Восток - Запад. Звезды политического сыска
Шрифт:
Солдат призывают объединиться, тянут в политику, да еще на фоне каких-то рассуждений об алчности, отравляющей души! Это было что-то новое для Америки. Смелая речь легла страницей в досье ФБР.
А Чаплина стали приглашать на митинги. Он страстно выступал, обличал фашизм и организаторов войны. И он оказался первым, кто призвал правительство США открыть второй фронт. Его симпатии к сражающейся коммунистической России были столь искренни и велики, что заражали публику верой в победу русских.
Либералов и ФБР шокировало в речах Чаплина обращение «товарищи»..
— Именно так я и хотел сказать — товарищи! Надеюсь, что сегодня в этом зале много русских, и, зная, как сражаются и умирают в эту минуту ваши соотечественники,
Шокировали рассуждения о коммунистах.
— Коммунисты такие же люди, как мы. Если они теряют руку или ногу, то страдают так же, как и мы, и умирают они точно так же, как мы. Мать коммуниста — такая же женщина, как и всякая мать. Когда она получает трагическое известие о гибели сына, она плачет, как плачут другие матери. Чтобы ее понять, мне нет нужды быть коммунистом. Достаточно быть просто человеком. И в эти дни очень многие русские матери плачут, и очень многие сыновья их умирают.
И наконец шокировало бескомпромиссное требование:
— Сталин этого хочет, Рузвельт к этому призывает — давайте и мы потребуем: немедленно открыть второй фронт!
А дальше, как вспоминал Чаплин, «в результате моих выступлений за открытие второго фронта моя светская жизнь постепенно стала сходить на нет. Меня больше не приглашали проводить субботу и воскресенье в богатых загородных домах».
Тогда ФБР и разыграло с Чаплином тонкую блестящую интригу. Подружка нефтяного миллионера Пола Гетти, некая мисс Берри, выразила желание познакомиться с выдающимся режиссером. Красивая молодая женщина с соблазнительной фигурой и впечатляющей грудью не могла не привлечь внимание Чаплина. ФБР знало о его разнообразных сексуальных увлечениях и вкусах. Начавшийся роман резво пошел в гору — эта яркая особа будто прилипла к Чаплину. Скоро он ощутил жгучую потребность отделаться от нее, но не тут-то было. Она ошарашила признанием, что беременна и у нее нет средств к существованию. Он расхохотался от столь неприкрытой банальности.
А через несколько дней газеты закричали аршинными заголовками: «Чаплин, отец неродившегося ребенка, добился ареста матери, которую оставил без средств!» Написать такое в пуританской по тем временам Америке подписать человеку приговор. Пресса раскручивала Чаплина как гнусного злодея. А судебные власти всучили ему иск о признании отцовства.
И Чаплин, обращаясь к этой ситуации, вдруг пишет в своих воспоминаниях: «Тут я должен сказать несколько слов о Дж. Эдгаре Гувере и его организации. Мое дело разбиралось в федеральном суде, и Федеральное бюро расследований приложило к нему руку, стараясь добыть хоть какие-нибудь улики, которые могли бы пригодиться обвинению. Много лет тому назад я как-то познакомился с Гувером. Если вам удавалось освоиться с жестоким выражением его лица и со сломанным носом, Гувер мог показаться даже приятным... И вот теперь, спустя несколько дней после предъявления мне обвинения, я увидел Гувера в ресторане Чезена. Он сидел неподалеку от нас с Уной (жена Чаплина. — Э. М.) со своими сотрудниками из ФБР. За его столиком сидел и Типпи Грей, которого я еще с 1918 года по временам встречал в Голливуде. Грей довольно часто появлялся на голливудских приемах — этакий не внушающий доверия тип, но всегда веселый и с неизменной пустой улыбочкой, которая почему-то раздражала меня. Я считал его просто повесой, каким-нибудь статистом в кино. Но тут я никак не мог понять, каким образом он очутился за столиком Гувера. Когда мы с Уной встали, собираясь уйти, я обернулся, как раз когда Типпи Грей посмотрел в нашу сторону, и наши взгляды встретились. Он уклончиво улыбнулся. И тут мне сразу стало понятно неоценимое удобство такой улыбочки. Наконец наступил день суда... Я взглянул на федерального прокурора. Он читал какие-то бумаги, делал записи, с кем-то разговаривал и самоуверенно посмеивался. Типпи Грей тоже был здесь — он то и дело
Но еще до суда анализ крови показал, что Чаплин не мог быть отцом ребенка. Суд тогда вынес приговор: невиновен.
Но гроза не миновала. Кто-то настойчиво и ловко «работал по Чаплину». «Неужели ФБР?» — ловил он себя на мысли, когда оказался втянут в новые события. Пользуясь юридической казуистикой, адвокат этой женщины сумел передать вопрос об опекунстве над ребенком в суд, который мог теперь требовать с Чаплина деньги на содержание дитя. И суд на сей раз вынес приговор не в пользу режиссера.
Пресса продолжала гнать волну антипатии. Тут еще последовало приглашение явиться для показаний в комиссию по расследованию антиамериканской деятельности. События вокруг него нарастали как снежный ком. Когда через несколько месяцев у него вышел фильм «Месье Верду», нью-йоркская «Дейли ньюс» била наотмашь: «Чаплин прибыл в Нью-Йорк на премьеру своего фильма. Пусть только этот «попутчик красных» после всех своих подвигов посмеет устроить пресс-конференцию — уж мы зададим ему два-три нелегких вопроса».
По наводке ФБР против него начали работать ультраправые организации США. Здесь тон задавал «Американский легион». «Чаплин — попутчик красных», «Вон из нашей страны чужака!», «Чаплин — неблагодарный! Он прихвостень коммунистов!», «Выслать Чаплина в Россию!» — с такими лозунгами стояли пикеты у кинотеатров.
И Чаплин решается уехать в Европу.
— Правильное решение, — сказал Гувер, узнав об этом.
ФБР добилось своего — выдавило из страны интеллигента, думавшего не по-американски, не по-гуверовски. И сделала это мастерски. Ему создавали ситуации — он принимал решения, которых от него ждали. На удивление, интересы ФБР совпали с интересами прогерманских организаций в стране, считавших Чаплина после фильма «Великий диктатор» и ораторских призывов к открытию второго фронта настоящим врагом. И эта женщина, от которой пошли все его неурядицы, почему-то оказалась связанной с американскими фашистами.
Иначе было с Хемингуэем. Эрнест Хемингуэй, выразивший все лучшее, что есть в американском характере, писатель с мировым именем, оказался неугоден Гуверу еще с тех времен, когда в Америке рождался батальон имени Линкольна для войны против мятежников генерала Франко в республиканской Испании. Несколько общественных групп занимались формированием батальона. На очередной понедельничной встрече руководителей отделов ФБР Гувер, сидя во главе своего темного мрачного стола для совещаний, выразился предельно кратко и ясно:
— Агенты Коминтерна хотят взбаламутить народ, заразить его мятежным антиправительственным духом. За этими «испанскими» общественниками и добровольцами установить наблюдение.
Под это наблюдение сразу же попал и Хемингуэй. Он уже занял 40 тысяч долларов, купил на них санитарные машины для республиканской Испании и оплатил проезд туда двух добровольцев. Еще больше насторожила Гувера информация, что некто Йорис Ивенс, голландский режиссер и коммунист, вознамерился снять документальный фильм о войне в Испании, и для финансирования этого предприятия объединились известные писатели и кинодеятели: Хемингуэй, Дос Пасос, Арчибальд Мак-Лиш, Лилиан Хеллман (спустя годы Лилиан Хеллман по совету ФБР затаскали в комиссию по расследованию антиамериканской деятельности).
У Гувера вообще любое объединение людей, да если еще там оказывался хоть один коммунист, вызывало сыскную лихорадку.
А Хемингуэй в феврале 1937 года отправился в Испанию. Командировка на войну длилась два года и закончилась выдающимся романом «По ком звонит колокол». В октябре 1940-го он вышел в Соединенных Штатах, и тогда же его перевели в СССР для Сталина.
— Интересно, но печатать нельзя, — высказался вождь
Гувер роман не читал. Он читал справку о романе, сделанную его аналитиками.