Война 2
Шрифт:
Мы подъехали к ступенькам магистрата. Я оглянулся. Океан голов затопил площадь перед ратушей. Народ шел за нами, ожидая — как это водится у народа — от политиков чуда. Ну и славно, сегодня чудо будет явлено, дядюшка станет новым бургомистром. О боги, как же все это просто!
На другой стороне я видел красную и мрачную колоннаду Университета Больших Наук, где прямо сейчас Фальк Брауби, взявший Университет под свою горячую волосатую лапу, отливал пушки, ладил пистоли и экспериментировал с составом пороха.
Снова нахлынул какой-то туман, реальность
Алые спешились, образовали вокруг нас коридор до самых ступенек магистрата. Мы с дядюшкой сошли с повозки. Шутейник спрыгнул и встал рядом. Я почувствовал пожатие крепких пальцев. Амара. Тоже рядом. Вот так. Теперь мне совершенно нечего опасаться — плечом к плечу с Амарой и Шутейником я могу сокрушить всех, кто встанет на моем пути.
— Ох.
— Спокойно, дядюшка. Пошли!
Ну что, дорогой Бантруо Рейл, ты, конечно, прохиндей, но прохиндей честный, пусть это и прозвучит парадоксом. А вот теперь — добро пожаловать в мир достаточно крупной политики, где плавают алчные приспособленцы, бесчеловечные интриганы, где вовсю цветет мир эгоистов, которые блюдут только свои интересы, где ницшеанский Сверхчеловек бы сразу скукожился, сдулся, не смог бы выжить, забился бы под стол и заскулил, потому что слишком мелок он и слаб для алчных акул, заседающих в магистрате.
Перед нами услужливо распахнули двери и мы вошли в тускло освещенный холл. Широкая лестница из мрамора с протертыми выемками ступенек… Двое Алых впереди. Шестеро — позади. Повторюсь, теперь я уже научен и не бравирую опасностью. А вот и зал заседаний в глубине еще одного холла. Зал не выглядел подобием зала Коронного совета, здесь шаткие деревянные трибуны для ратманов располагались с трех сторон вытянутого помещения. Посредине же оставалось свободное пространство с кафедрой, откуда могли выступать ратманы. Кафедра смотрела в торец помещения, где среди трибун возвышалось место с пустующим мягким креслом. О, ну это понятно — кресло еще недавно продавливал тощий зад Таленка. Теперь там будет покоится и измышлять справедливые указы увесистая задница Бантруо Рейла.
За трибунами у стен и широких окон оставалось много свободного пространства, которое было заполнено охраной ратманов и почетными жителями города. Навскидку, в зале собралось человек триста.
Рядом с креслом бургомистра восседал сам Баккарал Бай, дюк всех дюков. Все трибуны были заняты. Девяносто девять ратманов и большое количество их секретарей уперлись взглядами сначала в меня, затем — в дядюшку. Затем в Шутейника, Амару, и в перемотанного бинтами актера, который изображал последнего уцелевшего лакея Таленка.
Я не стал медлить и выступил вперед, взошел на кафедру.
— Господа!
— Господин император! — вскричал кто-то с места. — Какое счастье, вы живы!
— Господин император! Господин император! — закричали ратманы хором. Один Баккарал Бай молчал, сверлил меня враждебным взглядом круглых буркал, и, когда все вскочили поклониться, лишь слегка нагнул свою голову-глыбу. Рядом с ним восседал тощий человек в серых одеждах, с ярким, золоченым медальоном на выпуклой цыплячьей груди. Я видел его в Варлойне, когда он пытался «переводить» мне речи дюка дюков. Он тоже лишь слегка привстал, явно не хотел злить своего патрона. Ну-ну.
Я стукнул по трибуне ладонью, и этот знак призыва к вниманию тут же установил в зале скрипучую, пыхтящую, напряженную тишину.
— Господа ратманы, я счастлив, что вы, лучшие люди и хогги Норатора, соль и плоть города, искренне приветствуете мое возвращение. Даже господин Баккарал соизволил поклониться, что, верно, не слишком легко при его комплекции. — В зале раздались сдержанные смешки. — И я не менее рад тому, что в этот тревожный час вы собрались тут радеть о благе нашего города. Ведь пастырь ваш, бургомистр Таленк, мой близкий и славный друг, был подло убит руками дэйрдринов… — раздалось слитное гудение, не слишком, должен сказать, печальное. «Прикончили скотину, туда ему и дорога, дали бы мне его кости, я бы на них еще и попрыгал!» — вот что я прочел в глазах многих депутатов. — Как понимаю, сейчас вы оживленно ведете прения — кому же выпадет счастливый жребий стать новым бургомистром? — Я обвел выжидательным взглядом зал. Все молчали.
— Ы-ы-ыххх! — родил вдруг Баккарал.
— Господин император совершенно прав, да здравствует наш премудрый император! — перевел человек-крыса.
— Отрадно, отрадно, — проговорил я. Амара хмыкнула за моим правым плечом, Шутейник — за левым, и только дядюшка позади всех моих соратников что-то промямлил, все-таки смущался он в высшем этом обществе упырей, ужасно смущался. — Однако же я, вознесенный на крыльях вашего восторга, тем не менее опечален тем фактом, что вы не вышли поприветствовать прибытие императора и его нового друга и героя всего Санкструма — Бантруо Рейла!
Собрание сдержанно зашумело.
— Ы-ы-ых! — одышливо молвил Баккарал Бай. Все-таки у него были глаза спрута — огромные серые, с круглыми пульсирующими зрачками. Очень скверный у него был взгляд, прямо-таки хищный.
— Господин Баккарал с поклоном говорит: господа ратманы приносят свои извинения, но они вынуждены были с раннего утра собраться в ратуше, чтобы выбрать нового бургомистра, дабы город не остался без пастыря и начальника! — пропел человек-крыса, глядя на меня предерзко.
Я соизволил милостиво кивнуть, вроде как принял и понял.
— Да-да, господа, нелегкий ваш выбор…
— Ы-ы-ыхххх!
— Господин Баккарал Бай, дюк всех дюков, говорит: выбор ужасно труден, однако почти сделан. Так как господин Бай давно уже возведен в дворянское сословие, господа ратманы склоняются к тому, чтобы отдать пост бургомистра под его руку!
— Ох, — сказал дядюшка.
Ну, это было понятно, это я предполагал. Хорош бы я был, если бы позволил этому упырю стать во главе столицы!