Войдя в раскрывшуюся дверь, или Исцеление на задворках
Шрифт:
– Что с тобой?
– Да как-то не по себе, может вирус какой или съел не то.
– Нет, милый, ты в этой столовой лет двадцать, и никогда ничего не было. Может, конечно, и вирус, но лучше тебе показаться к доктору. Да, так будет лучше всего.
– Ты же знаешь, что я не люблю этого.
– И я не хочу, чтобы ты болел, но надо проверить себя, ты не имеешь права рисковать. Тем более, что такое у тебя впервые в жизни.
– Хорошо, по пути заскочу к Филиппу.
– Сделай это ради нас.
Павел вымученно улыбнулся и, обняв жену, проговорил:
– Ради вас я готов на все.
Таким образом,
Как всякий здоровый человек, Павел Петрович в известной степени был напуган внезапным ощущением нездоровья и потому сразу отправился к знакомому по студенческим временам Филиппу Пивоварову. В свое время тот, проучившись на одном курсе с Павлом полтора года, бросил строительную сферу и стал врачом-гастроэнтерологом. «Как раз я, наверное, по его профилю», – подумал Павел Петрович.
Филипп оказался на работе. Увидев старого знакомого с удрученным выражением на лице, он спросил:
– Что случилось?
Павел обрисовал утреннюю ситуацию, Филипп задал несколько уточняющих вопросов и заметил:
– Сразу ничего и не скажешь. Пойдем по стандартному пути, приляг-ка на кушетку.
Как водится, доктор попросил показать язык, а затем начал ощупывать живот пациента, спрашивая периодически: «Болит, не болит, а здесь?» После осмотра Филипп предложил Павлу Петровичу пройти с ним в кабинет УЗИ. Там их встретила невысокая молодая красивая женщина с мелкими чертами лица, острым носиком и быстрыми сверкающими глазами.
– Мариночка Петровна, пожалуйста, сделай по срочному брюшную полость моему старому другу, – обратился к ней Филипп.
Женщина, блеснув глазами, посмотрела на Павла и произнесла:
– Располагайтесь, пожалуйста, – и указала на кушетку.
Одновременно она обменялась с Филиппом каким-то многозначительным, как показалось Павлу Петровичу, взглядом, но он списал это на свою мнительность, так некстати проявившуюся. Исследование действительно оказалось быстрым, и скоро Павел стоял в коридоре, ожидая Филиппа, задержавшегося с доктором диагностического кабинета.
Когда Филипп вышел, держа в руках записи и снимки, лицо его показалось Павлу несколько помрачневшим, и он решил спросить:
– И что ты мне скажешь?
Филипп откликнулся сразу:
– Пока ничего. Паша, давай сделаем МРТ, а там будем рассуждать.
Они спустились на этаж ниже, и в кабинете с громоздким прибором, в который задвинули Баздырева, было проведено еще одно исследование, выдавшее на-гора кучу фотоснимков. Все их забрал Филипп и снова повел Павла за собой на третий этаж, где они немного задержались у двери с надписью «Профессор Стеньков Д.А.»; Филипп заглянул в кабинет, получил разрешение войти, а Павел Петрович остался ждать. Через три минуты был приглашен в кабинет и он. Щупленький профессор, старичок лет семидесяти, с густой, но совершенно белой гривой волос, предложил Павлу сесть в кресло, а Филиппу сказал:
– Я думаю, Филипп Николаевич, проще, если мы будем тет-а-тет.
Филипп вышел из кабинета.
И только тут Павла Петровича охватил холодный, липкий, тянущий душу страх. Он начинался где-то в середине живота и растекался, как расправляющий щупальца спрут, в разные стороны, охватывая части тела холодом, дрожью, рождая в этих местах своих маленьких спрутов, которые тоже начинали расправлять свои конечности. Павел понял, что произошло неимоверно страшное, и теперь не знал, хочет ли он знать, что с ним происходит или же нет.
Между тем профессор начал разговор:
– На мою долю выпадают те сложные моменты, когда специалисты психологически не могут, или не умеют, говорить пациенту, как все обстоит на самом деле. Прежде всего, я спрошу: «Хотите вы услышать все, как оно есть на самом деле?»
Павел, подавляя разбушевавшийся страх, собрав волю и эмоции в один монолитный конгломерат, ответил:
– Говорите, профессор, я готов.
– К правде, конечно, никто никогда не готов, но вы деловой человек, следовательно, у вас свой менталитет, отличающийся от образа мыслей простого человека. Поэтому буду говорить прямо: никакая современная медицинская практика не может помочь в вашем случае, у вас развивается тотальное поражение печени, развивается стремительно. Обычно деловые люди спрашивают, сколько им осталось, дабы привести дела в порядок.
– И… сколько мне… осталось?
– У вас в запасе не более полутора месяцев относительно активной жизни.
– А потом?
– Потом, к сожалению, не наступит никогда.
Ошеломленный, ошарашенный, раздавленный, как червяк на мокром асфальте, Павел Петрович не помнил, как вышел из кабинета профессора, как его взял за руку и как дошкольника привел в свой кабинет Филипп, очнулся он, лишь когда тот позвал:
– Паша!
Баздырев, непонимающе поглядев на приятеля юных лет, тщательно подбирая слова, произнес:
– Ни… хрена себе… за… хлебушком сходил, – улыбнуться уже не получилось. – Поеду я, Филипп Николаевич.
– Ты сам за рулем? Лучше вызовем такси или твоего водителя, в таком состоянии за руль лучше…
– Я в порядке, почти в порядке, я все понял, но до конца не осознал, а до момента осознания я успею доехать, куда мне надо.
– Паша! Не делай крайних решений.
– Нет, ты не понял, у меня семья, жена, дети, бизнес, – я буду держаться до самого конца.
Он встал и медленно направился к двери.
– Тебе лучше домой, – воззвал Филипп.
– Да, – ответил Павел и закрыл за собой дверь, выходя в коридор.
Нет, он не поехал домой, это было выше его теперешних сил. Просидев в машине около часа, бездумно глядя через лобовое стекло, Павел Петрович, как бы вспомнив, как заводится этот агрегат, как им управляют, куда надо ехать, включил зажигание и направился в сторону офиса.
И теперь он третий час сидел за рабочим столом бездумно, неподвижно. Но в голове стучали мысли, пытаясь пробиться к выходу, найти слабое место, пробиться к воле. Так пойманная в поле птичка, до этого свободная и по-своему счастливая, очутившись в запертой клетке, начинает биться о прутья, пытаясь любым способом вырваться из плена; пусть с разбитым в кровь клювом, пусть с переломанными измочаленными крыльями, но – на свободу. И не понимает глупенькая маленькая птичка, что замок клетки заперт, что прутья крепки, что выхода нет и не будет. Иное дело, мысль человека, она эфемерна и имеет свойство стабилизироваться, упорядочиваться, приобретать логичность и последовательность.