Вой

Юллем Евгений

— И как я могу в этом убедиться?

Бецкой вздохнул.

— Хочешь, Зарод закрою, чтобы ни один мужик тебя больше не хотел? Или проще ноги переломать? — Бецкой взмахнул рукой, и тетка от боли рухнула на колени. — Еще доказательства нужны? А вообще, что я с тобой болтаю?

Бецкой пустил плетение подчинения, и тетка рухнула навзничь, не перестав подвывать.

— А теперь встала и отдала мне то, что мое.

— Сейчас…

Тетка, размазывая слезы и сопли пошла на кухню. Странно, подумал Бецкой, в банках с крупами хранит

что ли?

Догадка Бецкого была неправильной. Тетка отодвинула половичок и встала на колени. Затем потянула за лямку и вынула несколько надпиленных половиц. А что, умно.

— Вот, — она с натугой вытянула из-под пола тяжелый и объемистый чемодан, закрытый кроме ключа еще и сеткой охранных плетений. — Берите.

Бецкой вытащил огромный чемодан.

— Это все?

— Все.

— Хорошо, — он отряхнул брюки дорогого костюма. — Водка есть?

— Да, — тетка полезла в кухонный шкаф за бутылкой.

— Сейчас ты сядешь, откроешь бутылку и выпьешь ее всю. Завтра ты об этом не вспомнишь, — сделал пасс Бецкой. — Не было у тебя ничего, графиня Адамова ничего тебе не оставляла. Поняла?

— Да, — ответила в трансе тетка.

— Пей!

Бецкой убедился, что тетка взяла стакан, налила его до краев и опрокинула. Здесь убивать не требовалось, да и свидетелей было слишком много. А так — нажрется, проспится и ничего не вспомнит. Ничего не случилось.

Он взялся за ручку чемодана и вышел из квартиры. Тяжелый, однако — наследие явно состояло из вполне материальных вещей. Надо было проверить в квартире, но вряд ли там кирпичи — нетронутые охранные плетения говорили об обратном.

Он вышел из подъезда и пошел к прокатной машине.

— У кого угол тиснул, благородный? — окликнул его один из алкашей.

Бецкой, не обращая внимания на гопоту, открыл багажник и положил туда чемодан. Подошел к водительской двери…

На глянце черного лакового покрытия отчетливо виднелось заботливо выцарапанное гвоздем матерное слово. А алкаши, наблюдая за его реакцией аж залились пьяным смехом. Ну явно, видно чья это проделка.

— Ой, не могу, щас уссусь! — один из алкашей согнулся пополам от хохота.

— Не только. Еще и усрешься, — сказал Бецкой и щелкнул пальцами.

Мина веселья на лице сменилась выпученными глазами и оханьем, а у всей четверки штаны начали мокреть. Бецкой лишь хищно усмехнулся, наблюдая панику алкашей, сел в машину и тронулся с места. А что, подумал он, я тоже умею веселиться. И некоторые проступки прощать не намерен. Еще легко отделались. Попались бы в безлюдном месте, уже было бы с кровью. Ладно, пусть живут в говне, как и привыкли. Их уже не переделаешь.

— Защищайся! — эспадроны столкнулись с лязгом, выбивая искры.

Взмах, взмах, удар… И я стою с острием сабли, упертым в мое нежное горлышко.

— Убит, — прокомментировала Мария, отнимая острие от моего воротника.

Вот же дает… Ну зато пар можно выпустить. Заодно и безопасно

в плане покушения на мою половую свободу — я все еще не мог отойти от ее предательства, хотя бросать и не собирался. Слишком много нас теперь связывало, да и чувства к ней я еще испытывал, как и она ко мне. Зато придя в гости, можно было об этом не думать — бабка, как заправская дуэнья, даже и помыслить не давала, как уединиться с моей не особо верной подругой.

— Дерешься, как девчонка, — презрительно фыркнула Мария.

— А ты, как… — тьфу, повелся на разводку.

Она и есть девчонка, но зато фехтовальщица от бога. А мне надо было и отношения с ней поддерживать, и ее охранять, как завещал великий Радомир. Не все время, конечно, здесь она в безопасности. Только вот теперь роли переменились — под домашним арестом она.

— Продолжаем! — Мария встала в стойку.

— Продолжаем! — подтвердил я и поднял эспадрон.

Удар, блок, удар, блок… Что там говорили Радомир с Вратником Дарославом — отключи свое сознание? Хорошо, так и попробую. Все равно в схватке знание не нужно, все подсознательно и рефлекторно.

Раз, раз, раз! Эспадрон вывернулся из рук Марии, я отбросил ее на пол, и острие уперлось точно в ее приятную ямочку на шее, проминая кожу.

— Мертва, — бросил я, и убрал саблю. Галантно подал руку, помогая встать.

— Как? — глаза у нее были по пятаку.

— Не знаю. Рефлексы барахлят. Видимо, после лагеря остались, нас же там Воислав учил.

Не говорить же ей, что на самом деле меня учат совсем другие люди, Радомир настаивал на полной секретности наших занятий. Марию, похоже, они списали начисто, теперь она вне сферы интересов. Просто еще один агент-неудачник, которых используют как расходный материал или на самых дешевых и низкоуровневых миссиях, которые обычно выполняют поцики. Использовали — и выкинули.

А за меня взялись всерьез. И то, что я сейчас утворил, пришло по моей разбуженной и сильно зудящей родовой памяти, которой я учусь теперь управлять. Здесь, похоже, пришли рефлексы одного из моих предков века этак восемнадцатого. Скорее всего, графа Буренина, задиры и записного дуэлянта. Туповат был граф на мой взгляд, да и кончил плохо, но длинным холодняком владел мастерски — Мария нервно курит в сторонке, как и многие наши современники.

— В первый раз вижу такой финт.

— Ну учись, — подмигнул я. — Сам придумал.

Не сам, конечно, но пусть будет так. Много будет знать — не дадут состариться.

— Можешь ведь, когда хочешь, — похвалила она меня.

— Да, это так, — рассеянно сказал я.

Граф никак не выходил из моей головы, видимо, понравилось ему там. Здравствуй, добрая шизофрения!

— Продолжим? — спросил я.

— Ага.

И все, на этом тренировка сорвалась и превратилась в форменное избиение младенцев. За следующий пяток минут Мария получила кучу синяков, три раза оказывалась на полу, и сильно ушибла кисть.