Война разведок. Тайные операции спецслужб Германии. 1942-1971
Шрифт:
Тридцать шесть часов полета – и мы приземлились в Вашингтоне, где нас встретил капитан Колер, взявший на себя заботу о нас. К нашему разочарованию, Хальштедт попрощался с нами на аэродроме и пожелал нам всего хорошего. Мне он сказал, что попытается встретиться со мною на следующее утро. Капитан Колер приветствовал нас весьма радушно в одном из помещений аэродрома, где нам затем пришлось пройти медицинский контроль. Мы расположились рядком на скамейке, как воробьи на ветке, с градусниками во рту [36] . После этого нас посадили в полицейскую автомашину типа «черный ворон» [37] . В ней не было окон, но, к счастью, работала вентиляция. Естественно, такой прием нас разочаровал. Да и в последующие дни наше настроение не улучшилось: нас никто не принимал, мы ничего не делали и, конечно, нервничали. Пришлось использовать все свое красноречие, чтобы успокоить своих спутников.
36
На Западе принято измерять температуру засовывая градусник не под мышку, как у нас, а в рот.
37
Немцы называют такой автомобиль «зеленой Минной», а американцы – «черной Мэри».
Когда мы ехали с аэродрома, я попытался определить конечную цель нашего маршрута по изменению направления движения и времени, затраченному на преодоление отдельных участков. Автомашина остановилась в пункте, расположенном, по моим расчетам, километрах в двадцати южнее Вашингтона. Я предполагал, что это – район Александрии, что позднее подтвердилось. Мы оказались в одном из военных лагерей, который обозначался № 1142. Нас разместили в одном из зданий, где каждый получил вполне прилично обставленную комнату. Однако на внутренней стороне двери не было ручки, так что покинуть комнату было невозможно. Здание, которое мы позднее назвали в шутку «Трумэн-отель», было обнесено проволочным забором с четырьмя вышками по углам, где сидели часовые. Понятно, наше настроение от вида такого дома заключения совсем упало. Капитан Колер пытался несколько приукрасить положение дел, утверждая, что все это сделано из соображений секретности и нашей безопасности, но его старания успеха не имели.
На следующий день меня навестил Хальштедт. Он сказал:
– Мне очень жаль, генерал, что не смогу более заниматься вами. С завтрашнего дня в ваше распоряжение поступит капитан Эриксон.
Хальштедт выглядел несколько расстроенным. К сожалению, он ничего не объяснил – наверное, ему запретили это делать – и оставил нас в полной неизвестности. Капитан Эриксон появился на следующее утро. Мы совершили с ним длительную прогулку, беседуя по различным вопросам и пытаясь составить впечатление друг о друге. Я пришел к выводу, что он – добросердечный человек, заслуживающий доверия, несмотря на некоторое предубеждение к немцам. Но это не исключает возможности сотрудничества с ним. Забегая вперед, скажу, что позднее мы стали друзьями. Эриксон в течение долгих лет оказывал содействие нашей организации и помогал чем только мог молодой германской республике. Впоследствии его энергичная и разносторонняя деятельность была отмечена правительством ФРГ: его наградили «Крестом за заслуги».
Капитан Эриксон дал понять, что нас разместили в лагере в связи с «особыми обстоятельствами» – какими именно, он не объяснил и только попросил не терять мужества: с течением времени ему удастся все урегулировать. Каждое утро Эриксон отвозил нас на службу. Работа наша заключалась в том, что мы беседовали со специалистами службы «Джи-2» военного министерства, отвечали на устные и письменные вопросы о Вооруженных Силах Советского Союза и составляли справки по различным проблемам, связанным с СССР, используя предоставляемые нам материалы. В это время я довел до сведения еще непосвященных сотрудников свои планы создания с помощью американцев немецкой разведслужбы, которая станет заниматься сбором секретной информации о большевистской империи. Некоторые из них отнеслись скептически к моим намерениям. Только хорошее воспитание и доверие ко мне удерживали их от резких высказываний.
Вскоре выяснилось, что наш лагерь был создан специально для содержания особо важных военнопленных. Комендант его оказался чрезвычайно честолюбивым человеком: его очень злило, что мы были выведены из его непосредственного подчинения и числились за службой «Джи-2». Он пытался, используя мелкие придирки и интриги, вывести нас из равновесия и побудить к тому, чтобы мы отказались сотрудничать с армейской разведкой. Тогда бы военное министерство потеряло к нам интерес и мы попали бы к нему в руки. И уж тут-то он отыгрался бы на нас.
Мы на собственном примере убедились, что и в Америке существуют конфликты и конкурентная борьба между разными ведомствами и что от этого страдают конкретные люди, как это случилось с нами. Хорошо, что мы сразу раскусили, в чем тут дело, и реагировали на все происходящее спокойно и с юмором.
Скоро капитан Эриксон добился, чтобы нас разместили получше. Мы получили в свое распоряжение три небольших домика в лесу – вне зоны, обнесенной забором, и могли свободно передвигаться в округе, дав честное слово, что никуда не сбежим. В домиках мы располагались по двое или по трое. Границы дозволенного нам района были достаточно удалены, так что в свободное время мы могли совершать длительные прогулки.
Профессиональные осторожность и недоверие побудили меня через несколько дней внимательно обследовать все три домика, чтобы выяснить, нет ли там встроенных микрофонов. Как я и ожидал, в каждом из помещений нам удалось обнаружить хорошо замаскированные подслушивающие устройства. На следующий день я обратился к капитану Эриксону, полагая, что микрофоны установлены с его ведома, и дал ему понять: подслушивающие устройства по соображениям конспирации использовать нецелесообразно. Их ведь в нерабочее время должен обслуживать дежурный унтер-офицер, следовательно, секретность нашего пребывания здесь и цель всего предприятия будут поставлены под угрозу. Эриксон вскипел:
– Это невероятно, я разберусь, кто отдал такое распоряжение.
Выяснилось, что установить микрофоны приказал комендант лагеря, чтобы контролировать самого капитана Эриксона и получить на него компрометирующие материалы, которые помогли бы ему избавиться от своего конкурента.
Нас неоднократно навещали эксперты и ответственные сотрудники военного министерства, которые хотели получить представление о наших мнениях и взглядах, а также нашем умении эффективно работать. Руководителем одной из рабочих групп был полковник Лоуэлл (он, к сожалению, погиб во время военных действий в Корее), который до Второй мировой войны занимал пост военного атташе в Берлине. Полковник рассказывал, что его интернировали в начале войны и выслали из Германии вместе с дипломатическим персоналом. Представители вермахта при этом обращались с ним очень порядочно. Он заверил нас, что будет относиться к нам ничуть не хуже. Это обещание было в действительности выполнено. Лоуэлл остался в моей памяти как честный и прямой американский солдат, с которым можно было говорить обо всем открыто и чистосердечно.
Эксперт по России оказался хорошим специалистом своего дела, правильно оценивавшим все проблемы, касавшиеся советской империи. Однако американцам явно не хватало сведений о Востоке, характере и образе мышления населения, положительных и отрицательных сторонах жителей восточноевропейских стран.
Нам все больше и больше давали материалов для обработки и оценки. То, что нам удалось сделать, произвело на американцев большое впечатление. Они конкретно убедились в том, что мы располагаем высоким уровнем знаний и большими возможностями для организации эффективной разведывательной деятельности.
И все же даже в начале 1946 года, когда я поднимал вопрос о реализации своих предложений, реакция американцев была уклончиво-сдержанной. В то время все еще серьезно опасались отрицательных последствий такого шага, в первую очередь политического характера. И наши спонсоры осторожничали. Надо, говорили они, подождать, пока у общественности притупятся негативные эмоции в отношении немцев и Германии и утихнет восторг по поводу русских союзников. Население Америки должно увидеть истинное лицо Советов и убедиться в агрессивности их намерений. В противном случае в таком демократическом государстве, как Соединенные Штаты, неизбежно возникнут внутриполитические трудности, что крайне нежелательно.