Война разведок. Тайные операции спецслужб Германии. 1942-1971
Шрифт:
Незадолго до наступления сумерек мы спускались вниз. Прежде чем подойти к Элендсальму, убеждались, что на бельевой веревке висит скатерть. Это означало, что опасности нет.
Через несколько дней после капитуляции Германии в Элендсальме появилось трое гражданских лиц. Они спросили у остававшихся в домике, не знают ли те о месте моего пребывания. Мы подумали, что это были свободно говорившие по-немецки представители американской секретной службы. Вскоре до нас добрались пехотинцы – янки из какой-то войсковой части. Они не просто осмотрели наше убежище, но и тщательно обыскали его, затем обстоятельно допросили тех, кто оставался в домике, – трех машинисток и двух офицеров. Затем их увели в ближайшую деревню, где размещался штаб. Там допрос был продолжен. Ответы наших людей удовлетворили американцев, и они разрешили им пока оставаться в Элендсальме. Когда мы вечером спустились с гор, пятерка рассказала нам о своих приключениях и с гордостью показала свидетельства об освобождении из плена с разрешением временно находиться в Элендсальме. Этот случай помог сохранить нашу базу: несколько раз беглые солдаты пытались наложить лапу на домик.
Связь с двумя другими нашими группами поддерживал старший лесник Век, уже сменивший военную форму на одежду лесничего. В таком виде он свободно передвигался по всей округе. Немного погодя, когда стало теплее и снег растаял, мы не могли больше придерживаться прежней тактики – уходить рано утром в горы и возвращаться в домик вечером. К тому же возникла опасность, что теперь нас могут застать врасплох и ночью. Поэтому мы оборудовали в сосновом бору южнее Ауэршпитца небольшой, тщательно замаскированный палаточный лагерь. Там мы провели еще восемь дней. Погода стояла прекрасная. Никто нас не тревожил, и мы успокоились.
Пока мы наслаждались природой, наш трудолюбивый Век не сидел без дела. Он получил в конторе лесничества ключ от малоизвестного охотничьего домика, расположенного в труднодоступной местности в районе Марольдшнайда. Это убежище мы нашли после долгих поисков, хотя имели схему и подробное описание маршрута. Домик находился на верхнем скате почти отвесной стены и был окружен густыми деревьями. Отсюда открывался потрясающий вид на окружающие горы. Последними днями свободы мы наслаждались вплоть до 19 мая 1945 года. Особую радость доставляли нам непуганые серны, встречавшиеся в этой округе на каждом шагу.
Подошло время, когда по намеченному плану мы должны были спуститься в долину и явиться в ближайшую военную комендатуру американцев. Родители одного из наших сотрудников проживали в Шлирзее-Фишхаузене. И он предложил нам провести там Троицын день, а затем утром предстать перед янки. Мы приняли решение покинуть наше убежище в Марольдшнайде и двигаться в Фишхаузен по северной стороне горного кряжа через Рухенкепфе, Ротванд, склоны Траубенштайна, затем – восточнее озера Шпитцингзее и далее к Нойхаузу. Дело в том, что нам хотелось как можно дольше оставаться в безлюдной местности, чтобы случайно не наткнуться на патрули. Ведь мы задумали не просто попасть в плен, а явиться к американцам по собственной инициативе. Наша прогулка в горах при других обстоятельствах была бы просто чудесной. Но мы должны были держаться так, чтобы нас не обнаружили раньше времени. Вечером, прежде чем отправиться в путь, мы сняли все знаки различия.
В районе Унтере Шенфельд Альпе располагалось французское подразделение горных стрелков – это мы рассмотрели в бинокли. Не оставалось ничего другого, как пересечь долину, чтобы нас в пути не застигли сумерки. Французы явно находились здесь на отдыхе: мулы мирно щипали молодую травку, а личный состав приводил себя в порядок. Я подошел поближе к крайнему дому. Вдруг распахнулось окно, и французский солдат вопросительно посмотрел на меня. Я спокойно прошел мимо, бросив: «Бон жур, мсье!» Он ответил на приветствие и закрыл окно.
Мы проследовали несколько севернее озера Шпитцингзее невдалеке от станции подвесной дороги. Но и здесь нам тоже надо было быть очень осторожными, так как по дороге часто проезжали американские джипы с военной полицией. И это препятствие осталось, наконец, позади. Дальнейший путь пролегал по обратному скату высоты. До дома родителей Эрвина мы добрались благополучно. Оба праздничных дня мы наслаждались их гостеприимством, а во вторник утром с рюкзаками направились в бургомистрат, где находился американский военный комендант.
Сложные чувства обуревали меня. С одной стороны, я испытывал иронию – своеобразный юмор висельника: как-никак генерал-майор, занимавший во время войны солидную должность, пришел сдаваться в плен молодому американскому лейтенанту. С другой – возврата назад уже не было.
Комендант местного гарнизона, вполне понятно, сильно взволновался, когда перед ним оказались генерал и четыре офицера генерального штаба. Но он не мог до конца понять, какой «улов» выпал на его долю, так как не знал немецкого языка, а мы тогда еще не говорили по-английски. Комендант тут же позвонил своему начальству и получил указание доставить нас поодиночке в штаб дивизии в Вергль. Меня первого посадили в джип военной полиции и сдали офицеру службы «Джи-2» [35] . Он сразу сообразил, кто мы такие, и приступил к опросу, начав с меня. Но странное дело: беседа шла главным образом не о моей прошлой деятельности, а об обстановке в Германии во время национал-социализма.
35
«Джи-2» – американская армейская разведка.
После краткого опроса меня направили в Зальцбург. Солдаты военной полиции ехали сначала в одном направлении, затем – в другом и, не найдя, по-видимому, нужного им штаба, завезли меня в ближайшую небольшую гостиницу, где в зале ресторанчика уже находился какой-то пленный, которого через некоторое время увели. Смирившись с судьбой, я терпеливо ждал, что будет дальше. Перед открытой дверью стоял вооруженный до зубов часовой, охранявший меня. Весь вид его выражал беспокойство – как бы я не сбежал. На третий день в пустой ресторан случайно зашел какой-то американский офицер, и я попытался объяснить ему, что меня должны доставить в штаб корпуса. Объяснение шло трудно: американец с трудом понимал мой домашний английский. Наконец, он все-таки понял, о чем идет речь, и воскликнул:
– Ах да, мы совсем о вас забыли!
Офицер пообещал принять необходимые меры. И действительно, вскоре появился солдат военной полиции и скомандовал:
– Быстрей, быстрей, с вещами!
Меня посадили в джип и отправили в Аугсбург, где находился сборный лагерь для военнопленных армейского подчинения. Он состоял из одно– и двухквартирных небольших уютных домиков. Пленных, пока не прошедших допрос, размещали так, чтобы они не могли вступать друг с другом в контакт.
До тех пор я встречался лишь с американскими офицерами, которые оценивали обстановку в Германии и мире, находясь под влиянием официальной пропаганды. Почти все, с кем мне приходилось говорить, придерживались мнения, что Советский Союз в настоящее время находится якобы в стадии перехода от коммунистического к либеральному государству. О Сталине все отзывались положительно, как о Дядюшке Джо, и не имели ни малейшего представления относительно экспансионистских целей Советов.
В аугсбургском лагере я пробыл около трех недель, пока допрашивавший меня офицер не пришел к убеждению, что я не представляю для американцев никакой ценности. Положение в Советском Союзе его не интересовало. Он хотел разобраться во внутригерманских процессах и просил меня помочь ему в организационных вопросах и розыске различных германских должностных лиц, на что я отделывался молчанием. Однажды дверь моей комнаты резко распахнулась.
– Давай, пошевеливайся! – прозвучала команда.
Как и обычно, мне не было сказано, куда меня собираются везти. С группой офицеров, большей частью мне незнакомых, меня посадили на грузовую автомашину и отправили по маршруту Штутгарт – Франкфурт-на-Майне. Когда добрались до Висбадена, мне заявили, что я – гестаповский генерал, и отправили, несмотря на мой протест, в тюрьму. Отношение американского персонала к заключенным там было недружелюбным, их оскорбляли, а иногда дело доходило до рукоприкладства. Как-то меня вели по тюремному переходу и я столкнулся лицом к лицу с бывшим своим шефом, генерал-полковником Гальдером. Мы бросились друг другу в объятия. На американцев это произвело большое впечатление, и отношение ко мне с тех пор заметно улучшилось. И вот почему. Гальдер находился в группе гражданских лиц и офицеров, освобожденных американцами из гитлеровских концентрационных лагерей, но взятых оккупационными властями вновь под стражу. Большинство из них принадлежали к числу участников заговора 20 июля 1944 года. Волею случая я попал в эту группу активных противников гитлеровского режима, которой занималось непосредственно командование вооруженных сил США на европейском театре военных действий.