Вот пуля пролетела
Шрифт:
Ну, «как днем» — это он преувеличил. Но да, читать можно без напряжения. На балах читают дамы — список, с кем какой танец будут танцевать.
— И танцуют все изящно, на французский манер. В бальных классах обучаются, у французских учителей. Или прямо во Франции, как молодой Геккерен.
— И что ты скажешь о нём?
— О Жорже? Милый мальчик, — и вдруг запел:
Non pi`u andrai, farfallone amoroso,
Notte e giorno d'intorno girando,
Delle belle turbando il riposo,
Narcisetto, Adoncino d'amor
Пел
Я поддержал его:
Мальчик резвый кудрявый, влюбленный
Адонис, женской лаской прельщённый!
И остановился. Главное — остановиться вовремя.
— Это чей перевод? — спросил Давыдов.
— Был у нас в эскадроне поручик Чайков, любил напевать куплеты. Но далее двух строк не шёл.
— А дальше?
— А дальше шальная пуля.
— Барон Геккерен, кстати, сказал, что цыганка нагадала ему пулю от чёрного человека. Со смехом сказал, но чувствуется — опасается.
— Чёрного человека?
— Чёрного человека, — подтвердил Давыдов.
Тут мы приехали, и Денис отправился к себе. Спать.
А я стал размышлять.
Определенно между ПНН и БГ есть симпатия. Она — красавица, молода, полна сил. То ж и БГ. А муж, что муж… Ситуация описана у самого Александра Сергеевича:
Жил-был славный царь Дадон.
С молоду был грозен он
И соседям то и дело
Наносил обиды смело;
Но под старость захотел
Отдохнуть от ратных дел
И покой себе устроить.
Тут соседи беспокоить
Стали старого царя
Пророк. Вот и напророчил. Возраст, когда аукаются излишества молодости, а более всего — умственное напряжение. Депрессия. Со всеми сопутствующими признаками. Жена, понятно, не в восторге.
А есть ведь и другие строки: старый муж, грозный муж… АСП писал «Цыган» в возрасте молодого барона Геккерена, и тридцатисемилетние казались ему стариками. Жизнь порой выкидывает странные штуки. Зрителям развлечение, участникам трагедия. Алеко зарезал любовника жены, зарезал саму жену. Какая уж тут забава? И кровь, кровь… Прадед, Александр Пушкин, свою жену убил. Заподозрил в измене — и убил. По линии Ганнибалов с жёнами тоже получалось очень нехорошо. Шеф как-то сказал, что колода тасуется причудливо, а кровь — великое дело.
Но весь вопрос в том, сама ли тасуется колода, или её кто-то тасует? Кто?
Я последовал примеру Давыдова. Пошёл спать. Иногда во сне видно то, чего не замечаешь наяву.
Но не в этот раз. В этот раз мне снилось, как барон Врангель на белом коне въезжает в Кремль через боровицкие ворота под рокот моторов полусотни танков, стоящих на Красной Площади. Навстречу ему делегация с золотым подносом. А на подносе — голова. Чья? Не разглядеть.
В
Именно это и хочу. Чтобы осталось предание, но без материального подтверждения. Незачем озадачивать потомков, каким образом технологии три-изо попали на двести лет назад.
Что ж, наклеили аккуратно. Иного я и не ждал: Антуан — идеальный управляющий, такой у него атрибут. Сейчас он работает с персоналом. Нанимает исключительно швейцарцев. И швейцарок, конечно. Мы здесь в России отчаянные патриоты, но одновременно странно верим, что швейцарец человек порядочный и дисциплинированный, в кофий плевать не станет. В отличие от.
Но Антуан и в самом деле отберёт тех, кто не плевать будет, а скрупулезно выполнять протоколы приготовления кофию и рахат-лукума. Пирожные мы решили брать у кондитера с соседней улицы. Трижды в день. Наисвежайшие. Так решил Антуан.
И там, в «Америке», мы с Перовским произвели пробный заказ. Кофий готовил господин Штютц, подавала мадемуазель Штютц. Семейственность.
— Краевский и компания выжидают. Считают, что положение Пушкина таково, что к весне ему либо придется закрыть «Современник», либо соглашаться на долевое участие Краевского и остальных.
— Всё так плохо?
— Катастрофа. Прибыли журнал не даёт, гонорары выплачиваются с большим опозданием, авторы уходят, а долги растут. Не только по журналу долги, а вообще. Очень велики. С ним, с Пушкиным, теперь даже в карты не играют. То есть играют, но только на наличные. А наличных у него мало. Или вовсе нет. А в долг, под вексель не играют. Потому что знают: получить по векселю шансов мало. Яковлев уже семь лет ждет свои шесть тысяч. Но Яковлев человек терпеливый. Не все такие. А откуда Пушкину взять денег? Неоткуда. Ну то есть совсем неоткуда. Отец Пушкина бодр и вполне здоров, проживет, быть может, лет десять. Да там и наследовать-то особо нечего. Свою часть Александр Сергеевич получил вперёд, двести душ в Кистенёвке. Ну, еще двести душ получит. Через десять лет.
— Скверно.
— Да уж как скверно. Знаешь, Пушкин даже Бенкендорфу писал, что вот-де ему нужно сто тысяч, чтобы с долгами расплатиться, да только в России никто эти сто тысяч не даст. В надежде, что Государь проявит великодушие и подарит ему эту сумму. Но Государь не впечатлился.
— Ну, если не дают в России, пусть попросит в Германии. Или в Китае.
— А тут ещё отложенная дуэль с тобой. Знаешь, Одоевский просит о примирении.
— Кого просит?
— Пушкина. Ведь то, что Пушкин вызвал тебя, но не может оплатить долг, теперь знают все. И думают, что Пушкин либо струсил, либо совсем обнищал. А это плохо для «Современника».