Восторжествовать над демоном
Шрифт:
— Отойди в угол. Вот так.
— И, кстати говоря — может, у меня будет возможность поговорить с кем-то из куриалов? Начальство позовите. Или оно боится?
— Разумная осторожность, кейтах. Я и сам смогу тебе сказать всё, что тут вообще нужно сказать. Кратко и быстро. Ты должен составить такие схемы, по которым наши чародеи сами смогут возвести новые обелиски. Как понимаю, идея уже оформлена и просчитана, осталось только воплотить в жизнь. Так что ты сможешь.
— Кхм… И кто тут, интересно, не в своём уме? Всерьёз считаете, что я вас примусь удовлетворять? А почему вдруг? Чем пригрозите?
—
У меня свело скулы, и горло перехватило. Обычно в подобных случаях начинают чесаться кулаки, но в нашем случае, пожалуй, нет. Тут надо словами сражаться, кулаки не помогут. Думалось плохо, однако думать было надо, и быстро. Магии в теле действительно ноль: отвратительное ощущение. Оказывается, я привык к чародейству, которое является ко мне по первому требованию. И к аин тоже — девочка вся скорчилась во мне и мелко дрожала бы, если б ей было чем.
— Звучит вроде бы убедительно. Но я уже упоминал: история моего родного мира очень жестока. И она многому научила. Например, тому, что никогда нельзя идти на поводу у шантажистов. Шантаж — ваша ошибка. Вы и ваш Мониль теряете сейчас намного больше, чем могли бы приобрести, если бы поверили мне. Но — ваш выбор. Я с вами сотрудничать не стану.
— Предлагаете перейти к угрозам, господин куриал?
— Всерьёз полагаете, что вам будет чем меня напугать? Это после того, как я годик пожил и поучился в демоническом мире? Увы, куда вам до тамошних ребят с хорошим воображением…
— Допустим. — Монилец улыбнулся, но явно через силу. — Но это можно будет выяснить у самого демонического существа, правда? Я знаю, твоя начинка нас отлично слышит. Правда ведь, аин Эйвидлоу? Как там тебя зовут? — Молодой чародей впился взглядом в меня. Почему-то в район живота. — Хтилла? Вразуми своего носителя. А то ведь рукоположенные священники способны сутками читать экзорцизм, лишь изредка сменяясь. Такая уж у них работа. — Он помолчал, дожидаясь моей реакции. Дрожь аин пронизывала моё тело, озноб был сильнейший, пришлось много сил приложить, чтоб не продемонстрировать это. — Мы сможем её мотивировать.
— Уж лучше её, чем меня. Лишний раз докажу свои прежние утверждения. О свободе собственной воли.
— Ещё и свобода от совести наблюдается. Я вижу, мы были правы, приняв такое решение. Если ты не собираешься жалеть собственный мир, чего уж было б ожидать от тебя достойного поведения в отношении чужого. — Собеседник смотрел на меня с искренним отвращением. Вот уж воистину, избави, господи, от фанатиков любых мастей — едва ли есть на свете люди страшнее, чем они.
— Стоит ли так упорно себя оправдывать? Подлость всё равно остаётся подлостью, как бы ты её ни приукрашивал.
— Ради блага своего родного мира можно отдать всё, — издевательски прозвучало в ответ. Почему издевательски? Не знаю. Просто так показалось.
— Давай, давай…
На этот раз я готовился к противодействию. И потому хук слева от эгрегора государственной монильской религии оказался не таким сокрушительным, как в первый раз. Странно, что я на обеде не понял толком, что же со мной произошло. Там в соседней комнате, похоже, разливаются соловьями настоящие мастера своего дела и, опять же, упёртые фанатики. Чудовищная тяжесть навалилась, сминала, и колкие пальцы чужой силы пытались впиться в меня, разодрать на части. Терпеть с каждым мгновением было всё труднее и труднее.
Это испытание постепенно становилось пыткой уже не только для аин, почти уже себя не обнаруживающей, но и для меня самого. Откуда бралась физическая боль, угадать было сложно — может быть, часть страдания я воспринимал от демоницы, потому что был с ней прочно слит. Но в момент прояснения, всё-таки наступившего, сделал над собой усилие и сказал истукану:
— Вы, господа, конечно, как хотите, но если продолжите в том же духе, она во мне просто уйдёт в кому, и тогда ни уговоров, ни активной магической деятельности уже не будет.
И, с третьего раза сумев заползти на постель, всё-таки отключился. То есть, видимо, экзорцизм господа священнослужители прекратили.
— Ты должен был за меня заступиться, — пробормотала аин.
Тут даже и к сознанию страдалицы незачем прислушиваться, чтоб увидеть, насколько моей девочке плохо. И страдает она искренне, по-настоящему. Живого в ней, надо сказать, оставалось довольно много. При обработке сознания создатель аин оставил в ней всё, что только мог оставить. Естественные реакции на мир, на происходящее никакая, самая совершенная программа заменить не в состоянии, природа всё равно оказывается сильнее, чем фантазии её произведений. Поэтому-то демоница по-прежнему могла ненавидеть и увлекаться, наслаждаться, восторгаться, веселиться и бояться. А потом страдать и даже умирать, только умереть окончательно была не в состоянии.
Сейчас я ей искренне, даже болезненно сочувствовал, хотел защитить — и знал, что не смогу. Конечно, с её страданиями как-то проще смириться, чем видеть муки любого из моих друзей, учеников, родственников, и уж тем более возлюбленной. Но всё равно жалко. Она ведь тоже живое существо. Относительно живое.
— Как? Что я, по-твоему, должен сделать?
— Впервые я не злюсь на тебя за случившееся, но сколько ещё смогу выдержать? Это уже хуже, чем консервация. Я могу перейти в состояние стабильной комы, и она может продлиться не одно столетие. Разве это будет тебе выгодно?
— Тиль…
— Ты должен избавить меня от этой муки.
— Что предлагаешь делать?
— Уступить.
— Кхм? Прости?
— Они ведь не знают о моей идее ровным счётом ничего. В чём проблема изображать активную деятельность? Они всё равно не смогут проверить. Тяни время.
— И? Какой именно выход ты надеешься найти?
— Откуда мне знать. В таких условиях я вообще ничего искать не смогу. И сама скоро перестану существовать. На весьма продолжительное время.