Восточный вал

Сушинский Богдан Иванович

— С фюрером здесь происходило то же самое. Выйдя из этого сатанинского блуда, он чуть было не пристрелил меня из «вальтера».

— И поступил бы очень мудро.

— Умерьте свой пыл, господин бригаденфюрер. Как я уже сказал, из трясины видения мне удалось вырваться лишь на две-три минуты раньше вас. Но дело в том, что Во время визита сюда фюрера в этот блуд впал только он. Мне же предоставлена была возможность наблюдать за его поведением со стороны. Так, кто мне может ответить, почему тогда я устоял против этой блудной

силы, а сегодня нет. Что произошло? И со мной, и с этим каньоном?

Фон Риттер вновь набыченно повертел головой, словно собирался свернуть себе шею, врезавшись в подножие Плахи Дьявола. В рычании его прослушивались и неуемная сила, и столь же неуемное бессилие.

— У кого вы хотите узнать, что произошло, Крайз?! — вновь отреагировал барон на унтерштурмфюрера, как бык на красный лоскут. — Вы ведь у нас Фризское Чудовище, колдун, поэтому должны знать.

— Сегодня я могу ответить так: вырываясь из блуда, я прихожу в себя чуть раньше любого из вас. В этом и есть все сомнительное преимущество. Не скрою, что меня это огорчает, я не желаю терять свою силу.

— Врете вы все, унтерштурмфюрер, — незло, с непроницаемой маской усталости на лице, проговорил фон Риттер. — Может, вы не так уж и сильны, как бы вам этого хотелось, но все же у вас существует некая особая связь с Нечистым, обитающим в этой преисподней.

— Какая-то сила здесь, конечно, витает, — мрачно согласился Фризское Чудовище. — Но под влияние ее подпадает всякий, кто решается войти сюда. Однажды Овербек решил остаться здесь в одиночестве. В полночь. Отослав меня на винтовую лестницу, где мы коротали время с часовым и адъютантом.

— Звучит, как алиби.

— Правильно, как алиби, — огрызнулся Крайз. — По-моему, все то, что происходило здесь с Овербеком, интересует вас куда больше, нежели меня.

— Спишите на обычное любопытство.

8

Барон и Крайз с трудом нашли неплохо замаскированный вход в тоннель и, тщательно закрыв за собой люк, спустились по винтовой лестнице к оборонительной площадке, рядом с которой в бронеколпаке отсиживался один из охранников лагеря. Даже увидев рядом со своим «гнездом» коменданта, охранник не вышел из укрытия, поскольку делать это ему запрещено было инструкцией.

Фризское Чудовище эсэсовец знал в лицо, но, лишь выслушав названный им пароль, потянул на себя металлическое ограждение, открывая генералу и лейтенанту СС путь в глубь лагеря. Вот только уходить они не торопились. Свет лампочки и присутствие невозмутимого часового заметно успокаивали их.

— Вы начали рассказывать о блуде штандартенфюрера Овербека, — напомнил ему фон Риттер.

— Стоит ли его продолжать?

— День сегодня такой выдался, когда говорить надо откровенно, ничего не утаивая, как на Страшном суде.

Они взглянули на часового, прошли

мимо него, свернули в ближайшее ответвление и оказались в маленьком оазисе из двух кустов, небольшой сосенки и родничка, вода из которого дотягивалась до своего миниатюрного водопада по обрамленному травой руслу. Это был настоящий оазис посреди каменной пустыни. По тому сквозняку, который ощущался рядом с родником, можно было определить, что где-то неподалеку находится естественный выход на поверхность из тех, которые на жаргоне местных проходчиков назывались «лисьими лазами».

Бригаденфюрер сразу же уселся на скамейку, в которую была превращена обычная дубовая колода, а Крайз, присвечивая себе карманным фонариком, прошел еще метров двадцать, протиснулся сквозь узкий проход и действительно оказался перед одним из «лисьих лазов», которые во время блокады «Регенвурмлагеря» могли спасительно служить его гарнизону.

Находился этот лаз в естественной пещере, стен которого рука камнетесов не касалась. Мало того, рядом со входом в пещеру явственно просматривалась довольно большая трещина, уводившая куда-то в сторону. Пригнувшись, по нему можно было пройти метров десять, а вот что там происходило дальше — еще только предстояло выяснить.

«Надо бы завалить вход в эту пещеру, — подумал Фризское Чудовище, — да изучить этот естественный подход к ней. Все обитатели этого лагеря должны забыть об этом «лисьем лазе», а тебе он еще может пригодиться».

— Трудно сказать, какие видения являлись тогда Овербеку, и в каких наваждениях он пребывал, — продолжил свой рассказ унтерштурмфюрер Крайз, вернувшись из этой разведки. — Но когда приблизительно через час я вновь появился в кратере каньона, чтобы выяснить, как он себя чувствует, то нашел его у подножия той самой возвышенности, на которой только что стоял вождь древних…

— Какой еще «вождь древних»?

— Ну, тот, бородатый, в доспехах.

— Что-то не видел я такого — бородатого, в доспехах.

— Ах да, вам-то являлись совершенно иные наваждения. Словом, я нашел его в северной оконечности плато. При этом выглядел он совершенно изможденным, — обезумевшее лицо, красные, навыкате, глаза, ватные ноги и дрожащие руки. Такое впечатление, что его только что стащили с Плахи Дьявола, из-под занесенной секиры палача.

— Так, может, так оно на самом деле и было?

— Не исключено. Мне пришлось взвалить его на плечи, а адъютант освещал дорогу фонариком, и оба мы бежали так, словно нас преследовало стадо динозавров. Хорошо еще, что у входа нас встретил адъютант коменданта, так и не понявший, что с нами, собственно, происходит.

— Не после этого ли похода к Плахе Дьявола штандартенфюрер Овербек рехнулся?

— Я не психиатр, но уверен: когда мы его выносили, он уже был в том состоянии, о котором вы, господин бригаденфюрер, только что изволили упомянуть.