Война на Кавказе. Перелом. Мемуары командира артиллерийского дивизиона горных егерей. 1942–1943

фон Эрнстхаузен Адольф

– Довольно разговоров. Вы идет со всеми, – сказал Малтер.

– Нет, я не могу и не стану этого делать.

Это было откровенное неповиновение приказу в боевой обстановке, принимая во внимание, что этот человек отнюдь не был так болен, как утверждал. Я напряженно ждал, что будет делать Малтер в этой трудной ситуации. Он сделал самое разумное, а именно ничего.

Он просто повернулся к еще бубнящему что-то солдату спиной и отдал приказ лейтенанту вместе с остальными следовать к передовой. Больной или симулянт – кто может знать, какое определение было бы здесь вернее? – на удивление твердыми шагами направился в сторону тыла.

– От него все равно

не было бы толку, – сказал я Людвигу.

– Это точно, господин майор. Но я уверен, что этот негодяй симулирует. С каким бы удовольствием я съездил ему по заднице.

Мы вернулись в блиндаж. Малтер сказал:

– Но я здорово проголодался.

Он сел к столу и принялся хлебать еще теплый суп из котелка. Он делал это медленно и с видимым наслаждением, словно мы с ним сидели в самой мирной обстановке. Затем он надел каску, которая у егерей была в почете, и взял в руки свой автомат:

– В какое время вы сможете начать артподготовку к нашей атаке?

– В тринадцать часов.

– И сколько времени она будет продолжаться?

– Четверть часа.

– Итак, ровно в 13.15 я начинаю атаку.

Когда мы с Людвигом возвращались на наш командный пункт, я сказал:

– То, что делают здесь наши солдаты, превыше всех человеческих сил.

– Офицеры, – возразил мне Людвиг, – офицеры! Они расставляют каждого человека на его место, где он делает то, что у него получается лучше всего; и они всегда на месте, вплоть до командира полка. Если бы это было не так, здесь все бы пошло наперекосяк.

– Ну, без хорошей команды самый лучший офицер не сможет сделать ничего выдающегося.

Офицер пел дифирамбы солдатам, а солдат отвечал такими же дифирамбами офицерам. И обе наши песни были верными.

Борьба против бессмыслицы

На этот раз атака увенчалась полным успехом. Соединение с «боевой группой Видмера» было восстановлено. Увы, обошлось это нам дорого, потери оказались тяжелыми.Мало кто из солдат, еще остававшихся в батальоне «Бранденбург», вернулся из боя. Майор Малтер лежал раненый на своем командном пункте. Я заглянул к нему. Он трясся на своих нарах от раневой лихорадки, голова его была перебинтована, сквозь бинты проступала кровь. Осколок минометной мины попал ему в слуховой проход.

– Вам надо отправиться в лазарет, – сказал я.

– Нет, я останусь здесь. Долго все это будет так продолжаться? Как вы расцениваете положение?

– Довольно шаткое, если только мы не получим достаточные подкрепления, чтобы уничтожить русский батальон в тылу за нашей передовой и быть в состоянии закрыть левую брешь.

– О подкреплении нечего и думать. Те несколько человек на замену, которых нам время от времени присылает генерал, даже не покрывают текущие потери. Сегодня он снова отправил к нам маршем двадцать шесть человек. Что это должно значить?

– Все выглядит таким образом, что нужно из сложившегося положения извлекать тактические преимущества, причем немедленно, чтобы избежать катастрофы. У нас имеется брешь во фронте, через которую неприятель может просочиться куда и когда ему угодно, а русский батальон стоит уже между нашей линией обороны и командным пунктом. Просто невозможно себе представить, что русские не продвинутся еще немного вперед, чтобы уничтожить еще какое-то количество наших солдат. Еще труднее представить себе, что они не сделают попытку взломать нашу линию обороны с тыла. Любой немецкий офицер после удавшегося прорыва тотчас же попытался бы это сделать. Но русские другие.

Если они достигли поставленных перед ними целей, они останавливаются там и замирают. Я знаю это еще по Первой мировой войне. Храни Господь их неспособных младших офицеров. Но их высшее командование совсем не плохое. И поэтому мы не можем успокаивать себя тем, что русские не попытаются использовать свои преимущества, как только разберутся в ситуации. А это может произойти уже завтра рано утром. И тогда у нас не останется ничего другого, как только продолжать жертвовать солдатскими жизнями. Но что нужно сделать, исходя из разумных предпосылок, я сообразить не могу. На сегодня все равно уже все закончилось. И нечего больше нам, двум стреляным воробьям, обсуждать, как жертвовать жизнями молодых парней.

– Я полностью разделяю ваше мнение, а поэтому у меня есть просьба к вам. Позвоните сейчас генералу. Возможно, вас он послушает. Я ему уже несколько раньше все выложил и обрисовал ему наше положение во всех подробностях. Но ничего этим не достиг.

– Хорошо, я ему позвоню.

Малтер приподнялся на своих нарах:

– И вот что я еще хотел сказать вам: я бы хотел идти в атаку только с бранденбуржцами.

Обессилев и дрожа в ознобе от жара, он снова прилег на свое ложе.

Дорогого стоило услышать такие слова от уроженца Верхней Баварии! Мое сердце старого пруссака даже чаще забилось от гордости.

Тогда мы оба еще не знали, что этот батальон, как и вся дивизия «Бранденбург», состояла не только исключительно из бранденбуржцев, но получила свое наименование по месту своего расквартирования. Набиралась же она из уроженцев всех областей рейха.

По телефону, установленному в моей палатке, я связался с командиром дивизии:

– Господин генерал, я считаю своим долгом высказать следующее. О сложившемся здесь положении господин генерал уже во всех подробностях информирован господином майором Малтером.

– Так точно.

– Тому, что это положение довольно непрочно, доказательств не требуется. Мы должны получить значительное подкрепление.

– Исключено.

– В таком случае существует только одно разумное решение: отвести фронт за Пшиш.

– Не может быть и речи.

– Господин генерал! Мне пришлось здесь довольно долго находиться, и на моих глазах егеря истекали кровью. Некоторые роты больше не существуют. Батальон Аббта уничтожен целиком, как и батальон «Бранденбург». Передовую удерживает до смешного малое число защитников. Резервов для контрударов у нас больше нет. Майор Малтер ранен, но остается на своем посту; как и обер-лейтенант Лампарт, мой последний квалифицированный передовой наблюдатель. Сегодня у егерей появились первые признаки дезорганизации. Войска совершенно измотаны в боях. И они уже не в силах удерживать наши позиции, когда неприятель стоит в тылу главной линии обороны. Если мы сейчас оставим эти позиции, а в начале года со свежими силами отобьем их, будет гораздо меньше потерь, чем если мы будем тупо их удерживать. К тому же бесконечно удерживать что-то невозможно, тогда…

– Эрнстхаузен, – прервал меня генерал тоном, в котором мне послышалось волнение, – вы совершенно правы. Все, что вы мне тут наговорили, я уже высказал командиру корпуса, а тот доложил выше по команде и потребовал отвода фронта за Пшиш. Однако верховное командование потребовало удерживать водораздел у Туапсе до последнего человека.

– Господин генерал! Понимает ли верховное командование, что после того, как падет последний защитник этих позиций, они все равно будут потеряны и все жертвы окажутся напрасными?