Вой лишенного или Разорвать кольцо судьбы
Шрифт:
Удар. Другой. Звук хлыста, врезающегося в плоть нерадивого труженика. Гневные рыки смотрящих. Все, как всегда. Ничего неожиданного, только привычные будни пещерного раба.
Он работал, пока не взмок, и руки не задрожали от напряжения. Опершись на древко кирки, стер пот, застилающий глаза. Всего мгновенье, а плечо уже обожгла рвущая боль. Он зашипел, выпуская воздух из легких, и обернулся посмотреть на ударившего. С издевательской ухмылкой кривящей губы за его спиной стоял бывший хозяин — Гурнаг.
— Давно не виделись, звереныш! — загоготал
Острые клыки кошки полоснули по ребрам. В нем проснулась злость. Желваки заходили ходуном, не давая зубам разжаться, а стону сорваться с губ.
— Помнишь, как мы веселились? Как я ласкал тебя? Или забыл уже? — шипя ядовитой змеей, плеть завилась в спираль, воскрешая болезненные воспоминания.
— Отчего же, помню, — выдавил он сквозь зубы. — Твои ласки были нежнее женских рук.
Гурнаг разразился хохотом, привлекая внимание остальных надсмотрщиков.
— Что у тебя? — раздалось с другого конца пещеры.
— Ничего, — выкрикнул мужчина. — Свою любимую зверушку нашел.
— Бывшую зверушку, — поправил он, цедя слова.
— Это мы еще посмотрим, — оскалился Гурнаг, занося руку для удара.
— Нечего смотреть, — прорычал он, отбрасывая кирку в сторону. — Вызов!
Его крик, огласивший пещеру, перекрыл все другие звуки. Заставил каменщиков в изумлении замереть, а надсмотрщиков ошеломленно разинуть рты.
Вызов был редкостью. В открытое, освещенное законом пещер противоборство с обладателями хлыста и кинжала бесправные вступали редко. Практически никогда.
А он был бесправным, пригодным для битья и смерти. Попавшим сюда именно для этого. Но не сейчас!
Не обращая внимания на бешеное рычание Гурнага и вгрызающуюся в плоть кошку, он кружил вокруг бывшего хозяина, выискивая возможность для броска. При всем виртуозном владении плетью, надсмотрщик не был неуязвим, и он собирался найти то самое слабое место, которое позволит ему победить.
Жало в бок. Кусок мяса, вырванный из икры. Рассеченная щека. Солоноватый вкус крови на языке, когда-то привычное питье, что он глотал в замкнутом пространстве хозяйской клети.
Все это ничего не значит для него. Боль ничего не значит. Он способен стерпеть и большее.
Рывок под отведенной рукой. Замах и удар в поясницу. Ругательство, сорвавшееся с губ мужчины, ласкает слух божественной музыкой. Скользяще вперед, почти по земле, и подсечка, заставившая Гурнага припасть на колено. Бросок в корпус, и мужчина распластался на мелких камнях.
И вот хлыст в его окровавленной руке. Ощущение скользкой рукояти на ладони рождает бурю эмоций. Впервые хочется смеяться. Так, чтобы все слышали, но он не умеет, и вместо этого, скалясь, рычит. Рычит с триумфом, как зверь загнавший добычу и готовящийся отведать ее вкус.
Литаурэль проснулась, едва солнечный свет коснулся ее сомкнутых век. Она всегда была ранней пташкой и просыпалась с рассветом, независимо от того, совершала полуночные прогулки или нет. Тримс даже подтрунивал над ней по этому поводу. Говорил, что тагьери положено гулять по ночам, а вот встречать рассвет совсем не обязательно. Она всегда посмеивалась над подобными заявлениями, и неизменно сообщала брату, что тому никогда не понять изменчивую натуру саблезубой кошки. Что угенату — подземному жителю — не дано постичь свободолюбивую тагьери. Тримс на это не обижался.
Девушка с удовольствием потянулась, по достоинству оценив мягкий матрац и свежесть постельного белья. Тело блаженствовало, благодарное за удобства, почти позабытые за дни пути из горной крепости.
Открыв глаза, Лита порадовалась теплому лучику, недвусмысленно заявляющему, что дождь закончился, и на улице ясная, солнечная погода. Настроение от этого стремительно подскочило, отринув горести прошедшего дня.
"Все будет хорошо", — сказала себе Литаурэль, выбираясь из-под одеяла.
На ночь они остались в комнатах, снятых дочерью вейнгара. В той, что оплатил Сарин, расположились Панька с Истаргом. К тому времени, когда нашедшие друг друга брат с сестрой вдоволь наговорились, служанка с гвардейцем спали глубоким сном, и было решено не будить их.
Посмотрев на мирно сопящую Таирию, что клубочком свернулась на соседней кровати, Литаурэль бесшумно оделась в одолженные одежды. Платье было очень красивым, с кружевными рукавами, золотой вышивкой и удлиненным сзади подолом, но Лита чувствовала себя в нем неуютно. Девушка многое бы отдала, чтобы вернуть свой тресаирский наряд, но Лутарг настрого запретил ей думать об этом, и потому любимая ей одежда хранилась в мешке Сарина. Избавиться от нее девушка наотрез отказалась. Она тоже могла стоять на своем.
Поправив жмущий в груди лиф, Литаурэль удрученно вздохнула. Рожденная с духом при всем желании не могла понять, зачем облекать себя во столько слоев материи. Ведь даже самая мягкая ткань — например, как та из которой сшито надетое на нее платье — мешает дышать, стесняет движения и трет в некоторых местах.
А еще эти чулки, что сейчас за ненадобностью она оставила на стуле! Они, несомненно, грели ее во время путешествия по горам, но и доставляли массу неудобств, то и дело сползая до колен из-за развязавшихся подвязок.
Еще раз оглядев спящую Таирию, Литаурэль совсем не женственно задрала мешающуюся ей юбку и, шлепая босыми ногами по деревянному полу, прошествовала к выходу.
"Интересно, мужчины проснулись?" — спрашивала она себя, аккуратно отворяя дверь, чтобы не заскрипела.
Лутарг с Сарином должны были расположиться на сдвинутых вместе скамьях, так как две имеющиеся в распоряжении постояльцев кровати были отданы в распоряжение девушек.
Выйдя в смежную комнату, Литаурэль увидела только Лутарга. Старец успел куда-то отправиться с утра пораньше, и Лита даже предполагала куда. Еще с вечера они решили, что стоит позаботиться о лошадях, и миссия эта легла на плечи старика.