Война и люди
Шрифт:
Прошли саперы с лопатами делать проходы в минных полях, а рядом группа бойцов спешит на передовую с ящиками патронов и мин. В лощине идут санитары и несут раненого, при свисте мины он каждый раз приподымается… Укрепляем новую линию.
10 мая
«О, Павленко, тебе снова куча писем!» — с таким возгласом обычно передается мне почта. Спасибо вам! На фронте письма для человека — главное богатство. Получил также перевод на 150 рублей. Но это напрасно. Деньги тут ни к чему, даже карандаш негде купить.
Особое спасибо за стихи Пушкина. Читал
Небо покрыто редкими белыми тучами, ласково греет солнце, поют птицы. Как будто и нет войны. Но стоит повернуть голову, и радостное настроение сразу же исчезает – в полкилометре от меня немцы.
2 июня
Уже июнь. Два года войны. Для меня как будто вчера было лето 1941 года: экзамены в университете, строительство укреплений под Киевом, мучительный переход на восток, тоска по брату и маме.
Ее глаза и морщины стоят передо мной. Невыразимо велико желание увидеть родных, разбросанных по белому свету. Вот-вот 22 июня, а за этой датой сколько еще будет событий…
Днем стрельбы почти не слышно. И только ночью строчат пулеметы. Но это ненадолго. Это тишина перед бурей.
5 июня
Здесь было когда-то село — вернее, хутор в три-четыре избы. Теперь вместо них куча пепла, но крошечное поле вызревающей ржи свидетельствует о том, что тут жили люди и думали о своем хлебе.
Траншея нашей обороны проходит как раз поперек ржаного поля. Я сижу на самом дне траншеи, и мне на голову склоняются несколько ржаных стебельков. Рожь начинает уже колоситься. Вижу первые редкие беловатые колоски, и на самом краю траншеи качается синий цветок…
Настроение неважное. Сегодня ночью несколько наших получили ранения, и остался бы я один, но дали бойца. Парень из роты связи. На передовой не был. Пулемета, кажется, никогда и не видел.
6–8 июня
Был проливной дождь. Каждая ямка полна воды. Тучи комаров грызут лицо и руки.
Все деньги отдал в «общую шапку». Вчера утром погиб наш товарищ. У него дома, притом в городе, осталось шестеро детей. Пошлем деньги. Напишем письма. Представляю, какое горе придет в эту семью…
15 июня
Стрельба несильная даже ночью. От немцев нас отделяет лощина, заросшая кустами, за ней — окопы. В темноте туда подъезжает подвода. Слышно, как тарахтят колеса, разговоры, спор, крики — Ганс и Фриц выясняют отношения.
Цветет шиповник. Почему-то природа будит воспоминания. Опять в мельчайших подробностях вспомнил расставание с мамой. Она была в сапогах, легком осеннем пальто и с моим вещмешком за плечами. Мы тяжело подымались по крутой дороге на возвышенность, с которой дом лишь угадывался вдалеке. Мама ни одной слезинки не проронила, когда в последний раз наши взгляды встретились в страшной безнадежности.
21 июня Несмотря на развитие фронтовых событий, не выбрасываю из дополнительного кармана противогазной сумки книжек. Пушкин для меня сейчас — настольная книга. (Хорошо звучит применительно к траншее: настольная.) Выучил на память несколько стихов — словно в начальной школе!
23 июня
11 часов вечера. У нас ужин, трещат дрова в печурке. Мой сосед кончает суп, аккуратно режет ломтики хлеба и с надеждой глядит на котелок с чаем — ему на пост. Другой затянул песню «Распрягайте, хлопцы, кони». Украинских слов в ней осталось менее трети, остальные — что-то среднее между воронежским и калининским выговором. Удивительно, как это мирная песня прижилась на войне. Я слышу ее, наверно, в тысячный раз…
Продолжаю писать после обстрела. Ужин прервался взрывом. И пошло… Блиндаж ходил ходуном, хотя на нем метр земли и камней. В дверь были видны столбы земли и дыма. Осколки свистели и падали наземь шлепками. При каждом шлепке в груди появляется холодящая неприятность, как на качелях в высокой точке.
Все кинулись по траншеям — ясно было: после артподготовки немцы пойдут в наступление. Мы с товарищем, улучив долю минуты, перебежали открытое место и свалились в траншею. Сверху посыпались земля, трава, измельченные стебли ржи, неширокий проход заполнили дым и гарь. Проползли на огневую позицию. Грохот. Дымятся воронки, над всей лощиной встал многометровый слой дыма. Сплошная муть — не видно даже винтовки в руках.
Впереди траншей стояла млечная пустота, из-за которой, мы ждали, вот-вот появятся немцы. Но атаки не было почемуто. Грохот начал стихать, лишь одинокие разрывы продолжали сотрясать воздух. Но гул еще долго стоял в ушах, а нормальная видимость установилась только к рассвету.
Сейчас тихо. Но у соседей бои. Кажется, пошли в атаку. Рокочут танки. Видимо, кончилась тишина.
1–4 июля У нас дожди. После поста сижу в блиндаже, читаю газеты. Теперь вряд ли у кого есть сомнения, что песенка государств оси уже спета. Неясно лишь, когда будет финал и кто из нас увидит этот счастливый день… Распотрошил присланный вами «Задачник по воздушной стрельбе»: вырезал тригонометрические таблицы, оставил некоторые страницы, остальное отдал курцам.
6 июля
Бои. О нашей высоте сообщалось в сводке Совинформбюро за 25 июня: «Гвардейцы отбили все контратаки противника и продолжают удерживать захваченные ими позиции». Высота стала черной. Восточный скат в наших руках, западный держат немцы. Артиллерия бьет с двух сторон. Сопка сделалась вспаханным полем, и не одна тысяча осколков посеяна там.
Смотрю в бинокль на первую линию. До нее метров восемьсот-девятьсот. При свете ракет видны клубы дыма, перебегающие люди, длинные пунктиры светящихся во всех направлениях пуль. Неподвижно среди моря огня стоят два подбитых танка, как бы не понимая, в чем дело. Один из них застыл в печальной позе, и когда-то грозная его башня беспомощно висит на боку. Горизонт обрамлен монистом вспышек и выстрелов всех видов артиллерии, а воздух наполнен воем мин и снарядов. Настоящий ад. И в этом аду живут люди! Вот что такое краткая официальная сводка — «на фронте ничего существенного не произошло»…