Война Моря и Суши
Шрифт:
Он уходил на поверхность, практически сжигая за собой мосты.
Лена, узнав о его решении, зашлась в истерике и отключила канал связи.
Инсуб поиграл желваками, глаза его словно остекленели, и этими невидящими глазами друг смотрел мимо Валевского, куда-то в угол, словно перед ним не человек, а нежить.
– Я знал и боялся этого...
– выдавил Марк. Уходишь в инферно, а это оправданно лишь в том случае, когда у тебя не остаётся выбора...
– Я ухожу туда, где сейчас решается судьба всей планеты, Марк. Называй мой выбор как хочешь. Признаюсь, меня всё время щекочет вопрос: почему ты даже не помышлял о том, чтобы быть
– По-твоему, я трус?!
– отрезал взбешённый Марк, дав понять, что не позволит углубляться в эту тему и, схватив первый попавшийся предмет: флеш, принялся с бешеной скоростью вертеть прямоугольник в пальцах. Одновременно в руках Валевского оказался декоративный морской конёк со стола инсуба - символ неутомимости в любовных утехах и деятельной энергии. И теперь двое, не сговариваясь, с ловкостью фокусников крутили пальцами.
Потом, сопением носа выдав борьбу, происходившую у каждого внутри, Эйджи шлёпнул флеш о столешницу.
С укором произнёс:
– Аналитик, сволочь, ты зря полил меня чернилами*! (*"полить чернилами" - поговорка людей Моря, по ассоциации с осьминогом, выпускающим чернильную струю во время испуга). Я из СУББОТ, а бывших в этой службе не бывает. И хватит об этом!
Арт чуть не выронил из пальцев сувенирного конька.
Обозвал себя идиотом.
Как мог забыть, что каждому инженеру СУББОТ присваивается офицерское звание, и все они - военнообязанные? Почему ему не приходило в голову поинтересоваться, в каком звании Эйджи закончил трёхлетнюю стажировку? А пижон и женолюб, треплющий языком обо всём на свете, даже о невероятных, ничтожнеших пустяках, никогда не касался этой темы. Не странно ли? И только ли служебными омега-каналами занимается он в ГУ?
Поздно. Бездна!!!
Валевский чувствовал, что инсуб не ответит. Чувствовал это так ощутимо, словно между ними опустили противоударный экран. И проклинал себя.
Эйджи отгородился, - ощущение острое и болезненное, сравнимое разве что с насильной разлукой с близким человеком. Впервые бывшие друзья понимали, что между ними разверзается пропасть...
– Мне будет очень тебя не хватать, Марк, дружище!
– признался Арт, как никогда тяжело переживающий нахлынувшее чувство отторжения.
Неожиданно Марк оттаял.
Заговорил. Как всегда, о постороннем, о том, что уже, казалось, отошло на задний план. Но теперь Арт внимательно отнёсся к его словам.
– После волнений в Союзе ты собирал сведения о родителях детей, погибших во время взрыва базы Касатка.
– сказал инсуб.
– Тебя, помнится, интересовало, они участвовали в митинге? А ведь должны были, как самые неравнодушные. Так вот, я тоже занялся этим. И мои результаты полностью совпадают с твоими, аналитик. Одиннадцать семей, только одиннадцать приняли участие в том выступлении. А счёт погибших детей шёл на тысячи... Не надо, - Эйджи сделал предупреждающий знак, запрещая Арту говорить:
– Обдумаешь это на досуге. А сейчас запоминай - вот коды каналов связи, по которым ты, где бы ни находился, в два переключения выйдешь на меня или на того, кто связан непосредственно со мной.
По монитору побежали двенадцатизначные символы.
– Отложил?
– спросил Эйджи, имея в виду долговременную память.
– Повтори, - попросил Валевский, чтобы убедиться, что запомнил правильно.
– Что бы ещё тебе вручить, кроме напутствия вернуться целым, а не урезанным, и не замороженным?
– сказал Эйджи.
– Я бы отдал Полосата, но бедняга помрёт от дерьмового воздуха дерьмовой Суши.
– Я бы взял Зелминь, - разоткровенничался Валевский, пытаясь отработать доверие друга, - но девушек отсюда не вытащить, для женщин сильные предубеждения опаснее реальной угрозы.
Ладно. Надеюсь скоро снова видеть всех вас. И ещё: дружище, понимаю, что прошу многого, но хоть издалека, присмотри за Леной: она так и не пришла в себя после исчезновения Серого. Пусть бы ты стал тем, кто принесёт ей добрую весть.
– Вижу, ты почти созрел, чтобы начать молиться богам Суши!
– криво улыбнулся Эйджи.
"Кто знает, может, мне доведётся и это", - философски подумал Валевский, ещё не догадываясь, как близок к правде.
Катастрофа
"Я просто Мо - и ничего больше. Ещё подростком я поняла, как сильно родители колебались, оставить ли мне жизнь? Ненавижу! Чем дольше живу, тем больше ненавижу! Это от них я получила в наследство мозг, на котором не прочитывается большая часть зон кортекса. Врождённая аномалия. От таких, как я, избавляются. Всех смутило лишь то, что это был первый случай, единственный в рифе... возможно, во всех рифах. Они растерялись. Ещё бы: прогнозирование личности невозможно, как... как на заре человечества. Судьба за закрытым пологом, тёмная карта, пустая страница. Из меня мог получиться гений или идиот с одинаковой долей вероятности, патологическая убийца, дегенератка, сексуальная машина, тупица, маниакальная домохозяйка, - да что угодно... А вышло ещё хуже: уродка, гермафродит, оставленный лишь потому, что чудовищный, неслыханный гормональный сбой обнаружил себя не на двенадцатый день зачатия, а на двенадцатом году жизни. Я - уникум, подопытный зверёк, мне позволено жить лишь для того, чтобы снабжать фактами медицинскую профессуру. Уверена, что и после смерти отвратительное тело, к которому даже я привыкала с трудом, это тело не найдёт покой в конвекторе. Нет. Оно и после смерти будет служить учёному любопытству.
Ненавижу!
И - живу. Живу, живу - потому что не-жить - страшнее.
Небытие безысходно и непоправимо. А здесь ещё есть надежда. Сколько у меня их было, этих надежд! В раннем детстве кнопки вызова невероятно высоки, дотянуться до них - сложная задача. Зато какие возможности они сулят! Надежда - те же кнопки. Я живу рывками, сверхусилием заставляя мозг тянуться навстречу очередной мечте. Но вот пульт становится доступен. И я понимаю, что, по сути, для меня ничего не изменилось. Процветает "Нуво", моя лаборатория, моё детище. Открытия "Нуво" служат обществу Морских Колоний. Так говорят. Что ж. То, к чему я дотянусь в очередной раз, уже не будет просто научным прорывом. Это обещает освобождение для меня.
Настоящее.
Истинное.
Иногда я бываю почти счастлива. Когда завершаю очередную работу, как было с кибернитом.
Я позволила назвать кристалл, ха, нужно же и моим коллегам что-то делать.
И ещё папа...
Невероятный сплав ненависти к этому человеку и... непередаваемое чувство родственности. Возможно, даже благодарность за то, что всё-таки живу, дышу, мыслю... Мыслю! Вот оно - ключевое слово: мыслю - значит живу!
Отец держит на плаву.