Вот пуля пролетела
Шрифт:
Однако мой «кольт» под рукою, в специальном кармане коляски. Всегда там наготове, в пути. Мой револьвер быстр. Тем более что он лучше оригинала, я не паладин аутентичности. Пять патронов. Вряд ли разбойников, случись таковые, будет больше.
А если и будет, то Мустафа не зря нарек свою саблю «молнией».
Нет, здесь можно без опаски.
Вот уже и барский дом: каменный, два этажа, флюгер с двухвостым львом, колонны и портик. Рощица с непременной беседкой, под навесом мраморная статуя в древнегреческом стиле, неподалеку
И никаких ворот — потому, что нет забора. Его роль выполняет терновник, некогда посаженный строго по линии, но теперь принявший команду «вольно». Хорошо хоть, не «разойдись!»
Мы въехали. Селифан остановил коляску у портика.
Только я ступил на землю, как ко мне подбежал казачок:
— Как прикажете доложить?
— Барон Магель.
Казачок просиял:
— Барин каждый день вас ждет, господин барон. С утра в окошко смотрит на дорогу. Проходите, проходите скорее!
Но барин, действительный статский советник Алексей Алексеевич Перовский, уже сбежал вниз.
Мы обнялись. Алексей даже прослезился.
— Сколько лет, сколько зим!
— Изрядно, друг мой, изрядно.
Да, со времени дела под Кульмом, где мои ребята пришли на помощь ребятам Перовского, прошло двадцать с лишним лет.
— Ты, я вижу, почти не меняешься, — сказал Алексей.
— Почти, — согласился я.
— А я, вот видишь… — вздохнул Перовский.
Я отступил на шаг, оглядел.
— Вижу, заматерел. В генералы вышел, превосходительством стал.
— Что превосходительство, это пустое, — но видно было, что Алексею приятно. — Ладно, ты прибыл как раз к обеду, за обедом и поговорим.
Обед нам накрыли в яблоневом саду. Присутствовали я, Алексей Алексеевич и Алексей Константинович, племянник Перовского, юноша осьмнадцати лет, до чрезвычайности похожий на дядю в молодости.
— Сестрица моя сейчас в нашем черниговском имении, — пояснил Перовский, — племянник же готовится к службе в столице.
— Служба — это хорошо. Служите, молодой человек, служите! Нашему отечеству чрезвычайно нужны умные, честные и энергичные люди!
— У нас немало таких людей, господин барон, — ответил юноша.
— Немало. Но порознь. Бывает умный, но ленивый. Бывает честный, но недалекого ума. А вот чтобы в одном человеке сошлись все три качества — это редкость, и нужно эту редкость употребить к пользе для России. А за Россией не пропадет, служите, как ваш дядя — и тоже выйдете в генералы, — сказал я с пафосом.
— Он мечтает о славе литературной, — сказал Перовский.
— И это славно! В пример можно взять Гавриилу Романовича, а, впрочем, зачем ходить далеко, когда можно близко? Дядя — лучший пример. Кстати, дядя, сказка твоя в Бразилии наделала немало шума, и позволь ещё раз поблагодарить тебя за разрешение её напечатать.
Я подал знак Мустафе, и
— Вот, смотри на дело своего ума!
Перовский щёлкнул, и лакей подал миску розовой воды. Алексей Алексеевич омыл руки, тщательно вытер их льняною салфеткой, и лишь затем взял книгу. Раскрыл.
— Отлично! Великолепно! Изумительно!
Издание, действительно, было отменным. Бумага, шрифт, иллюстрации — всё по высшему разряду.
— Это ограниченный тираж, для людей состоятельных. Другой, попроще, а есть и третий, для простонародья.
— Кто же художник? Замечательный рисунок.
— Мануэль де Хезус Сепульведа. Мой раб.
— Раб? — спросил племянник.
— Самый натуральный. В Бразилии, знаете ли, практикуется рабство. Конечно, рабов там меньше, чем здесь, но уж чем богаты, чем богаты…
— Но… Такой художник…
— Не волнуйтесь, ему у меня хорошо. Никто его в кандалы не заковывает и розгами не сечёт без нужды. А он, Мануэль, человек разумный, ведёт себя хорошо. У него есть дом, жена, дети, хорошая одежда, даже прислуга есть. И да, есть оформленная вольная, в любой момент он может стать свободным человеком.
— И он остаётся рабом?
— В Бразилии так удобнее. Пока он мой раб, обидеть его — обидеть меня. А обидеть меня — обидеть семью моей жены. Потому с ним вежливы и обходительны, заказов на портреты, иллюстрации и прочее у него во множестве, и живёт он, что называется, припеваючи.
— И вы тоже.
— И я.
— Он работает, а доход вам?
— Мне платит оброк. Где-то половину, да.
— А это что? — Перовский показал надпись на титульном листе.
Фиолетовыми чернилами было выведено: «Пеши исчо!» — и закорючка вместо подписи.
— Это бразильский император дон Педро Второй собственноручно изволили начертать. Как видишь, по-русски. Очень ему эта история понравилась. Ему десять лет, императору. Так что в Бразилии у тебя есть преданный читатель — император. И тысячи читателей других.
Кстати, о доходах: Алексей Алексеевич, я вам привез деньги за книжку. Четыре тысячи триста двадцать франков.
— Но… Речь ведь шла о безвозмездном использовании…
— Если бы не было прибыли, тогда да, тогда безвозмездном. Но появилась прибыль — появился и гонорар. Мустафа!
Мустафа подал кожаный мешочек.
— Здесь твой гонорар. Я взял смелость доставить его звонкой монетой, наполеондорами. Люблю золото, каюсь.
— Благодарю, друг мой. Наполеондоры будут кстати, я собираюсь в Ниццу.
— Об этом мы поговорим чуть позже.
Обед завершил кофий, приготовленный тем же Мустафой. А кто сказал, что быть моим слугой легко?
— Я к тебе, собственно, с деловым предложением, — сказал я после того, как кофий был выпит.
— Весь внимание, — ответил Перовский без энтузиазма.