Война на истощение
Шрифт:
— Нет, погоди, — встал подполковник Субботин, батальонный советник, и обвел глазами собравшихся в комнате офицеров. — Это же херня какая-то! Мужики, может, у кого заначка есть?
Заначки ни у кого не было. А выпить хотелось всем. Причем, прямо сейчас. Обстановку разрядил Полещук.
— В общем, так, — сказал он и посмотрел на часы. — Если прямо сейчас вы мне дадите машину, то через полчаса или максимум минут через сорок я привезу спиртное.
Народ замолчал, все уставились на молодого лейтенанта.
— Полещук, ты шутишь? Где в этой дыре
— Нет, не шучу, — сказал Полещук. — А где — мое дело, места надо знать… Выделяйте арабийю, [71] и все будет.
— Куда поедешь? Ночь на дворе, а? — спросил подполковник Субботин.
— Короче, мужики, — сказал Полещук. — Или да, или нет.
Ответ был однозначный, и через пять минут Полещук уже мчался в газике к палестинскому госпиталю, где, как он предполагал, можно разжиться спиртом.
71
машина — егип.
— О, мутарджим Искяндер, аглян, аглян! — удивился палестинский доктор-старлей. — Какими судьбами? Что-то случилось?
— Ничего страшного, Аббас, — ответил Полещук, пожимая руку доктору. — Маленькая проблема.
— Ну, мутарджим, говори, — палестинец посмотрел на ногу Полещука. — Нога?
— Да, нет, дорогой, с ногой все нормально.
— Тогда что?
— Аббас, нужен спирт.
— Зачем?
— Понимаешь, русские хабиры обгорели на солнце и надо бы их спины спиртом смазать, — беззастенчиво врал Полещук, глядя в глаза палестинского доктора. — Аллахом клянусь, очень надо.
— Искяндер, причем тут спирт? — удивился палестинец. — Я могу тебе дать мазь от ожогов. — И он пошел к своим аптечным закромам.
— Нет, Аббас, — настаивал на своем Полещук. — Они, русские, привыкли у себя лечиться в таких случаях только спиртом.
— Ладно, Аллах с вами, спирт — так спирт, — стал, наконец, почти догадываться палестинец. — Только пусть не употребляют во внутрь. Я же знаю вас, русских… Но два литра?!
…Через каких-то десять минут Полещук трясся в газике, бережно прижимая руками к груди двухлитровую емкость коричневого стекла с медицинским спиртом. Вся операция по добыче алкоголя заняла действительно около часа.
— Это что? — спросили хабиры у Полещука, когда он с гордым видом поставил коричневую бутыль на стол.
— Спирт медицинский, чистый, — ответил Полещук. — Кохоль абьяд. [72]
— Не ослепнем? — стали уточнять советники, завороженными глазами уставившись на емкость.
— Мужики, с какого такого хрена? — возмутился Полещук. — Это же настоящий этиловый спирт. Из госпиталя. А где Захар и Сафар?
— Нечего им здесь делать, спать отправили.
72
спирт — араб.
Подполковник Романенко притащил картофелину, разрезал ее пополам, плеснул на срез жидкости из коричневой емкости. Все уставились на картошку. Но никто не знал, какого цвета должен был стать разрез. После недолгих обсуждений Субботин сказал:
— Эх, была, не была! Пострадаю за советскую власть! Наливай! — Скомандовал он сам себе, решительно плеснул в стакан жидкости, разбавил ее водой и залпом выпил. Офицеры молча смотрели на бригадного «камикадзе». Романенко аж передернуло. Субботин, однако, смачно закусил огурчиком, порозовел, заулыбался и взял бутыль, чтобы налить еще.
…Через час все хабиры напились до очень хорошего состояния. Полещук устало побрел в свою виллу. «Нас извлекут из-под обломков… — орали поддатые советники, — поднимут на руки каркас. И залпы башен-ы-ы-х ору-у-у-дий в последний путь проводят нас…»
Полещук подивился словам незнакомой песни, резанувшим душу, и остановился, чтобы дослушать.» …И будет карточка пылиться на полке пожелтевших книг, — пели советники, — в танкистской форме, при погонах, и ей он больше не жених…»
Он пересилил возникшее желание вернуться в теплую компанию поющих советников, поднял глаза на темное небо, мерцающее звездами, вдохнул всей грудью воздух, пахнущий гниющими морскими водорослями и чем-то еще, непонятным, и пошел к себе.
Зудящие комары долго не давали заснуть. Сквозь ставни пробивался свет луны почему-то с кровавой окраской. Не к добру это, подумал Полещук, и еще долго ворочался в бессоннице, отбиваясь от комариных атак. Заснул он только по утро. Снилась ему мама, отчитывающая подполковника Сафвата за бытовую неустроенность сына и скудную еду. А он, Александр, вместе с отцом защищали комбата, говорили ей, что на фронте всегда так, бывает и хуже. Это — не главное, ведь он жив и здоров…
Батальон подполковника Сафвата вывели из бригады, отвели в дельту Нила, где на специально оборудованном полигоне начались изнурительные тренировки по форсированию Суэцкого канала. Лодки, плоты, штурм «линии Бар-Лева», захват плацдарма, окапывание, отражение атак противника… И так каждый день.
Ни сам Сафват, ни его непосредственные начальники не знали, что планирует высшее руководство. Сафват связался со своими влиятельными знакомыми в Каире, но ответ был один: готовься… К чему — вразумительного ответа не было.
Впрочем, комбата, интересовало лишь одно: будет ли это действительно масштабная операция, или его батальон пойдет на заклание в виде разведки боем. Ведь что из себя представляет линия Бар-Лева, Сафват неплохо знал. Знал он и то, что вражеская военная разведка свой хлеб даром не ест. Не один раз ночные попытки прощупать прочность обороны израильтян заканчивались полной неудачей: египтян, осветив прожекторами, или уничтожали мощным огнем артиллерии уже на воде, или, подпустив к берегу, прицельно долбили танковыми орудиями прямой наводкой, не оставляя им ни единого шанса.