Война 2011. Против НАТО.
Шрифт:
– Дмитрий Гаврилович, не убивайте вы его, правда.
– Чего вдруг? – Беда и вправду недоволен. – Он сотрудничал с…
– Да, гражданский же.
– Я тоже гражданский, – вскидывается Беда.
– Тогда давайте поедем туда, на завод, и перецокаем всех стропальщиков. Они ведь тоже грузили. Потом сторожа, что открывал ворота. Понимаете, ладно там, ментов. Они все ж на службе, а если сейчас, то на службе у врага. А здесь… Работяга же просто. Наверное, семья, де…
– Сантименты ваши, твою маму, – ворчит Беда. Однако Парфенюк наблюдает, что опасная бледность сменяется более привычной краснотой.
– Эй ты, сволота турецкая, семья есть?
– А чего? – водила снова недопонимает, что тут от одного лишнего слова можно сдохнуть или продолжать жить.
Теперь Беда с размаху, но опять же, не со всей дури, лупит его по грудине прикладом
– Я спросил, или как? – говорит Беда.
– Чего? – у водилы от удара плохо с оперативной памятью.
– Семейство есть? Дети?
– Не, жинка только.
– Видишь? – поворачивается к Парфенюку Беда.
– А нет, – поправляется крановщик, с трудом вдохнув воздуху, – от старой есть дитё, девочка.
– Вот, видите, – поясняет Парфенюк.
– Ни хрена не вижу, – констатирует Беда. – А ты, сволочь, элементы платишь?
Вопрос прямо-таки к месту, с учетом того, что сюда наверно несутся сейчас боевые машины, а может и боевой вертолет.
– Хм, – кривится водила – очень зря, кстати. – С чего ж их платить. У нас…
– Ты ж, падла, крановщик, твою… Вот, подлахматился. Правда, разгрузить не получилось. И не платишь… Пришью, – Последнее слово даже не для водилы, так, подведение итогов.
– Да не тратьте вы на него пули, Гаврилович, – снова встряет Парфенюк. Он же…
– Закрой рот, рядовой! – рявкает Беда так, что Сергей вздрагивает. Потом он снова лупит водилу прикладом и пока тот корчится, поясняет, приблизив лицо к Парфенюку. – Хочешь, Сережа, чтобы я, и правда, вынужден был его шлепнуть? Чего уже несколько раз обращаешься по именам? Даже этот тупица запомнит, понимаешь? И турки из него выпотрошат. А у них с ментами Вась-Вась, забыл? Хочешь, чтоб пока мы тут бродим, к моей Нельке пожаловали и заломили ручки? В милиции же списки всех служивших и…
– Я понял, Дмитрий… Молчу…
– Твою…
Беда разворачивается к водиле.
– Слушай, шофер. Ты меня запомнил? Впрочем, лучше не сильно запоминай. Лучше ты ничего и никого не видел. Но знай, если еще раз попадешься на ниве сотрудничества с захватчиками – пеняй на себя. Будешь сдыхать у меня полчаса минимум. Вспомнишь всю свою бестолковую жизнь. И о совести подумай. Ты не в курсе, что есть такая, но может вдруг проявится. Турки-то рано-поздно свалят. Как будешь вспоминать о взаимном вареве? И учти, работяги остальные тоже ведь не без глаз. Будешь получать на орехи, как только попадешь в подворотню. Да и власти, они ж такие: сами себе простят, а тебя, простодыру, возьмут на заметку. Будет у тебя в карточке особая черная метка, типа: «Не надежен. Потенциальный предатель». Впрочем, и не потенциальный даже. Подумай. А дабы думалось лучше…
Приклад «Калашникова» лупит крановщика уже совершенно не шутя, причем дважды. Похоже, водила без сознания.
– Отвяжи его, – командует Беда Парфенюку. – И сваливаем, покуда, не очнулся и не запомнил, в каком направлении мы драпанули.
37. Детектив
От сумы до тюрьмы, как говорится. Но еще, оказывается, и до детектива. Считанный часы… о, даже всего час назад… Георгий Полеводов ведать не ведал о таких приключениях. Сейчас он уже не на летном поле, а сидит за рулем в своем родимом «жигулике». Мотор заведен, но машина не едет. Он ждет.
Здесь, около аэровокзала, все до странности в норме. Нет никакой паники. Конечно, народ несколько возбужден, но ничего особенного. Вот что делает простейший вывод из физики – «согласно обратному кубу мощности». Там, вблизи лайнера, наверное, даже автомобили, что полегче, переворачивало, а здесь, окна ростом в половину здания, и хоть бы одно лопнуло. Благо, сам Полеводов тогда не стоял, а осуществлял съемку полулежа: как автоматный, а то и пулеметный огонь творит из людей ломаные манекены, он доподлинно наблюдал; не стоило подставляться. Поэтому его не опрокинуло и не искалечило. А вот почему он вместо того, чтобы броситься помогать раненным и обожженным – по логике вещей таковые должны были появиться в приличном количестве – кинулся, ноги в руки, обратно к аэровокзалу, это другая, параллельная история.
Пожалуй, не более чем за секунду до взрыва, он краем глаза заметил, что в его сторону, полуприсядью, направился один из крупногабаритных ребятишек спец-батальона. Может быть, он собирался и не к нему, а просто отлить в сторонке, кто знает? Однако не исключено, некий
Он как-то смутно помнит, каким манером преодолел все аэровокзальные закоулки: сильно запыхался: все же до места взрыва было километра два. Тем не менее, очутившись на сиденье совершенно целехонькой «шестерки», он меняет план. В самом деле, он, конечно, может сейчас рвануть в редакцию, переполошить всех новостью о подорвавшемся лайнере, красочно описать кучу загадочных происшествий: террористы, стрельба, американский военный лайнер, убитые на глазах женщины. Но что из того? Как все это объяснить? И к кому обратиться за пояснениями? А если уж, все едино, обращаться, то не окажется ли он в хвосте очереди из спецкоров более солидных изданий?
Потому теперь он готовится к преследованию. Первичная идея о том, чтобы гнаться за пожарными: ведь должны же они выехать обратно, когда у них кончится вода, пена, или чего другое в этом роде? Однако что он может такого выведать у борцов с огнем, чего сам не видел? Репортажи о доблести, конечно же, заслуживают внимания, но с третьей страничкой газеты – ибо первую и вторую для репортажа «Скромные герои нашего города» не выделят – вполне получится поработать и задним числом. Потому он решает, преследовать какую-то из «скорых». Ведь должны же будут раненых везти в какую-то больницу? Да и погибших тоже. Но вторые менее интересны. У них вряд ли получится взять интервью. А вот среди раненых могут случиться не только «тяжело», но и «легко». Почему бы, не попробовать с ними переговорить первому из всех журналистов? Ведь заложники наверняка в курсе, откуда вылетел этот несчастливый «Боинг».
Так что детективная история продолжается.
38. Психотерапевтическое лечение
В период так называемого Застоя, ныне преданный хлипким, умственно неполноценным поколением, Советский Союз совершил неохватное беглым взглядом количество техно-прорывом. Ясный пень, поскольку руководили им в те годы уже не совсем гении – тоже рецессия властных структур, – но все же люди практичные и к тому же хорошо помнящие настоящее военное лихо, то основное количество прорывов пришлось на милитаристскую сферу. А куда денешься? В условиях рысканья по океану авианосных ударных групп, с сорока носителями ядерных БЧ на каждую взлетную палубу, решение других проблем временно передоверили фантастам: это ведь их ниша, описывать достаток и приволье будущего коммунизма, когда все радиоэлектронные мечи перепаяны на орала, а так же в мирную звездолето-навигационную утварь. «Товарищ плането-штурман, а подайте-ка мне тюбик с ананасовым соком, очень он мне по душе в этой жаре Бетельгейзе». И конечно простому советскому студенту завидно: у него только томатный сок по десять копеек с бесплатной досолкой, а гранатовый по тридцать шесть уже сильно кусается – на такие деньги можно в кино сходить, а на два стакана – с девушкой. И конечно же сок наверняка был бы по двадцать две, как и покрытое шоколадом морожено «Ленинградское», однако вовсе не товарищ, а господин Бжезинский не зря точит лясы с президентами на отвоеванной у индейцев лужайке для гольфа. План «А»: превзойти СССР по военной мощи и сделать из его территории большую, некоторое время непригодную по назначению из-за насыщения радионуклидами, автостоянку. План «Б»: в случае провала плана «А», хотя бы затормозить экономический рост, ибо неизвестно как в других местах, а в пределах Солнечной системы ничто не происходит из неоткуда, но зато весьма бойко уходит в никуда – допустим, в неумеренные военные траты. Здесь не помогает даже бухгалтерская чехарда с наперстками: «Сколько стоит этот танк, товарищ министр? А, узнать нельзя, ибо шасси прошло по реестру в министерстве сельхозтехники, ствол по тяжелому машиностроению, а приборы наблюдения по «точмашу»? Как на счет суммирования? Что? У вас не хватает допуска?». Однако мы тут о прорывах, а не о том, где и почему Soviet Union глотнул поднесенного яду, а хирурга способного сделать пару быстрых спасительных движений скальпелем поблизости не нашлось – только дрожащие пинцеты с ватой: «Куда ее прикладывать-то?» – «Уймитесь, уже не надо – помер в расцвете сил. Закопайте где-нибудь, оркестра не будет. Оказывается, покойничек-то скромный-скромный, а наследство-то – ничего так. Вон сколько претендентов повыскакивало из табакерки. Делють».