Вот пуля пролетела
Шрифт:
Так будете брать серьги-то, спросит Дюваль. Он знает, что с деньгами у Пушкиных нехорошо, но наличие диадемы в шестьдесят тысяч (на самом деле в семьдесят, ювелиру ведь тоже нужно заработать) поднимет кредит Александра Сергеевича, и поднимет значительно, ведь серьги — не шампанское, они и сами по себе надежный залог.
Наталья Николаевна посмотрит искоса на мужа, и тот не выдержит, и скажет «подумаю».
А потом, уже дома, станет допытывать жену, откуда у неё эта диадема. А жена скажет: это подарок от заведения, что давно практикуется в отношении особых клиентов в лучших кофейнях Санкт-Петербурга, вроде серебряной ложечки или щипцов для сахару.
Хороши щипцы, вскипит муж, в пятьдесят
Пушкин встанет перед проблемой: что, собственно, делать? Конечно, нужно вернуть подарок. Но почему барон Магель решил сделать подобное подношение? С Натальей Николаевной он ни разу не говорил: во время визита на дачу жена была больной и к гостям не выходила, на балу они тоже не разговаривали, а исполнить её портрет он, Пушкин, сам упросил барона, и отдал ему стихов изрядное количество в уплату.
Или барон просто передаточное звено, и подарок сделал кто-то другой? Кто? Этим «кто» может быть только один человек в государстве. Сам Государь. Но так ли это? И как быть с женой? Ей и в самом деле нужно бриллиантов, она этого достойна.
И Пушкин решит поговорить со мной — завтра. То есть уже послезавтра. В пятницу.
«Morgen, morgen, nur nicht heute»
Авторское отступление
А вот дагерротип Оноре де Бальзака от 1842 года. Подумать только: проживи Лермонтов еще хотя бы год, и у нас была бы подлинная фотография!
Глава 18
9 ноября 1836 года, суббота
О пользе кофия
Вчера нас посетила комиссия, трое из дворца, одинаковы с лица. Одинаковы выражением как собственной значимости, так и осознанием высочайшей ответственности за возложенное на них поручение. Нет, не поручение — миссию, не меньше.
Один из них проверяли санитарное состояние «Америки» — как моют посуду, как готовят кофий, чистые ли колпаки у служащих, довольно ли мыла, и прочие важные аспекты работы моего заведения. Особое внимание уделил поиску тараканов, даже не поленился опуститься на четвереньки, заглядывая в темные углы. Не нашёл, конечно. У насекомых нет шансов против смерть-свечки. Грызунов тоже нет: Байс глупых извел, а те, кто поумнее, сами убежали. Так что санитарный инспектор в чине статского советника остался осмотром доволен. Даже похвалил Антуана.
Второй, жандармский ротмистр, проверил бумаги у всех работников «Америки», смотрел тщательно и придирчиво, но опять же никаких несоответствий не нашёл, да их и быть не могло.
Третий, самый главный, гофмаршал граф Шувалов, осуществлял общее руководство: выкушал две чашечки кофию, принял доклады подчинённых, а затем, сделавши некоторое движение головою, посмотрел на меня очень значительно, показав во всех чертах лица своего такое глубокое выражение, какого, может быть, и не видано было прежде, разве только у какого-нибудь очень умного министра, да и то в минуту самого головоломного дела. После чего молвил, что в самое ближайшее время «Америку» удостоит визитом Очень Важная Персона.
— Вам, господин барон, следует быть готовым, — сказал на прощание граф Шувалов.
Я не стал отвечать пионерским «всегда готов», а заверил, что всенепременнейше обеспечу.
И мы расстались, довольные и друг другом, и, главное, сами собой.
Очень Важных Персон, визит которых подготавливает гофмаршал, на свете всего ничего. Либо император, либо императрица. Поскольку сам Государь по городу ходит запросто, остается Александра Федоровна.
Всё по графику.
Нет, можно, конечно, пойти другим путём. Взять да и проиграть Пушкину в карты тысяч сто. Или даже двести, чего уж там. И никто не придерётся: да, ему повезло, не всё же проигрывать. А бразильянцу не повезло, так ему и надо.
Второй вариант — уподобиться Марксу, выкупить исключительное право издания произведений Александра Сергеевича за те же двести тысяч. Да хоть за миллион с рассрочкой на десять лет, по сто тысяч в год. Хорошо? Хорошо. Очистит от долгов Михайловское с Кистеневкой, прикупит крепостных. Это ещё бы ничего, если самому заниматься хозяйством, так ведь он не станет, наймёт управляющих, а те, видя, что учёта и контроля нет никакого, примутся разворовывать порученные имения. Пушкин, пожалуй, приобретёт дом в столице. Солидно и удобно, не всё ж по съемным скитаться. И это вроде бы правильно, но он тут же начнет его обновлять и переделывать по самой последней моде: итальянский мрамор, голландская черепица, французская мебель — и всё в кредит. Наряды жене, драгоценности, ведь она ничем не хуже графини А. и княгини Б. Но если шкатулка драгоценностей у вышеназванных особ наполнялась из поколения в поколение трудами тысяч крепостных, то попытка наполнить её немедленно до добра не доведёт. Да ещё ведь и Пушкин, и жена его в драгоценностях не разбираются, с чего им в них разбираться, и потому будут покупать втридорога то, что и вовсе покупать не след. И, конечно, карты. Карты — это сакральное, скажет Пушкин, без игры и жизнь не мила.
И к сороковому году он будет должен два миллиона. Или три.
Ничего хорошего.
Главное же — не доживёт он до сорокового года. Привычка разбрасываться вызовами налево и направо приведёт к тому, что не Иван, так Пётр, не Пётр, так Мишель или Вениамин рано или поздно примут вызов Пушкина всерьёз и всадят ему пулю в лоб, сердце или куда она там угодит.
Дать талисман незлобивости и рассудочности, провести модификацию личности? Но это будет уже не совсем Пушкин, а, скорее, совсем не Пушкин. Одно дело одарить Селифана возможностью петь да играть, а другое — провести Пушкину коренную ломку личности. Это ведь почти убийство. Нет. Пусть сам, сам, всё сам. Я только меняю вводные. И то в рамках натуральности. Были Пушкины у ювелира, нет? Мои раздумья прервало оживление на улице: прохожие в штатском, что вот уже около часа фланировали бесцельно туда и сюда, собрались теперь напротив дома «Америки» — так стали называть прежний дом статской советницы Бугаковой.
Подъехали две кареты, каждая запряжена четвёркой лошадей. Один экипаж хороший, другой — очень хороший. «Америку» в ожидании высочайшего визита мы не закрывали, не в наших это обычаях. Но Зал Амазонии держали свободным, «в резерве», как указали на табличке. Засадный полк.
Из хорошей кареты быстро вышли два кавалера. Барон Геккерен-младший и князь Александр Трубецкой. Из очень хорошей — светлейшая княгиня Екатерина Салтыкова и ЕИВ Александра Фёдоровна Романова. Кавалеры поспешили к дамам, но их опередили — Антуан и Мустафа. По случаю мелкого петербургского дождя они держали в руках зонты, и, раскрыв их, защитили посетительниц от непогоды. Просто и элегантно. Но тренировались, не без этого. Выбирали зонты. Нынешние отвергли, и выбрали «бугатти» двадцать первого века. Просто, надёжно, элегантно.