Война Братьев
Шрифт:
Мишра отчаянно нуждался в помощи, и Хаджар надеялся найти ее в книгах, вывезенных из башен города Терисия. Когда генералы рассказали ему, как на их глазах ученые победили – с помощью неведомых магических сил – механических драконов и мутантов, а армию и близко не подпустили к городу, Хаджар сразу поверил им.
Но пока Мишра терзался сомнениями и размышлениями, империя разваливалась. На востоке армия отказалась от боевых операций, ограничившись обстрелами из луков и набегами через перевалы в Керских горах. На юге лежала Иотия, разоренная, опустошенная, изуродованная страна – не принадлежащая никому и никому не нужная пустошь. На западе простиралась незавоеванная голая степь, из которой тоже уже было выжато все.
Империя, точнее, – карточный домик начал рушиться. В завоеванном когда-то Алмаазе шла гражданская война, в Саринте произошла революция. Многие племена фалладжи начали нападать друг на друга, поддерживать дисциплину в регулярной армии становилось все сложнее.
Хаджар считал, что причиной этому послужило многолетнее изгнание Ашнод: она играла роль той угрозы, перед лицом которой объединились и генералы, и их подчиненные, и чиновники, – они ее боялись. Урза, конечно, оставался главным внешним врагом, но он был далеко. А когда Ашнод исчезла, они начали грызню друг с другом.
По слухам, ее видели то в Сумифе, то в Колегканских горах, то в Иотии (куда она, разумеется, отправилась, чтобы передать свои секреты Урзе): утверждалось и то, что ее давно разорвали на мелкие части ее собственные дьявольские полумашины-полулюди. Что бы с ней ни произошло на самом деле и где бы она сейчас ни находилась, Хаджар был уверен – она империи необходима.
Новый приступ кашля прошел, и Мишра снова протер уголки рта шарфом.
– Тебе трудно это понять, Хаджар, но знай – все мои устройства работают на основополагающих базовых принципах.
– Как вам будет угодно, о величайший из владык, – ответил Хаджар.
– А эти, – Мишра указал пальцем на растущую в углу кучу книг, – эти ученые, эта школа дураков пытается заставить меня поверить, что этих принципов не существует! Они пытаются убедить меня, что для полета крылья не нужны! Что армию можно построить без мутантов! Все, что нужно, говорят они, это мысль и земля, и ты по своей воле сможешь творить предметы из воздуха! – Он шлепнул ладонью по книге, и из-под ее обложки вырвалось внушительных размеров облако пыли. – Пуффф!
Мишра снова протер рот шарфом и вернулся на трон. Усевшись поудобнее, он приказал:
– Вызови джиксийцев.
Хаджар поклонился, но не сдвинулся с места.
– Джиксийцев, мой господин?
– Они уже много лет изучают записки Ашнод, и я надеюсь, что они обнаружили что-нибудь, что даст мне шанс победить брата. – Мишра говорил отрывисто, слова звучали как удары хлыста.
– О мой великий повелитель, дозволь донести до тебя, – сказал Хаджар, – что народ стал считать, что ты полагаешься на джиксийцев и доверяешь им в большей степени, чем должен позволять себе мудрый человек. Мишра наморщил лоб и прорычал:
– А еще в народе говорят, что тебе, Хаджар, я доверяю больше, чем должен позволять себе мудрый человек. Быстро зови ко мне этих проклятых монахов.
Через час перед троном Мишры стояли три монаха. Эти машинопоклонники не нравились Хаджару с первого дня появления при дворе, и с каждым днем они нравились ему все меньше – со дня их появления прошло уже несколько десятилетий. Они проникли во все сферы управления, стали незаменимыми в жизни империи. После изгнания Ашнод (монахи же считали, что она дезертировала – если бы она была верна кадиру по-настоящему, она бы осталась) они прибрали к рукам ее лаборатории и бойни. Слабые попытки Мишры научить фалладжи строительству механизмов монахи быстро и умело пресекли, превратив основанные им школы в храмы своего братства.
Главного монаха всегда сопровождали два молодых фалладжи. Наверное, джиксийцы думали, что Мишре будет приятно видеть их в компании фалладжи, но Хаджар считал это святотатством. Эти мальчишки должны были стать воинами, а стали служками, возносящими песнопения чужому богу.
Фалладжи ужасало и то, что последние десять лет монахи Братства Джикса усиленно совершенствовали собственные тела, делая их более достойными тех механизмов, которым они поклонялись. В плоть вживлялись металлические прутья и кольца, иногда монахи заменяли себе целые конечности на механические устройства. Они уродовали себя, объясняя чужакам, что это приближает их к святости.
Главный монах был как раз из числа усовершенствованных: глазницы закрывала отполированная до блеска металлическая пластина, прикрепленная к вискам с помощью винтов, из-под которых периодически сочилась кровь. Священник носил тяжелую, толстую рясу, и Хаджар лишь предполагал, какие еще части тела этот получеловек заменил на механизмы во имя своего бога. Усилием воли Хаджар подавил подступающую тошноту, решив, что лучше об этом не думать.
Главный монах поклонился, и фалладжийские служки – как марионетки – повторили его движение.
– О мудрейший из мудрых, хитрейший из хитрых, величайший из великих, о кадир, – произнес джиксиец, – мы готовы оказать любую помощь, да будет прославлено имя твое.
Мишра сложил руки на животе.
– Ты говорил мне, что в городе Терисия хранится великое знание.
Монах снова поклонился:
– Это сущая правда, мой господин. Мои братья пожили среди ученых и многое узнали.
Мишра продолжил:
– Я изучил большую часть книг, вывезенных моими слугами из города, и пришел к выводу – бред, не стоящий пергамента, на который нанесен.
Монах поклонился в третий раз.
– Если таков твой приговор, о повелитель, значит, так оно и есть, – сказал он покорно.
– Но ты говорил мне, что в них содержится великое Знание, – сказал Мишра.
Последовал очередной поклон.
– Возможно, они скрыли от нас подлинные тайны или затуманили речи мистикой, полагая, что мы будем относиться с уважением к их вере, – сказал монах. Он приподнял голову и добавил: – Мы стараемся изо всех Сил, но мы не можем видеть и слышать все.
– Но мы не вывезли из Терисии никаких знаний, ничего нужного и значимого, кроме рабов и материалов, – сказал Мишра. В горле у него что-то забулькало, и Хаджар не мешкая поднес мангал, обдал раскаленные угли водой. Мишра снова закашлялся. Телохранитель и монахи покорно ждали, пока император придет в себя.