Восточный конвой
Шрифт:
Он предполагал, что в последний миг они свернут все-таки и поползут по твердой земле вдоль болота. Но ничего похожего: головная машина уверенно, хотя и не быстро, двигалась прямо к обманчивому простору. Остальные без задержек следовали за ней. Вскоре к ровному, низкому гудению моторов присоединился новый звук. Милов не сразу опознал его; то был легкий плеск воды, тяжелой болотной жидкости. Вскоре он послышался и под его машиной. Форсировали болото. Теперь можно было без труда понять, почему окно через границу по сей день существовало, никем из властей не обнаруженное: болото по традиции почиталось непроходимым, да и теперь еще (вдруг вспомнил Милов имевшуюся у него информацию)
Он высунул голову в окошко кабины, глянул вниз. Колеса были в воде выше ступицы; однако этот уровень практически был для грузовиков безопасным, и, как понял Милов, более не понижался. И колеса под водой катились по чему-то твердому, им не приходилось преодолевать сопротивление вязкого, илистого дна — а только таким оно и могло здесь быть; значит, дорога существовала — твердая, хорошая, не грунтовая, конечно, а выложенная, скорее всего, тяжелыми бетонными плитами (Милов понял это по ритмически повторявшимся легким сотрясениям, когда машина проезжала стыки плит), только тракт этот был подводным, и сверху установить его было нельзя, да и легковая машина тут неизбежно увязла бы; доступ же местного населения к этим местам был наверняка ограничен, да и вообще близ границ живет, как правило, народ не болтливый — все равно, люди то или технеты: среда обитания формирует нравы и обычаи.
Милов снова поднял стекло. Водитель, не отрывая глаз от поверхности болота, неизвестно каким образом угадывая дорогу (она была близка к прямой, но все же временами приходилось работать баранкой), сказал Милову:
— Боязно? — И сам же ответил: — Без привычки — конечно. Но если напрактиковаться, то просто.
— Да, — согласился Милов, следя за акцентом. — Страшновато. Но, надо думать, окупается? Шофер покосился на него, но отвечать не стал.
Больше они не разговаривали. Вокруг лежала темнота, машины шли без огней, даже габариты были выключены. Но, видимо, у здешних водителей опыт был действительно немалым: ни одна машина не съехала с дороги, даже не замедлила ход, и конвой метр за метром преодолевал опасное место не менее уверенно, пожалуй, чем если бы двигался по сухому асфальту. «Конечно, — подумал Милов, — груз тяжелый, резина не старая, так что сцепление с дорогой надежное. И все же хотелось бы миновать это местечко побыстрее. Хотя по ту его сторону ничего хорошего не ждет: наши могут сейчас находиться где угодно — только там, где конвой вынырнет, их точно не окажется».
Он не мог бы сказать, в какой именно миг они перевалили через границу; на болоте она никак не была обозначена, хотя специалисты, наверное, определили бы ее достаточно точно. Путь через водную преграду занял сорок с небольшим минут, так что к концу Милов уже и не волновался совершенно: привык, поверил, что путь безопасен, — хотя не очень представлял себе, что было бы, окажись он сам в это время за рулем. Он понял также, что назад — если придется — сам он машину вряд ли проведет; на обратном пути тоже понадобится помощь. Вот будет ли она — другой разговор.
Или, может быть, все-таки не понадобится?..
Занятый этими мыслями, он даже не уловил мгновения, когда плеск под колесами утих — они снова оказались на твердой земле, куда дорога исправно выбежала из непрозрачной воды, покрытой всякой болотной растительностью.
3
(17 часов до)
На миг у него сжалось сердце. Позади болото, а вот тут уже лежит своя страна. Несколько шагов буквально. Сейчас, среди ночи, —
И ему стало жалко на несколько мгновений, искренне жалко, что он не может сейчас воспользоваться столь удобным случаем. Потому что вовсе не затем оказался здесь, чтобы возвращаться с пустыми руками, не оправдав даже того керосина, что был израсходован, чтобы доставить в нужное место взорвавшийся в воздухе самолет; не оправдав нервов и жизней даже, потребовавшихся, чтобы он оказался там — по соседству с границей России.
С глухой, непроницаемой границей. Что она именно такова, свидетельствовал, казалось бы, весь предшествовавший опыт.
А вот опыт сиюминутный не менее убедительно говорил: да какая же она непроницаемая, какая же она глухая, эта граница, если вот тебе сразу за болотом начинается тщательно расчищенная просека, какая осталась и на той стороне, технетской, а за просекой, в отдаленной ее части, притерпевшийся уже к неверному свету глаз явственно различает, что дорога, точно такая же, как и та, по которой конвой из четырех трейлеров прибыл сюда, продолжается и по эту сторону границы: черным пятном в монолитной на первый взгляд стене деревьев кажется въезд на ту часть лесного грейдера, что бежит уже по территории России. Одним словом, все как на ладони-и никакой таможни, никакого инспектора, ни одного пограничника… Полное безлюдье — если не считать тех, кто прибыл вместе с машинами.
Машина медленно, дрогнув, переползла через последний стык плит, пересекла просеку и снова оказалась в лесу, ничем не отличавшемся от того, что остался по технетскую сторону границы. Ничем — кроме разве сознания, что здесь уже Россия была, совсем другая страна.
Дорога все так же петляла, деревья так же стискивали ее, и таким же — чистым и сыроватым — был ночной воздух. И все-таки Милову казалось, что все не такое здесь, все другое — даже звездное мерцание, местами пробивавшееся сквозь кроны деревьев.
«Просто я давно не был в России, — подумал он в поисках оправдания, чтобы не заподозрить себя в сентиментальности, которой вроде бы никогда не страдал. — Слишком долго, пожалуй. Москва ведь не совсем Ничего. Вот закончим это дело, возьму отпуск — самое малое на месяц — и уж никуда больше, ни на какие Багамы, а только сюда. Ну, не буквально сюда, конечно, но в наши, российские широты».
Размышляя так, он не забывал все-таки ненавязчиво поглядывать на спидометр: для будущего полезно было узнать, на сколько же караван углубится на чужую для технетов территорию, так и не встретив никаких представителей власти, коим положено обеспечивать неприкосновенность государственных рубежей. Три километра уже проползли. Три с половиной…
Место назначения оказалось на исходе четвертого километра. На этот раз они выехали действительно на поляну. И не просто на поляну, а оснащенную некоторыми техническими удобствами.
Здесь, на нужном расстоянии друг от друга, из толстых бревен, наверняка тут же и вырубленных, были сооружены мощные козлы — попарно. И в каждой паре одни козлы были свободными, а на вторые опирался передней частью полуприцеп — совершенно такой же, как и те, что доставили сюда четыре машины каравана. Таких сооружений Милов насчитал пять пар, из них сейчас были заняты четыре, и каждая из пришедших машин направилась к одной из этих пар. Милов порадовался про себя тому, что не он сейчас находился за рулем: не настолько большим был его опыт вождения грузовиков, чтобы быстро и правильно развернуть машину и подать ее точно на нужное место. Чужой же водитель сделал это без всякого труда.