Восточный конвой
Шрифт:
— Я рад, что с тобой ничего не случилось, — сказал он в ответ.
— Ничего, — подтвердила она. — Но я и на самом деле исправна. И было бы неправильно, если бы они меня забрали.
— Конечно, — согласился Милов.
У него не было желания продолжать разговор. Он пришел сюда не для того, чтобы заводить знакомство неизвестно с кем. Ему предстояло ждать пятнадцать минут, и если ничего не случится — исчезнуть на сутки, до этого же часа завтра.
Только вот куда исчезнуть — он не знал. И надеялся, что сидит тут не напрасно: если встреча состоится, то ему подскажут, куда деваться. Если же нет…
Но ему сейчас не хотелось думать об этом варианте. Несколько оставшихся минут он предпочитал провести спокойно, не огорчая себя ненужными предположениями, которых можно было бы на ходу сконструировать великое множество. И он сидел спокойно и безмолвно, позволяя двигаться лишь глазам, быстро и тщательно ощупывавшим каждого прохожего, и всякий раз не находившим того, что было ему нужно. Раз-другой он уже запел было песенку, однако вовремя спохватился и, как говорится, проглотил язык.
Сидевшая рядом техналь также хранила молчание и оставалась неподвижной. Однако за эти несколько минут она дважды взглянула на часы. Возможно, она отдыхала здесь перед работой и время, каким она располагала, кончилось. А может быть, ей просто надоело сидеть без дела. Технеты, помнил Милов сообщенное ему при подготовке, не любят праздности.
Техналь встала со скамейки как раз в тот миг, когда четверть часа, отведенная Милову для ожидания, истекла. Встала и пошла, молча, даже не оглянувшись на него, не кивнув на прощание. Да, вежливость здесь явно не была в чести.
Встала и пошла? Значит, она не для того сидела здесь, чтобы приглядывать за ним? И там, перед особнячком, оказалась случайно?
Решение пришло к нему неожиданно. Милов позволил ей отойти на несколько шагов, потом поднялся и пошел вслед за нею.
Ему ведь все равно было, куда идти, потому что идти было некуда. Когда они вышли на тротуар и включились в общий ритм, он немного приблизился к ней, чтобы не потерять ее из виду, и на ходу размышлял о возможных достоинствах и еще более возможных недостатках того плана, который только что возник в его голове.
Но продумать как следует не успел. Потому что техналь, словно спиной ощутив его присутствие по соседству, неожиданно сделала шаг в сторону, пропустила вперед четырех, находившихся между ними, и оказалась рядом с Миловым. Он постарался не выказать удивления и не сбиться с ритма.
— Зачем ты пошел за мной? — спросила она. Милов, не колеблясь, ответил:
— У меня трудности.
Они переговаривались негромко, ступая в ногу.
— И что же?
— Меня ищут потому, что я хотел помочь тебе. Думают, что я неисправен. Я не могу идти домой.
— Возможно.
— Я хотел помочь тебе!
— Не спорю. Я знаю.
— Тогда помоги мне.
— Как?
— Мне надо где-то укрыться до завтра.
— Где?
— Там, где меня не найдут. Все равно. В подвале, на чердаке, в сарае, кладовой… безразлично. Несколько шагов она молчала.
— Хорошо. Ты и вправду помог мне. Не погонись слисы за тобой, они схватили бы меня. И отправили на переналадку. А у меня есть дела в городе. И вообще…
— Ты меня выручишь?
— Попытаюсь. Иди за мной. Только не рядом. Когда нужно будет, я тебя позову. Старайся не отставать.
— Я не отстану, — заверил Милов.
5
(158 часов до)
Слишком мало времени минуло с тех пор, как технеты создали в стране свое государство; так что не удивительно, что города — и Текнис в том числе — остались в общем такими же, какими были при людях, и то, что бросилось в глаза Милову в центре, где преобладали черты, наскоро заимствованные у традиционно рыночных держав (а перенимается в первую очередь, естественно, самое поверхностное и потому определяющее не суть дела, а лишь видимость ее, и далеко не самое лучшее) — вовсе не замечалось уже в каком-то полукилометре от того же фонтана. Иными словами, технеты жили там же и в общем так же, как делали это прежние обитатели домов и квартир. Быть может, теория новой расы и предусматривала в дальнейшем строительство обширных общежитии или казарм, что наиболее соответствовало бы машинному бытию; но даже и в государстве роботов строительство продолжало стоить денег, и даже в государстве роботов в деньгах на строительство ощущался постоянный недостаток. Это Милов понял еще раньше, так что сейчас, войдя вместе с техналью в ее обиталище и затворив за собой дверь, он нимало не удивился увиденному. Если он и не ожидал чего-то, то разве что слов, которые произнесла техналь, едва переступив порог:
— Благодарность и слава Технеции за кров и жизнь…
Остальное же все показалось Милову как бы уже виденным давно и не раз. Точно в такой же комнатке жила бы одинокая представительница людского, а не технетского рода: в небольшой, тесно уставленной всякими необходимыми в быту вещами, достаточно темной (снаружи перед окном первого этажа узкая полоса земли была засажена разросшимися кустами, посаженными, надо думать, еще прежними жителями), но по-своему уютной; впрочем, Милову сейчас наверняка показались бы уютными любые четыре стены, в которых можно было укрыться от возможного наблюдения и хоть немного перевести дыхание. Повинуясь жесту хозяйки, он протиснулся между диваном и шкафом и с удовольствием уселся на стул возле небольшого стола, на котором, к некоторому своему удивлению, Милов увидел телефон и механически запомнил написанный в рамочке номер. Больше ничего интересного не было. Милов расслабился и почувствовал, что изрядно устал и ничего не имел бы против и более серьезного отдыха. А перед таким отдыхом — и это Милов тоже ощутил весьма недвусмысленно — он не отказался бы и от предложения съесть что-нибудь, и чем больше, тем лучше.
Однако такого предложения не последовало. Похоже, что, приведя нового знакомца к себе и усадив на стул, хозяйка комнаты сочла свою миссию выполненной и долг погашенным и потому перестала обращать на него вообще какое бы то ни было внимание. Правда, и сама она не стала ни есть, ни пить (возможно, технетам и не полагалось держать дома съестное); действуя так, словно кроме нее в комнате никого не было, она сняла куртку, а затем и джинсы, в которых была на улице (при этом Милов скромно потупил взор, однако техналь даже и не покосилась в его сторону, так что при желании он мог глазеть на нее сколько угодно), и накинула домашний халатик точно так же, как это сделала бы обычная женщина. Потом села в углу дивана, откинулась на спинку и закрыла глаза. Похоже было, что отключилась. Возможно, технеты были снабжены специальным устройством, позволявшим им выключаться, когда никаких действий не требовалось, — просто ради экономии энергии. Это было целесообразно, и Милов на миг пожалел, что люди — и он в том числе — подобным механизмом не обладают и вынуждены расходовать энергию даже во сне.
Улочка, на которой стоял этот старый трехэтажный дом с первым каменным, а остальными — бревенчатыми этажами, с обширным двором, по периметру которого теснились то ли сараи, то ли гаражи, в далеком прошлом являвшиеся, похоже, конюшнями, — улочка была глухой, и когда оба находившихся в комнатке существа устроились на своих местах и перестали производить какой-либо шум, их окружила глубочайшая тишина, в которой, если вслушаться, наверняка можно было бы уловить, как шуршит, утекая безвозвратно, время и еще — как подкрадывается сон. «Сон идет на мягких лапах…» — вспомнил Милов стихи времен своего детства и ненадолго увидел себя ребенком в московском переулке, около дома, в котором тогда жил, себя в толстой шубейке и круглой меховой шапке, с лопаткой для снега в руке; длинная машина «линкольн» остановилась напротив дома и громко сказала: «Олулэ» — так воспринимал он звуки ее клаксона в то время… Сигнал повторился — Милов встрепенулся, сон отпрыгнул в сторону, как напуганный зверек, унося с собой и переулок, и мальчика с лопаткой. Сигнал был наяву. Милов шарил рукой в поисках пистолета, потом сообразил, что пистолета у него нет, оружие осталось далеко. Просигналившая машина, судя по утихавшему звуку, проехала мимо, никакой опасности не возникло, если не считать угрозы умереть с голоду, как подумал он, внутренне невесело усмехнувшись и уже окончательно просыпаясь.
Звук проехавшей мимо машины разбудил не только его; техналь тоже открыла глаза, посмотрела на него — сперва недоуменно и со страхом, через мгновение — осмысленно, узнавая и вспомнив. Хозяйка выглядела совершенно так, как любая только что проснувшаяся женщина, и Милов улыбнулся ей точно так же, как улыбнулся бы женщине.
— Слушай, — сказал он. — Как тебя называть? Я так и не знаю…
Она тоже улыбнулась — медленно, едва ли не со скрипом.
— А тебя?
— Даниил.
— По-моему, никогда не слышала такого имени.