Вот пуля пролетела

Щепетнёв Василий

Дамы приняли знаки внимание как должное, и прошествовали ко входу, где их встретил уже я. Встретил, приветил, проводил в «Амазонию». Всё по-простому, по гарун-аль-рашидски. Визит-то частный. Тут и Антуан обернулся. Куда мне против Антуана: тот в коричневом бархатном костюме с золотым шитьем, сам чёрный, высокий, стройный и молодой. Голос глубокий, взгляд проникновенный. Мустафа тоже хорош, в арнаутском костюме олицетворяющий «Тысячу и одну ночь». Ну, и Селифан в наряде Виннету, скромно сидящий в уголке, и наигрывающий на аккордеоне «Летящего кондора» (я как-то забылся и насвистел,

а он запомнил) вносил свою лепту.

По ноябрьскому времени стемнело рано, но астральные лампы светили ярко, камин грел жарко, и все сразу почувствовали, что здесь — хорошо.

— Мне, господин барон, говорили, что ваш кофий просто творит чудеса, — сказала императрица.

— Лучше один раз попробовать, чем сто раз слышать, Ваше Императорское Величество, — и я подал знак. Фройлян Штютц принесла поднос, на котором поместились четыре чашечки. Две побольше, мужские, две поменьше, дамские. Самого простого белого фаянса. И сахарницу. И ложки, обыкновенные золотые ложки, вышедшие из мастерской Бенвенуто Челлини. Дубликаты, разумеется.

— Кофий не любит вычурности, ему, кофию, чем проще, тем лучше, — пояснил я. — В сахарнице — ореховое молоко, дозволяется и в пост.

Дамы положили по ложечке, кавалеры отказались. Да кавалерам никто и не предлагал — для них чашки поставили на высокий столик. Нет, стульев в зале достаточно, но я насчет сиюминутного этикета не силён — положено ли кавалергардам сидеть за одним столиком с императрицей и статс-дамой?

Не положено.

Вот пусть стоя и пьют. Я же стою.

И только Александра Федоровна пригубила свой кофий, как Антуан включил у-подсветку. Прикоснулся к пуговице на костюме, и включил. Никакой магии, всего лишь радиотехника даже не двадцать первого, а двадцатого века.

Картинки тут же стали глубокими, и даже отчасти живыми. Иллюзия. Обыкновенная китайская иллюзия, но для тысяча восемьсот тридцать шестого года — почти чудо.

— Мастерство, древнее китайское мастерство, — объяснял я дорогим гостям, — мы видим «что», но не знаем «как».

— Сможет ли когда-нибудь это сделать русский человек? — спросила статс-дама.

— Сможет. Русский человек всё сможет. И даже больше, — заверил я. — Терпение и труд всё перетрут. Если Государь прикажет — он и Луну с неба достанет. Ну, не всю, а кусочек.

— Так таки и достанет? — испросив взглядом разрешение императрицы, вступил в разговор Трубецкой.

— Непременно достанет, князь, непременно. Не сегодня, даже не через сто лет, а вот через сто пятьдесят — готов биться об заклад.

— Ну… Через сто пятьдесят — это долго, — сказал Трубецкой.

— Куда вы торопитесь, князь? Здесь и сейчас — лучшее время.

И с этим все согласились. Как не согласиться? В присутствии Её Императорского Величества пить кофий в тепле и уюте — разве можно придумать что-то более приятное?

Кофий у всех хороший, а у императрицы — замечательный. Замечательный тем, что в него добавлена субстанция P — то есть Panacea. Это не мифическая панацея олимпийских богов, а разработка середины двадцать первого века, созданная для жителей внеземных поселений. По одной чайной ложке раз в день. Всю жизнь, долгую и счастливую.

В памятный

декабрь двадцать пятого года у Александры Федоровны случился инсульт. Небольшой. Недиагностированный. Последствия — мелкий тремор головы, порой присоединяется глазной тик. Все старательно не замечали симптомов. Настолько не замечали, что и в самом деле перестали замечать, как перестают замечать трещины на потолке или подранную котом обивку кресла. Приглядятся — заметят, а так нет. И отсутствие тремора у императрицы сейчас тоже заметили не сразу. Он ведь непостоянный, тремор головы. Иногда побольше, иногда поменьше. Порой даже совсем пропадал — на полчаса, на час.

Сама-то императрица заметила. Но побоялась спугнуть. Это ведь так редко бывало — чувствовать себя здоровой, да ещё на публике. Вела она себя, как девочка, несущая полную чашу воды с заданием ни капли не пролить. Едва дышала.

— Какой у вас интересный кофий, — только и сказала она.

— С собственных плантаций, — скромно ответил я. — Как обыкновенно считают плантаторы? Главное — урожайность, чтобы побольше, побольше! Я тоже так считаю. Но одновременно веду и селекционную работу: выращиваю сорта с особым вкусом, особыми свойствами. Чтобы бодрили больше, и чтобы бодрили меньше.

— А зачем, позвольте спросить, чтобы меньше? Кофий ведь пьют для бодрости, не так ли? — спросил барон д’Антес.

— Иногда бодрости много не требуется. Перед сном, например. Наутро важное дело, идти в бой, нужно выспаться, а кофию хочется.

— Перед боем нужно высыпаться? — удивился князь Трубецкой. — Я думаю, напротив, ведь это могут быть последние часы жизни, и проспать их кощунство.

— И этот вариант имеет своих сторонников, — согласился я. — Но воин отдохнувший и бодрый сражается лучше воина утомленного бессонной ночью, и потому, исходя из соображений целесообразности, лучше всё-таки выспаться, сражаться бодрым, победить и остаться в живых.

— Умереть за Государя есть лучшая судьба для дворянина! — воскликнул Трубецкой, искоса поглядывая на императрицу.

— Один древний полководец сказал: пусть наши враги умирают за своих государей, а мы будем им в этом помогать. И сказал верно. Наш Государь посылает нас в бой не за смертью, а за победой. Мы нужны живыми — Государю, Отечеству, родным, близким, друзьям и возлюбленным. Я так думаю.

— Вы полагаете, можно бояться смерти? — спросил барон.

— Не можно, а нужно бояться умереть зря, ни за понюшку табаку. И потому порох следует держать сухим, саблю острой, коня свежим, амуницию исправной. Но, господа, оставим это. Сейчас время мирное. Лучше я вернусь к кофию.

— И в самом деле, — поддержала меня императрица. Не любила она разговоров о войне. И войну не любила, не сколько из человеколюбия, сколько из прагматических чувств: победы то ли будут, то ли нет, зато убытки обеспечены.

— Бразильские медики рекомендуют кофий как целебный напиток. При мигренях эффект прекрасный, особенно если при приготовлении добавить немножко хины или коры ивы. При ипохондрии кофий тоже хорош. При иных недугах помогает смесь кофейных зерен с гуараной.

— С чем, простите? — за императрицу задала вопрос статс-дама.