Почему я?» — и улыбается. «Слушай, — не отстает Гюльбала, — а откуда ты знаешь?» — «Что?» — «Не что, а кого, ну эту, Р?» — «Оставь, никакую Р я не знаю». — «Ну и чудеса! Не сама же она? А может, и сама?»
— Очень много Мамишей… Что краснеешь? Слушай, а может, и ты в нее влюблен?! Ха-ха! Вот это да!.. Да отойди ты! Тоже вояка мне нашелся! Перед нею кто устоит? Ну, ладно, если не ты, скажу: она его бросила, молчун какой-то, сказала «ни рыба — ни мясо».
неужели и с нею, как со всеми?
Как в первый раз, во тьме, — ни лица не помнит, ни глаз, только голос: «Ну?» Это Гюльбала ему как-то: «А хочешь, тут у нас есть одна…» И повел его, заранее сговорившись: «Она уже здесь, иди». «Знаешь, где комната?» — спрашивает Гюльбала. «Знаю». А у самого голос дрожит. «Иди!» И Мамиш зашел в дом. Вот и комната. В ушах шумит, сердце гулко бьется. «Ну, иди сюда». Зашел, а шагу сделать не может. «Долго тебя ждать?» Свет луны в окно падает. Черноволосая. «Ну?» И потом: «А ты впечатлительный! Таким, как ты, только по любви». И было еще в Морском. В будку влез, спасаясь от жары; прохладно здесь было. «Иди сюда, здесь дует». Сидит в тонком платьице. И ног не прячет. Сел. И вдруг потянуло к ней.
«Что ты?» А у самой тоже голос дрожит. «Что ты?.. Дверь!..»
Вскочил, задвижку закрыл. «Ну что ты, что ты?..» И не помнит Мамиш, где он. Только: «Ой!» Губы, соль, жесткие доски. И под ними бирюзовая вода. Сухие, солоноватые губы… Потом еще раз виделись. Но больше не повторилось. «Нет!.. Сдурела я!..»
«Ни рыба — ни мясо». Как ушла Р тогда, после лихорадки, Мамиш к ней звонил. «Это ты?» Очень похожи голоса Р и ее матери. «Кто вам нужен?» — «Извините, можно Р?» — «Кого-кого?!» Грозный голос. И «ду-ду-ду-ду». Еще раз позвонил. «А кто ее просит?» А потом: «Ее дома нет». — «Когда будет?» И снова «ду-ду-ду-ду». «Тебя каждый полюбит, — говорит мать дочери, — а ты не увлекайся!» Не для того взрастила в райском саду розовощекое яблочко, чтоб потом в мазуте испачкать! Варвара-ханум путала нефть с мазутом. «Надо сильную опору иметь», — поучала она дочь. Теща — почти ровесница зятя, но он ей «Вы, Варвара-ханум». А она ему: «Ты бы, Хасай…»