Вовка в Троеклятом
Шрифт:
— Я ясказу. Только это огьемный секьет.
— Могила! — хором заверили головы.
— У меня появился новый дьюг!
— Охрененная тайна, — не сдержалась левая голова, однако две оставшиеся грозно прицыкнули на нее, и Соловушка продолжил:
— Зовут его — Вовка. Появился неизвестно откуда. Я его в лесу встретил. Хотел огьябить. Но он такой, у-у-у.
— Навалял тебе что ли? — На этот раз не смогла смолчать правая.
— Да, нет! Ты сто! Он хоесий. Это именно Вовка назвал меня, — разбойник покосился на левую
— Не велика заслуга. И это все?
— А вот и нет! Всея меня Илюса Муемес поймал. Пьянисий! Излупсовать хотел, а Вовка меня спас.
— Правда?! — При упоминании о богатыре, головы, как по команде, нахмурились. — Неужто твой новый друг одолел Муромца?
— А он его тьегать не стал. Я зе говою — Вовка добьйий. Поговойил и все. Илюса сам меня на землю поставил и обесял никогда не тьегать. А потом есе Вовку уговаривал, стобы тот его отпустил.
В шести глазах Змея поселилось уважение.
— Это дело. А то, подумаешь, имя новое придумал…
— Не сказы! Вот, тебя как зовут?
Уважение в газах сменилось удивлением.
— Соловушка, ты на днях головой ни обо что не бился? Или Илюха все-таки разочек успел звездануть?
— Нет. Ты отвесяй, как зовут!
— Горыныч! Змей Горыныч. — Ответствовали в недоумении головы.
— А тебя, как? Тебя? И тебя? — Соловушка поочередно обратился персонально к каждой голове.
— Гм… Кхм… Дык я, вроде, как один…
— Знасит, Гойинысь на меня дьязнится, — толстячок показал пальцем на левую голову, — и Гойинысь за меня заступается, — указующий перст остановился на средней голове, — и Гойинысю по хьену, сто меня обизают, теперь палец был направлен на правую голову.
Такая постановка вопроса смутила Змея. По-видимому, он (они?) раньше никогда не задумывался над этой стороной своего существования. В ответ на тираду друга головы лишь разродились невнятными междометиями.
Переполненный чувством собственного превосходства, Соловушка важно напыжился.
— Вот, то-то зе! А Вовка в момент мозет имена пьидумать.
— Дык я… мы — один. Раньше и думали одинаково и говорили хором. От скуки это все…
— Ну, если не хосес, неволить не буду…
— А, может, у него имена кончились? — Головы, как в былые времена говорили хором.
— Да ты сто? Вовка узе дал новые имена мне, Яге, Кларе, Сеенькому.
— А где он сейчас?
Соловушка с видом опытного заговорщика приложил указательный палец к губам, призывая хранить в тайне то, что намеревался поведать.
— Вовка сейсяс у Емели по осень вазному делу. Вас хозяин сам его пьигласил. А нас с Сееньким не пустили. Так сто полетели к главному входу, вместе доздемся, — Соловушка не терял надежды прокатиться на приятеле.
— Не могу, служба.
— Я тебе все свои секьеты вылозил, а ты…
— Да никакой страшной тайны на самом деле нет. Сегодня казнь будет. Привычное дело. Вот только казнить будут какого-то страшного колдуна. Ну, меня и снарядили, на всякий случай, — Горыныч раздвинул головы и кончиком хвоста указал на множество тюков, сундуков и мешков, укрепленных на его пилообразной спине.
— А сто у тебя там?
— Алмазы, жемчуг, золото, короче, дребедень всякая.
Глаза разбойника запылали азартным огнем.
— Если бы у тебя была только одна голова, — Соловушка ткнул пальцем в конкретную, левую, — я бы тебя тосьно огьябил бы. Но ты мне дьюг. И по этому не буду. А засем на тебя все это нагьюзили?
— Наш Высокочтимый перетрухнул. Вдруг с этой казнью что-то не так пойдет. Вот я тут и дежурю, на случай экстренной эвакуации, — заметив недоуменный взгляд Соловушки, Горыныч растолковал более доходчиво, — если Емеле придется срочно делать ноги, он сиганет на меня, и мы смоемся из Города.
— Неузели, этот колдун такой стьясный и сильный, сто дазе Емеля его боится? А как зе Хоттабысь?
Хоттабыча нет в Городе. А насчет колдуна, фиг его знает, я в этом не соображаю…
— Хоть Емеля и плохой, но колдуны есе хузе. Где будет казнь?
— Как всегда, на площади. Ну, как мы договоримся? Предлагаю так: если твой новый друг выйдет из дворца раньше, чем я освобожусь, уговори его прийти сюда. А коли меня вперед разгрузят — вместе дождемся. Я вас всех покатаю… Даже медведя.
— Хоесо! Договойились.
— В любом случае, полетать на мне сможешь только после того, как снесут башку этому Сантехнику.
— Ага… Сто?!!! Сто ты сказал? Повтойи!
— Покатаешься только после казни, — удивился Горыныч бурной реакции приятеля.
— Нет! Сто ты сказал пье Сантехника?!
— А я разве не говорил? Сантехник — это тот самый колдун.
Соловушка плюхнулся на задницу, подняв небольшое облачко пыли. На некоторое время всем телом разбойника овладел паралич. Разбойник только часто-часто моргал и мычал что-то нечленораздельное.
Через пару минут Соловей все-таки пришел в себя.
— Так это он — Вовка!
— Что?
— Мой дьюг, Вовка — Великий Сантехник.
— Во, блин!
— Надо сто-то делать. Сьесьно! Побегу к Сеенькому!
— Слышь, Соловушка! Если у тебя еще объявится дружок, который имена раздает, то ты его сначала ко мне веди, а уж потом к Наимудрейшему, высказал Горыныч свои пожелания вслед улепетывающему разбойнику.
— Ой, ой, ой! Обидели бабулю, заткнули замочную скважину, в которую та так любила подглядывать. Не поделишься, чем занимались, твои шаловливые ручонки, когда тарелочка показывала интересные картинки?
Угроза Яны явно не подействовала, и Клара продолжала дерзить. Но девочка-ведьма, сама удивляясь собственному терпению, пока радикальных мер не принимала.