Война (сборник)

Константинов Андрей Дмитриевич

28 апреля 1985 года служба технического контроля доложила о взрыве в районе крепости Бадабер (район города Пешавар, ИРП) мощностью 250–300 тонн в тротиловом эквиваленте. Взрыв был зарегистрирован 27 апреля 1985 года, в 6.12 по исламабадскому времени. На основании доклада решением министра обороны СССР создана межведомственная комиссия. Ее закрытый отчет, представленный министру 1 сентября 1985 года, содержал несколько версий причин взрыва, ни одна из которых не признана окончательной и исчерпывающей.

…Родители капитана Глинского получили извещение о гибели сына в авиакатастрофе над территориальными водами Народной Демократической Республики Йемен. Через месяц после последнего боя Бориса его символические останки (на самом

деле – просто ташкентская земля) были доставлены в Москву и в тот же день похоронены на Троекуровском кладбище.

По просьбе сопровождавшего – начальника первого отдела Ташкентского авиационного завода, ни церемоний, ни надгробных речей не было. На кладбище разрешили присутствовать очень немногим – только самым близким. К таким ограничениям сопровождающий (разумеется, со всеми возможными извинениями-соболезнованиями) просил «отнестись с пониманием, чтобы не дискредитировать отечественное авиастроение накануне подписания важного международного контракта». Этот представитель авиазавода отдал также старикам (а они действительно превратились в стариков) Глинским свидетельство о смерти, выданное управлением ЗАГС города Ташкента, и 1150 рублей, собранных коллективом предприятия для семьи погибшего. На «похоронах» капитана Глинского присутствовал лишь один «посторонний» – капитан Илья Новоселов, которому предсказывали блестящую карьеру. Предсказания не сбылись – через несколько лет Новоселов погиб в одной из арабских стран при весьма странных обстоятельствах… Впрочем, это уже совершенно другая история…

Разумеется, похороны и поминки Бориса организовал генерал Иванников. Виктор Прохорович встретился с Владленом Владимировичем вечером того же дня, когда прибыл на совещание в Москву. Между двумя генералами состоялся продолжительный ночной разговор, в ходе которого Иванников рассказал Глинскому все что мог, безнадежно нарушив кучу приказов и регламентов сохранения режима секретности. Владлен Владимирович, понявший, что никогда не сможет прийти даже на могилку единственного сына, попросил, чтобы хоть у Надежды Михайловны была эта возможность. Точнее, не возможность, а иллюзия… Если уж могилы настоящей нет – пусть хоть будет место, где можно помолиться…

Большего генерал Иванников сделать не смог, поскольку до заключения межведомственной комиссии (а как позже выяснилось, и после него) все узники Бадабера считались пропавшими без вести. К тому же ведь и точная информация о том, кто именно содержался в Бадабере, также отсутствовала. Догадки, основывавшиеся на аналитике и скупых оперативных донесениях, не могли быть признаны установленными фактами.

На могильном надгробии Бориса было высечено его воинское звание – «капитан», хотя Иванников и сдержал свое слово, направив в день начала мероприятия шифром «Виола» начальнику ГРУ представление на досрочное присвоение Глинскому воинского звания «майор». Ивашутин вспомнил об этом документе, когда Виктор Прохорович лично докладывал ему о получении «подтверждающего» сигнала. Тогда начальник ГРУ еще предложил «не мельчить» и в случае успешного завершения операции представить ее главного исполнителя к званию Героя Советского Союза.

Однако представление на Глинского так и осталось не подписанным. И поскольку официальной версией его гибели стала авиакатастрофа в Йемене, оснований для его посмертного награждения руководство разведки не усмотрело.

Да и вообще, в связи с недоказанностью участия советских военнопленных в бадаберских событиях и отсутствием проверенной информации об их личных данных, вопрос о награждении кого-либо из них даже не поднимался.

Правда, за мужество, проявленное при отражении вооруженного нападения на заставу, медалью «За боевые заслуги» был награжден рядовой Шилов Олег Валерьевич. Однако доставленная в часть медаль была возвращена в наградные органы Минобороны, поскольку награжденный

пропал без вести при невыясненных обстоятельствах…

Несмотря на провал мероприятия шифром «Виола», министр обороны косвенно все же признал заслуги разработчиков операции. Это, в частности, выразилось в том, что подполковник Челышев Андрей Валентинович остался в рядах ВС СССР, несмотря на инвалидность. Решение о продолжении его службы практически совпало с присвоением Челышеву воинского звания «полковник».

После трех лет службы в центральном аппарате разведки, ушедших, в том числе, на подготовку третьей по счету диссертации, доктор филологических и кандидат военных наук полковник Челышев был назначен заместителем начальника научно-исследовательского центра ГРУ по науке.

В декабре 1994 года именно Челышев направил начальнику Генерального штаба ВС РФ докладную записку с особым мнением о недопустимости развертывания масштабных боевых действий в Чеченской Республике. Особое мнение Челышева не осталось незамеченным, и в результате он был переведен на должность профессора Военно-дипломатической академии, где продолжил научно-преподавательскую деятельность и после увольнения из рядов вооруженных сил в 1996 году.

Любопытно, что его судьбу на этом этапе во многом повторил полковник в отставке Беренда. Петр Станиславович сначала сменил Челышева на должности заместителя начальника научно-исследовательского центра, а потом и в Военно-дипломатической академии. Впрочем, позже, почти семидесятилетний Беренда, в отличие от шестидесятилетнего Челышева, от активной преподавательской работы отошел и посвятил себя внукам и даче…

Челышев редко разговаривал с кем-то о Глинском, но всегда считал себя ответственным за его судьбу. В первую годовщину бадаберского восстания он, едва только научившись ходить на протезах, нашел Виолу, после достаточно скромного концерта, никак не напоминавшего тот памятный, в затемненном Кабуле. Андрей Валентинович и сам себе не до конца смог объяснить, зачем он захотел поговорить с Виолой. Он представился, назвавшись сослуживцем Бориса, и Виола сразу как-то театрально ахнула, запрокинула лицо вверх и погладила абсолютно холодной рукой его руки:

– Ну и где он? Хотя… нет, не говорите! Я знаю – он разведчик! Наверное, как и вы… Значит, правду вы все равно не скажете. Он в командировке, да?

Андрей Валентинович сглотнул ком в горле и кивнул:

– Да. В командировке. В длительной…

Виола еще раз вздохнула (в ее дыхании отчетливо ощущались коньячные пары) и попросила номер домашнего телефона Челышева, чтобы пригласить его на свой гала-концерт…

Никакого гала-концерта, конечно же, не состоялось. Челышев в общих чертах знал, как сложилась жизнь и карьера Виолы Жемчужной, чей карьерный взлет как раз и пришелся на 1985 год, когда она вела передачу на радиостанции «Юность». С радиостанции ее вскоре уволили «за неоднократные нарушения трудовой дисциплины». Еще какое-то время она выступала в составе концертных бригад, реже – сольно, но на фоне перестройки, открывшей доступ на советскую сцену западным звездам, зрительский интерес к цыганской эстраде (и так-то небольшой) – снизился еще больше. Из театра Виолу уволили, судя по всему, за то же самое, что и с радио. Замуж Виола так и не вышла и стала все больше и больше злоупотреблять спиртным…

В марте 1989 года она все-таки позвонила Челышеву и предупредила, что дала его телефон какой-то якобы родственнице Бориса – некой Ирине Владимировне Трубачевой… А потом следы Виолы затерялись. Лишь летом 2010 года во время отдыха в забайкальском военном санатории «Дарасун» Челышев увидел на станции Даурия жалкую маленькую афишку: «Только сегодня, в 20.00. Прима московского театра „Ромэн“ Виола Жемчужная. Цена одного билета – 30 рублей, двух – 50 рублей. Заявки на „бис“ оплачивать прямо в зале». Андрей Валентинович на концерт не пошел…