Война среди осени
Шрифт:
— Расскажи мне, — попросил Маати. — Расскажи все.
— Придется всю ночь говорить, — горько усмехнулся юноша, но руки не отнял.
— Ну и пусть. Ведь на свете нет ничего важнее.
Баласар не мог уснуть. Наступила ночь, запоздалый ливень наполнил воздух запахом воды и ворчанием далекого грома, а он все лежал в постели, безуспешно пытаясь забыться.
В библиотеке на столе лежали стопки приказов с подробными распоряжениями о действиях каждого командира в первой части похода. Синдзя не ошибся. Стопок было, конечно же, две. Письма, скрепленные зеленой печатью — для тех, кто поведет армию на север, чтобы предать мечу Западные земли и немного пополнить казну Верховного Совета. Письма, скрепленные красной печатью — для тех, кто повернет армию — двадцать тысяч воинов, три сотни паровых телег, шесть тысяч лошадей и бог знает сколько слуг и девок — на восток, навстречу завоеваниям, которые войдут в историю.
Если ему суждено победить, он прославится как величайший полководец уже за одну свою дерзость. От самой войны трудностей Баласар не ждал, ведь у Хайема не было ни опыта, ни войска. Он понимал, что оставит в истории всего два следа: несметные сокровища, которые хлынут в Гальт, и ритуал, который освободит мир от угрозы андатов.
Ночь шла на убыль, а он по-прежнему не мог сомкнуть глаз. Он все приготовил, все расставил по местам. Поэта, книги о Свободе от Рабства, воинов и орудия войны. В этом сезоне ему предстояло совершить последнее, самое главное из своих деяний. Не важно, что сулило будущее, победу или поражение. Эта война должна была стать последней, самой славной вершиной на его пути. Он представил себя стариком в одной из таверн Киринтона. Как пройдет его жизнь с этой ночи и до смертного часа? Каково это — жить в тени былого величия? Он пообещал себе уйти. Когда война кончится, ему хватит денег на все, чего душа пожелает. У него будут собственные земли, жена и дети. Разве этого недостаточно? Если уж ему будет не по силам превзойти собственную славу, то не стоит и унижать себя тщетными попытками. Он вспомнил о героях, которые слонялись по улицам и забегаловкам Актона и надоедали всем историями о давно забытых победах. Он не хотел становиться одним из них. Нет, он будет великим полководцем, который исполнил свой долг и отошел в сторону, чтобы спасенные им жизни текли своим чередом.
В глубине души Баласар вовсе не считал себя завоевателем. Он был простым человеком, который понял, что нужно сделать, и сделал это.
Если ему суждено проиграть, тогда и его, и всех жителей Гальта ждет изгнание или гибель.
Баласар перевернулся на другой бок. В раскрытые ставни заглядывало небо. Звезды посверкивали сквозь прорехи в облаках. Он подумал, что далеким огонькам нет никакого дела до того, что творится на земле. А между тем на следующую ночь, когда их свет снова посеребрит стены крепости, жребий мира будет уже брошен.
Баласар едва не заснул. Его веки отяжелели, мысли потерялись на границе яви и сна. И вдруг ему показалось, что он перепутал приказы. Смутное воспоминание становилось тем отчетливей, чем сильнее он старался вспомнить, как было на самом деле. Не запечатал ли он конверт зеленым вместо красного сургуча? Наверное, он заметил ошибку, хотел ее исправить, и забыл. Войска получат неверный приказ. Один из легионов уйдет на север вместо того, чтобы свернуть на восток. Пока они обнаружат ошибку, пока исправят ее, уйдет время. А может, у поэта ничего не получится, или какая-нибудь банда наемников забредет в Нантани и выдаст его Хайему. Страхи, один другого невероятнее, заполонили его сознание. Беспокойство росло.
Наконец, нервный и злой, он встал, натянул плотную хлопковую рубаху и полотняные штаны и босиком отправился в библиотеку. Нужно было вскрыть все послания, проверить их, запечатать снова и тщательно все пересчитать, чтобы чокнутая обезьяна, которая поселилась у него в голове, наконец успокоилась. Шлепая по темным коридорам со свечой в руке, он с любопытством подумал, что делал Утер Алый Плащ такими же глухими ночами. Неужели тоже вскрывал свои письма, как старый пугливый торговец трясет ставни лавки, проверяя, хорошо ли они заперты? Быть может, это постыдное беспокойство выпадает на долю каждому, кто несет на плечах ответственность за тысячи жизней.
Часовые у дверей библиотеки вытянулись по стойке смирно, мигом позабыв сплетни и жалобы, которыми они обменивались, коротая долгую ночь. Баласар сурово кивнул им. В библиотеке он зажег лампы от своего огарка. В комнатах затеплился неяркий свет. Приказы лежали на столе, где он их и оставил. Баласар тяжело вздохнул, вынул из ящика бруски цветного воска и печать и принялся за долгую, скучную работу. Он разламывал старую печать, перечитывал послание, снова запечатывал конверт и перекладывал его в стопку. Когда он закончил, свеча испустила последнюю струйку дыма, а масла в светильниках заметно убавилось. Память его подвела. Все приказы с самого начала были запечатаны правильно. Баласар встал, потянулся и открыл ставни. Ветер окатил его свежей волной. Птицы уже проснулись, хотя на небо на востоке еще даже не порозовело. Полная луна клонилась к горизонту. Приближался рассвет. Спать уже некогда. Сейчас — некогда.
В дверь тихонько постучали. Вошел Юстин. Под глазами у него темнели круги. Правда, только по ним и было видно, что поспал он не дольше самого Баласара. Одежды на Юстине даже похрустывали от чистоты, на груди и спине красовались знаки различия. Его волосы были стянуты на затылке и скреплены толстой серебряной застежкой-кольцом, как и полагалось в особых случаях. В каждом движении воина сквозили решимость и сила. Баласар его понимал. Юстин готовился увидеть, как вершится судьба целого мира. Баласар вдруг вспомнил про свою простую рубаху и босые ноги.
— Что нового? — спросил он.
— Поэт всю ночь не спал. Медитировал, читал, готовился. Не знаю, может, и в половине того, что он делал, нужды не было. По крайней мере, трудился он на совесть.
— Большую часть и вправду делать необязательно. Но если это помогло ему успокоиться, почему бы нет.
— Я приказал подать ему завтрак. Он сказал, что после еды хочет отдохнуть пол-ладони, а потом начнет. Говорит, что рассвет — особое время, это нам на руку.
— Что ж, тогда мне тоже нужно переодеться. Если уж это — не повод надеть парадное облачение, тогда не знаю, какого еще случая ждать.
— Я отправил людей ждать сигнала. К ночи мы все узнаем.
Баласар кивнул. Он знал: на самых высоких холмах от Нантани до Арена сложены костры. Если его чаяниям суждено сбыться, верные люди в Нантани подадут условный знак, и тогда костры на вершинах вспыхнут один за другим. Тонкая цепочка огней протянется из Хайема прямо к его порогу.
— Прикажи, чтобы принесли мне кружку каффе и хлеба, — сказал Баласар. — Встретимся перед церемонией.
— Только хлеб, генерал? Тут готовят неплохую свинину.
— Потом. Когда закончим, я поем как следует.
Комната, которую страж выделил им для ритуала, за всю свою историю успела побывать складом, залом приемов, а под конец — храмом. Гобелены с изображениями Четырех Богов, которым поклонялся страж Арена, сняли и положили в угол, как простые ковры. Сейчас гладкие каменные стены покрывало множество символов. Некоторые из них Баласар знал, другие ни разу в жизни не видел. Вся восточная стена была полностью исписана вязью Старой Империи и напоминала страницу из книги стихов. В центре комнаты лежала единственная подушка, а рядом с ней — книги. Две в переплетах из вытертой кожи, одна без обложки, еще одна, закованная в сияющий металл. Сколько лет прошло с тех пор, как Баласар принес их из пустошей! Он кивнул томам, как старым знакомым или, быть может, врагам.