Вовка в Троеклятом
Шрифт:
Он хлопнул в ладоши. Как из-под земли, мгновенно появился Али Баба.
— Слышь, визирь, нам нужно…
— Я в курсе, — сановник даже не пытался скрыть, что подслушивал.
— Ну, тогда действуй. И Маньку пригласи.
Отбивая поклоны и пятясь, Али Баба удалился.
— Хитрый — чурка, — охарактеризовал помощника хозяин и вновь наполнил свой бокал, жестом приглашая меня присоединиться. Что я и сделал.
Зазвучала ненавязчивая музыка, а-ля «Тысяча и одна ночь», и на балконе появились «девки». Штук десять. Восточный стриптиз, решил я, но тут же понял, что не прав. Стриптиз предполагает
Уже нормально захмелевший, я на некоторое время ощутил себя падишахом.
Неожиданно, словно повинуясь загодя отрепетированному сценарию, восточные красавицы выстроились в две шеренги, образовав коридор между входом на балкон и нашим столиком, замерли, будто статуи, в различных позах.
И тут же появилась она. Девушка шла как по подиуму, плавно покачивая бедрами, высоко держа голову. Да и вся ее внешность вполне соответствовала данным самых престижных моделей. Ноги — от ушей, фигура — 90-60-90, черные кудри до плеч, обрамляющие прекрасное личико с правильными европейскими чертами. Большие, цвета темного янтаря глаза. Одежды на ней было гораздо больше, чем на танцовщицах, но не настолько, чтобы полностью скрыть интимные места. Они четко просматривались сквозь полупрозрачное одеяние, напоминающее индийское сари.
Пока красавица неспешно приближалась к нам, Емеля с самодовольной ухмылкой склонился к моему уху и громким шепотом похвалился:
— Моя наилучшая и наибольшая толика.
— В смысле?
— Ну, всегда говорят — моя вторая половина, — продолжал доверительно шептать Наимудрейший, — а у меня этих половин — до хрена. Значит это не половинки вовсе, а частички. Толики. Но эта — самая большая и любимая.
— Теперь понял.
— Присаживайся, прелестница. Нет, нет, рядом с гостем. Поухаживай за ним. Сегодня особый случай. Сам господин Сантехник к нам пожаловал. (Девушка, намеревающаяся присесть возле Емели, скромно опустилась на диван рядом со мной. Ожили танцовщицы, продолжая прерванный балет) Вовкой его кличут. А теперь и ты представься знатному посетителю.
— Маня.
— Э, нет. Ты давай и фамилию. Все, как положено, — хозяин ехидно прищурился.
Девушка смущенно потупилась, на щеках появился румянец.
— Маня… Жопина. — Еле слышно выдавила она и преданно посмотрела на Емелю.
Высокочтимый заржал, как сивый мерин.
— За знакомство давайте выпьем.
Наконец-то, Наимудрейший начал потихоньку превращаться в Наипьянейшего. Как-никак пять полных бокалов только на моих глазах. Выпив шестой, он тихонько ушел в прострацию. Не вырубился, не заснул, а просто потерял связь с окружающей действительностью.
Маня потянулась за бутылкой «Мартини», но я опередил ее и наполнил для дамы хрустальный фужер.
— Спасибо, — поблагодарила она, пригубила вино, затем, все еще смущаясь, прошептала:
— На самом деле меня зовут Мэри, Мэри Поппинс. Но Емелюшка сказал, она бросила на бесчувственного бойфренда взгляд, полный любви, — что это у себя, там, я могу быть Мэри. А раз уж я живу с простым русским мужиком, то и называться должна по-русски. Он переиначил мои имя и фамилию. Так я стала Маней…
В эту секунду опять появился «чертик из табакерки» в белой чалме, хотя, на сей раз, его ни кто не звал. Али Баба, с виртуозностью заправского официанта, доставил прямо к моему носу поднос, на котором стоял небольшой бокал тонкого хрусталя. Такого тонкого и чистого, что казалось, будто янтарная жидкость висит в воздухе. Хоть и дегустатор из меня никудышный, но я сразу различил терпкий запах дорогого коньяка.
— Господин Сантехник, не побрезгуйте, отведайте этот божественный нектар. Держим только для дорогих гостей.
— И я с вами выпью, — поддержала визиря Маня, — у меня есть тост. За самого прекрасного, доброго, сильного, обаятельного, гостеприимного, умного, моего ненаглядного Емелюшку!
Произнося заздравницу, Мэри просто пожирала обожающими глазами хозяина, все еще находящегося в нирване и, по видимому, не собирающегося покидать ее в ближайшее время.
Чтобы не обидеть девушку (да и что греха таить, хотелось дрябнуть хорошего коньячку) я принял у Али Бабы бокал.
Перед тем как выпить, я подивился. Как может такая прелестная во всех отношениях девушка испытывать такую неподдельную любовь к этому хамоватому типу. Или деваху чем опоили, или правду говорят, что любовь зла, полюбишь и вонючего, рогатого козла.
Потом я выпил и отключился.
Небо посерело. Приближался рассвет. Медведь, всю ночь не смыкавший глаз, сидел на мостовой, опираясь спиной о стену аляповатого выступа фасада дворца. Для того, чтобы прогнать сон и не потерять бодрости духа он периодически, прямо из горлышка, отхлебывал пару глотков водки. Под стеной уже валялись две порожние бутылки, а содержимое третьей могло пережить только еще одно причащение. Рядом с Сереньким сладко посапывал свернувшийся калачиком Соловушка.
Возможно подействовало начавшее светлеть небо, или неудобные жесткие булыжники мостовой сыграли решающую роль, но разбойник что-то пробурчал, завозился и через минуту уже сидел рядом с другом. Соловушка вопросительно посмотрел на Серого.
— Пока ничего, — ответствовал тот и протянул Славику остатки водки.
— Еще будешь? — спросил медведь после того, как бутылка опустела.
— Нету хотся, — помотал головой Соловушка, — Сеега, сейсяс все явно есе яно. Есе солныско не встало. Я быстьенько к Гойинысю сбегаю. А то обидится, если узнает, сто я был ядом и не навестил. И пьякотиться хосется.
— Коли надо — иди.
— Только не бьясайте меня. Если сто, я с той стоены двойса.
— Ладно. Ступай к своему троглодиту огнедышащему.
Соловушка торопливо засеменил, огибая массивное строение, а медведь извлек из своей котомки очередную бутылку.
Яна проснулась с первыми лучами солнца. Решив, что если Клара еще не проспалась, то следует разбудить внучку ушатом ледяной воды, а затем серьезно поговорить с ней и не только при помощи языка, но и применяя подручные средства. С такими благими намерениями девочка-ведьма вышла в горницу и поняла, что ушат не потребуется.