Вот люди
Шрифт:
На подходах к Сингапуру — крошечные зеленые островки. На одном из них маяк, похожий на рекламу красот тропических стран. Ярко раскрашенный в несколько цветов, чистенький, окруженный высоченными пальмами. Рядом ещё островок, на котором только один домик. Он стоит на сваях, крыша из сухих листьев пальмы, на кольях сушится сеть, в зарослях — две шлюпки, похожие на пироги. Прошли не больше двух миль, и снова островок. На возвышении — коттедж. Вот уж где дал волю фантазии талантливый архитектор. Все строения удивительно вписываются в окружающий ландшафт. Будто и не строили здесь ничего, а родились эти беседки, гроты, арки вместе с тропической зеленью, что вокруг них, и вовсе не
Я без труда узнал, что вилла принадлежит лорду Мильтону, владельцу крупных плантаций каучука. Он купил островок, нанял архитектора и построил себе эту резиденцию, в которой бывает лишь два-три месяца в году. А вот фамилии архитектора мне так никто и не мог назвать.
Сингапур — один из крупнейших международных рынков. Здесь совершаются сделки на миллионы долларов и фунтов. И город будто один сплошной, нескончаемый, кричащий, задыхающийся рынок. Мы увидели его несколько позже, этот рынок, где смешалось и перепуталось всё: от банков, бирж, торговых компаний до уличных парикмахеров, что развесили на стенах домов зеркальца и грязные инструментальные сумки, до черных от грязи лотков, где можно купить маленький кусочек арбуза или ананаса.
Всё это мы увидели позже, но дыхание рынка пахнуло на нас далеко от причалов, словно не вместился он в черте города и выплеснуло его в море.
Едва мы бросили якорь на рейде, к судну устремились шаланды, разрисованные под рыб. Казалось, что срезали с огромных рыб спины и от этого раскрылись пасти и расширились навыкате глаза.
Некоторое время они курсировали вокруг судна. Как только с нашего турбохода вернулся в свой катер местный врач и мы опустили карантинный флаг, а это значило, что разрешено общение команды с берегом, они облепили оба борта.
В шаландах были торговцы со своими товарами. Они хватались за трап, забрасывали на судно кошки и по веревкам, цепляясь за что придется, кто как сумеет, карабкались на палубу. Моряки знают: они, как москиты, никакими силами их не согнать. Они очерчивали мелом на палубе «свои» места, натягивали огромные цветные тенты, таскали веревками из шаланд тюки и в каких-нибудь пятнадцать минут превратили главную палубу в аккуратные торговые ряды. Галантерея, трикотаж, зажигалки, ручки…
Тихонько и таинственно вам предложат здесь самое радикальное, «вот видите, марка — американское» средство против любых болезней и недугов, которое излечивает за две недели. Пилюли от заикания действуют ещё быстрее. Женские и мужские браслеты, понижающие давление, начинают свое целебное воздействие с той минуты, как вы их наденете. Я едва отбился от торгаша, который совал мне в руки флакончик, гарантируя, что к приходу домой вместо лысины у меня будет развеваться пышная шевелюра. «Всего двадцать долларов, говорил он, пожимая плечами, словно удивляясь, как это можно ещё задумываться, когда привалило такое счастье. — Ну ладно, пусть десять долларов, только из уважения к русскому, русский спутник лучше американского…»
Убедившись, что и это не действует, он с ловкостью фокусника сунул мне в карман свой флакончик и, доверительно подмигнув, точно совершает великое благо, сказал: «Давай пятьдесят центов». Я дал ему пятьдесят центов и бросил флакон
Больше ста судов в день принимает и отправляет Сингапурский порт, и ни одно не пропустят плавучие торговцы. Они делают свой бизнес.
Товары здесь из разных стран, разных фирм и назначений, но есть у них одно общее: не первосортные они. Даже немного больше: подпорченные, чуть подлинявшие, немного прелые. Расчет простой: моряк не заметит, купит и уйдет за океан. А заметит, торговец будет долго качать головой, поражаясь, как это в его отборных товарах оказалось такое. Здесь порою показывают и добротные вещи, но главным образом для приманки. Как правило, их товары — это выбракованные отходы оптовых баз и крупных универсальных магазинов, где цены высокие и доступны немногим.
Надо бы объяснить всё это экипажу, особенно молодежи и новичкам, потому что торговцы опытные, показать товар умеют. Любая безделица упакована в специальный целлофан, сквозь который всё выглядит очень красиво, а на нем десяток кричащих и тоже красивых надписей, вроде «Остерегайтесь подделок под нашу фирму», и десяток отливающих золотом и серебряным блеском наклеек и ярлыков на цветных шелковых нитках, и становится ясно, что лучше этой рубашки или, скажем, этих трусов действительно в мире нет. И упакованы они накрепко, и неловко разворачивать и смотреть: ведь сквозь целлофан всё хорошо видно. А попросишь снять всю мишуру, вскрыть пакет, и уже неловко не купить.
Надо бы объяснить всё это людям, да объяснять надо словами, а красивые вещи агитируют сильнее любых слов. И первый помощник капитана Анатолий Фомин пошел в торговые ряды. Отыскал и купил очень дешевую, сказочной расцветки блузку в изумительной упаковке. Он понес её через всю палубу, и моряки спрашивали, где он купил такую чудесную вещь. А он только улыбался и при всех начал распечатывать её. Его обступили любопытные. Медленно и аккуратно снимал бесчисленные ярлыки и наклейки, вытаскивал булавки и булавочки, картонки и ватные подушечки, и уже все, кто был на палубе, собрались возле него. Когда блузка была, наконец, освобождена от украшений, он слегка потянул её, и она поползла, как промокшая бумага.
Фомин действовал так уверенно, потому что много раз бывал в Сингапуре и хорошо знал плавучих торговцев. Его расчет был правильным: не может такая красивая вещь быть добротной, если отдают её чуть ли не даром. Но ведь многие этого не знают. А новички вообще могут подумать: вот где рай. Эффект получился двойной. Предостерег моряков от приготовленных для них ловушек и показал пусть крошечную, но типичную картинку жизни капиталистического мира.
МЫ — СОВЕТСКИЕ
На палубе шумели торговцы, а в музыкальном салоне расположились таможенные, иммиграционные и прочие власти. На весь экипаж нам выдали десять пропусков для увольнения на берег сроком до пяти вечера.
— Почему десять, ведь нас пятьдесят семь?
— Таков порядок, — улыбается полицейский.
— А почему до пяти? Почему вечером нельзя выйти в город?
— Таков порядок.
— Это для всех иностранцев?
Полицейский молчит, потом, не глядя на нас, изрекает: