Война и мир Ивана Грозного
Шрифт:
Иван видел, что Ливония стала объектом польских и шведских вожделений. Во второй половине 1550-х годов поляки принудили Орден к двум соглашениям, ставящим Ливонию в зависимое от них положение. Намечающийся скорый выход поляков к Риге, Ревелю и Нарве еще больше бы ухудшил бы стратегическое положение России и ее коммуникации с внешним миром.
Роберт Виппер следующим образом оценил факторы, приводившие к началу войны за балтийское побережье: «Литовско-польское государство, одинаково с Москвой, нуждалось в выходах к морю для прямых сношений с Западом, для сбыта туда сырья и подвоза оттуда фабрикатов. Два скандинавских государства, Швеция и Дания, собственно не имели непосредственных торговых интересов в Балтийском море. Они скорее выступали привратниками выходов, на манер средневековых рыцарей, подстерегавших купеческие корабли на морских путях и торговые караваны на переправах и в горных проходах. Выгоды собирания транзитной пошлины с морской торговли были так велики, что между двумя скандинавскими государствами из-за Балтики разгорелась жестокая борьба… Ганзейский союз, старая морская федерация, низверженная в конце XV и начале XVI века, пытался вернуть свое торговое положение на востоке…»
Иван наверняка видел сложность стоящей перед ним задачи по завоеванию выхода к Балтике. По сути, чтобы ввести Россию в состав развитых европейских стран, ему надо было эту Европу победить. Чтобы победить Европу, обладающую большими техническими и финансовыми возможностями, надо было действовать быстро, опираясь на максимальную мобилизацию имеющихся ресурсов. И надо было использовать ту благоприятную международную обстановку, которая сложилась к концу 1557 г.
Шведский король Густав Ваза после неудачной для себя войны с Россией, стал вести себя осторожно, обострились и шведско-датские противоречия. Сохранялись противоречия между польской и литовской аристократией. С юга Иван получал информацию о серьезном экосоциальном кризисе в Крымском государстве в 1557, где сперва морозы, а затем засуха привели к массовому падежу скота и большой смертности.
Но, скорее всего, Иван недооценил общую реакцию Европы на «угрозу с Востока».
И, наверняка, царь не видел степени разобщения верховной власти и высших аристократических слоев московского общества.
Иван Грозный не был ясновидцем, он был рационально мыслящим государственным деятелем, так что не будет требовать от него знания того, что известно нам, людям будущего.
Сравнение русской и европейских армий
Русским войскам предстояло сражаться против войск, имеющих серьезное преимущество как в защитном вооружении, так и в огнестрельном оружии.
Несмотря на наличие пехотных стрелецких полков, вооруженных фитильными пищалями, основная масса русского воинства (дворянское поместное войско) не имела ни огнестрельного орудия, ни металлического доспеха. Вместо металла русские воины одевались, так сказать, в «дутики» – толстые набитые хлопком или пенькой, насквозь простеганные кафтаны и шапки. У конницы эти кафтаны доходили до ступней.
У посохи (земской пехоты) вооружение чаще всего состояло из рогатины и топора.
В это время у польской шляхты были распространены чешуйчатые и кольчатые панцири, панцири из комбинированных колец и пластин. Головы польских ратников защищали шишаки с назатыльником, налобником и наушником. Поляки обладали также тяжелой кавалерией, защищенной кирасными латами и шлемами-бургиньонами с характерными защитными крыльями.
Вооружение наемной пехоты и конницы (преимущественно немецкой), которая составляла основную часть войска у шведов, а в конце войны и у поляков, значительно превосходило вооружение русского дворянского войска.
Рейтарские конные подразделения были сплошь оснащены пистолетами с колесными замками (radschloss) и защищены кирасным доспехом. Наемная пехота имела на вооружении фитильные аркебузы. Было уже распространено и длинноствольное оружие с колесными и колесно-фитильными замками, в том числе мушкеты, тяжелые аркебузы, которые стреляли с сошки.
Передовое огнестрельное оружие определяло и передовую тактику, которая распространилась от испанской армии, тогда наиболее сильной в Европе, к немецким наемным солдатам.
Мушкетеры и копейщики (пикинеры) строились в квадратные колонны-«терции», причем мушкетеры стояли снаружи. Приблизившись к противнику, мушкетеры делали несколько залпов и менялись местами с пикинерами, которые шли в атаку, выставив перед собой пятиметровые пики.
Артиллерия у русских совершила большой скачок, начиная с середины XVI века, в частности пушки начали ставиться на лафеты, однако ее производство носило во многом интуитивно-опытный характер, принятый на востоке.
А в западной и центральной Европе, со времени императора Карла V, производство артиллерии стало опираться на точные математические расчеты. Никколо Тарталья из Брешии усовершенствовал осадную артиллерию с помощью баллистических расчетов, Вануччио Бирингуччио из Венеции в труде «об искусстве изготавливать порох и пушки» определил четкие правила изготовления орудий. В 30-40-х годах Георгом Гратманом из Нюрнберга был изобретен и усовершенствован прибор для определения калибров, благодаря которому из употребления исчезли огромные неповоротливые орудия – те, что еще долго изготавливались на Руси. Пушки были разделены на осадные и полевые и классифицированы Тартальей по длине и калибру на 16 разрядов. Было установлено необходимое соотношение калибра с длиной орудия, определены необходимые толщины стенок ствола, усовершенствованы способы выделки пороха и заряжания орудий. Определение прицела осуществлялось с помощью наугольника. В обиход были введены бомбы, гранаты, брандкугели (зажигательные ядра) и начиненные взрывчаткой ядра. В Венеции, а затем в Испании и Италии были созданы артиллерийские училища, где производили квалифицированных специалистов для всех европейских армий.
Русские военные инженеры уже овладели приемами взятия крепостей с созданием плацдармов для атаки, подступов, артиллерийских платформ. Однако в XVI веке в европейских фортификациях шли быстрые и серьезные изменения, стены крепостей стали ставиться под углами, снабжаться многогранными бастионами – для лучшего противостояния артиллерии.
Разрыв в военной технике между Западом и Русью был велик, а колониально-захватнические аппетиты Запада столь высоки, что можно с уверенностью утверждать – рано или поздно европейские войска пришли бы в Россию, также как они пришли в государства Америки и Индостана, в Индокитай, Индонезию и Африку.
С XVI века, пользуясь своим техническим превосходством, европейские армии будут беспощадно уничтожать своих противников по всему миру, от Южной Америки и Африки до Китая и Индии, где сметались великие цивилизации, обращались в пустоши цветущие земли, уцелевшие превращались в покорных рабов. Типичным для колониальных войн было соотношение потерь один к ста (как, например, при завоевании Индии и в Опиумные войны) или один к тысяче (как при покорении южноамериканских и африканских государств). Противникам Запада не помогали ни личная храбрость, ни способность к самопожертвованию. Если оценивать лишь технические возможности, то у наших предков в противостоянии с Западом было немногим больше шансов, чем у инков в начале XVI века, ирландцев в середине XVII-го, индусов в XVIII веке или китайцев в середине XIX века.
В предстоящих войнах русским предстояло сражаться против стран, превосходящих Россию не только по техническим и финансовым возможностям, но и по численности. При населении России в 1550-х гг. в 6–7 миллионов человек, население Польши и Литвы составляло 7-8 миллионов, Ливонии около 1,5 миллионов, Швеции с Финляндией около 2,5 миллионов, Крыма до полумиллиона.
Ввиду неизбежности войны, царь Иван Васильевич в течение 1550-х гг. выработал мобилизационные механизмы, которые в какой-то степени компенсировали западное техническое превосходство. В частности, поместное войско было доведено до 100 тысяч человек. На стороне России будут и знаменитые качества русского воина, о которых писал английский путешественник Ченслер: