Война в Малой Азии в 1877 году: очерки очевидца.
Шрифт:
С наблюдательного поста впереди лагеря уже верст за пять виднелось приближение экипажей Главной квартиры, окруженных казаками. Спустившись в небольшую балку, бывшую впереди лагеря, экипажи остановились. Великий князь главнокомандующий сел на коня и в сопровождении свиты направился к лагерю. Взвились сигнальные ракеты, на передовой линейке выстроились караулы и забили барабаны. Корпусный командир со свитой поскакал навстречу. Не сходя с лошади, августейший главнокомандующий обнял и поцеловал генерал-адъютанта Лорис-Меликова. Далее, с обнаженной саблей и почетным рапортом, лихо подскакал генерал Девель, командовавший парадом, и скоро оглушительное «ура» и торжественные звуки музыки огласили лагерь: главнокомандующий объезжал войска. Проскакав по фронту, главнокомандующий еще раз объехал войска, чтоб благодарить каждую отдельную часть за недавние военные подвиги. Затем он зашел в церковь, а после этого принял почетный караул. По окончании парада все разошлись, довольные приветливостью и похвалами великого князя и надеждой на решительные действия. По окончании торжественной встречи опять приходилось вспомнить
Вечер и следующий день прошли частью в отдыхе, частью в совещаниях начальства. Вероятным последствием этих совещаний следует считать, что второй бригаде 39-й пехотной дивизии под начальством генерала Ореуса приказано было перейти на левую сторону Карс-чая и расположиться на несколько выдвинутой позиции, впереди Бердых-чая и селения Мелик-кев.
28 мая главнокомандующий ездил в лагерь генерала Геймана. Путь лежал по западной стороне карсских укреплений, через Чалгаурские горы. Этот путь мне пришлось совершить уже второй раз; теперь мы ехали по значительно улучшенной и разработанной дороге, на всем протяжении которой нас встречали различные части кавалерии. Тут я впервые имел удовольствие видеть нижегородцев и северцев, а в аравартанском лагере — знаменитые полки кавказской гренадерской дивизии, с которыми пришлось потом переживать столько радостей и горя. В аравартанском лагере повторилась встреча, устроенная 26 мая в Мацре. Во время нашего отдыха и обеда со стороны северных и восточных укреплений Карса слышались довольно частые орудийные выстрелы. Возвратившись, мы узнали, что лагерь генерала Ореуса у Мелик-кева был засыпан турецкими гранатами. Незаметно выдвинув полевую батарею из Мухлиса, турки открыли по нашему лагерю учащенную пальбу. По счастью, особых потерь этот сюрприз не причинил отряду генерала Ореуса. Несмотря на гранаты, батальоны собрались без всякого переполоха, а батареи быстро выдвинулись и прогнали непрошенных гостей. Между тем на правом, противоположном берегу Карс-чая значительное число турецких батальонов вышли из-за укреплений Карадага и Араб-Табии и двинулись против лагеря при селении Мацра. В это время генерал Девель, инженеры и артиллерийские офицеры производили рекогносцировку, выбирая места для будущих осадных батарей. Генерал Девель, заметив решительное наступление турок, вызвал остававшуюся в лагере первую бригаду своей дивизии. Как только показались наши батальоны, турки не замедлили повернуть назад. Все дело кончилось одной тревогой.
Обсуждая этот случай, некоторые удивлялись, откуда это турки набрались такой смелости, решаясь среди белого дня наступать на наш лагерь? Большинство же, на основании россказней лазутчиков, держались того мнения, что на подобные выходки карсский гарнизон вынужден вследствие тревожного настроения жителей города, настоятельно требующих, чтоб гарнизон или дал сражение русским, или очистил крепость. Наученное печальным опытом прошлой войны, карсское население и слышать, будто бы, не хочет об осаде; при первой, пущенной с нашей стороны, гранате, оно взбунтуется и потребует сдачи крепости. «Только с трудом и ложными обещаниями о приходе армии Мухтара-паши жители Карса сдерживаются от беспорядков», — прибавляли к этим рассуждениям наши лагерные вестовщики. С такими-то Успокоительными мыслями приступали мы к осадным действиям под Карсом.
Осадная артиллерия и парк наконец прибыли в лагерь. Доставлено было всего 110 или 115 орудий, из которых большую часть составляли 24-фунтовые нарезные, заряжающиеся с казенной части пушки и 6-дюймовые мортиры. Выстроившись в два ряда, осадные орудия заняли довольно обширное пространство и представляли очень внушительный вид. Армяне и турки соседних сел с любопытством на них посматривали; другие были уже близко знакомы с ними, так как везли их из Александрополя и Кюрюк-Дара. По той же причине знали они хорошо и приблизительное количество доставленных в лагерь снарядов. Теперь значительное число арб согнано было для доставки орудий и снарядов на место будущих батарей. Соседнее население видело также, как изготовлялись платформы под орудия и штурмовые лестницы из дерева, проданного и доставленного из соседних деревень. Указываю на все эти факты, чтобы засвидетельствовать, что не от корреспондентов и не из газет неприятель узнает необходимые ему сведения; он не настолько прост, чтоб дней двадцать ожидать петербургских или лондонских газет и из просмотра их черпать указания для своих действий; те временные успехи, которые турки имели, приобретены ими не на основании преследований газет и корреспондентов. С другой стороны, я не знаю и никто и ни разу не указал случая, который доказывал бы, что мы воспользовались хотя одними разоблачением или нескромностью европейской печати насчет турецких позиций, планов и сил. Во время осадных действий под Карсом я и некоторые другие корреспонденты постоянно следили за ходом работ и часто посещали самые батареи, однако, от того никакого вреда не произошло. Мы воздерживались от описания многих фактов, относящихся к ходу осады, и публика о них до сих пор не ведает: но туркам ничто не мешало своевременно знать эти факты лучше нас всех. Мало того, мне не раз случалось удостовериться, что на лагерном базаре самые важные секреты узнавались всегда раньше, часто за несколько дней, нежели они делались достоянием корреспондентов и даже начальников отдельных частей. Все это очень понятно; мы жили и действовали не в безлюдной степи, а среди населенной страны; население это имеет глаза и уши, с которыми, к сожалению, нельзя поступить, как с корреспонденцией или газетной статьей.
Первая осадная батарея сооружена была ночью, 29 мая, впереди лагеря генерала Ореуса. Она была в четыре орудия и предназначалась не для действия против турецких укреплений, а для обстреливания тех мест, где предположено было соорудить уже настоящие осадные батареи. С той же целью построены были в следующую ночь две батареи на правом берегу Карс-чая, на небольшой возвышенности, именуемой Кабах-тана.
Карские укрепления остались почти на тех же местах, где они существовали и в 1855 г. Без сомнения, внешность и сила редутов и укреплений значительно изменились и представляли теперь несравненно больше затруднений для нападающего. Так, например, более доступные тогда Шорахские высоты и Чахмахская возвышенность имели теперь очень грозный вид. Карсские укрепления, как известно, славятся тем, что они сооружены на возвышенностях, представляющих как бы естественные форты; осаждающему же негде поставить батарей, которые командовали бы над укреплениями крепости и могли производить сколько-нибудь действительный огонь. Идти на штурм приходится по открытой местности, а эскаладу делать по страшной крутизне, которая и без искусственных препятствий представляет много затруднений. При нынешнем беспощадном ружейном огне трудно даже вообразить, какая сверхъестественная сила могла бы помочь штурмующему проникнуть в подобные укрепления.
Между тем, повторяю, мы заготовили уже штурмовые лестницы и готовились справиться с Карсом в течение нескольких дней. Юго-восточная сторона Карса более доступна; здесь оборона только искусственная, естественных препятствий нет. Форт Хафиз-паша расположен на равнине; но допустив, что эта часть укреплений была бы взята, мы очутились бы тогда под страшным огнем с Карадага и Араба, которые, вместе с цитаделью, возвышаются над городом и юго-восточными укреплениями. Удержаться тут было бы трудно. У нас предположено было соорудить до семи батарей против шорахских укреплений: Техмас, Тип-тапеси и Лаз-тапеси; главным же образом сосредоточить огонь на северных укреплениях, против Мухлиса и особенно против Араба или «арабки», как его прозвали солдаты, и Карадага.
Большая часть батарей предполагалась на правой стороне Карс-чая. Из этого видно, что предполагалось штурмовать Араб и Карадаг; против всех западных укреплений и Мухлиса действовать только демонстративно, для отвлечения сил гарнизона, а южную и восточную стороны оставить совершенно свободными. Этим надеялись устроить туркам «золотой мост» как в Ардагане. Рассчитывали, что после занятия нами хотя одного сильного укрепления, гарнизон, побуждаемый страхом и волнениями карсских жителей, убежит по оставленному ему широкому пути к Саганлугу. Тут уж его доконала бы наша кавалерия, стоявшая на юго-западе, возле Аравартана.
В ночь со 2 на 3 июня решено было разом соорудить и вооружить все батареи, как с северной стороны, так и против Шорахских высот. Первая задача выпадала на войска генерала Девеля, а вторая — на эриванский отряд генерала Геймана. Вечером, в один час, войска обоих лагерей должны были двинуться с орудиями на назначенные места и построить в течение ночи батареи с таким расчетом, чтоб с рассветом по всей линии могла загораться канонада. В первоначальном плане произошло только следующее изменение: признано, что иметь только одну бригаду в Мацре, против Араба и Карадага, особенно ввиду штурма, было бы слишком недостаточно; поэтому вторая бригада 39-й дивизии была возвращена из Мелик-кева, а вместе с тем некому уже было сооружать и прикрывать батареи против Мухлиса, на левом берегу Карс-чая, отделенного от правого огромным оврагом и очень крутыми спусками. Поэтому предположение соорудить здесь несколько батарей было отменено, а прежде устроенные батареи, впереди лагеря генерала Ореуса, — сняты.
2 июня целый день в лагере замечалась лихорадочная деятельность. Войска готовились к усиленной ночной работе, снабжались пищей и шанцевым инструментом. Артиллерийские снаряды укладывались на арбы и вывозились на местность впереди лагеря; туда же направлялись и осадные орудия. Полевые батареи готовились поддержать, в случае нужды, своим огнем сооружение батарей. Часам к семи вечера все уже было на месте, в довольно просторной ложбине, версты полторы впереди лагеря. До Карса было до восьми верст: батареи предполагалось соорудить на расстоянии 1500—1700 сажен от укреплений; таким образом, ночью нужно было продвинуться вперед верст на пять. Желая быть свидетелем всей этой сложной работы, я сел на коня и выехал из лагеря. В ложбине, о которой я упомянул, арбы со снарядами стояли еще в беспорядочной куче: осадные орудия выстраивались по четыре; раздавались командные слова, суетились артиллерийские офицеры, каждый около своих пушек. Впереди своих четырех орудий, уже изготовленных к походу, сидел на коне, насупившись и закутавшись в бурку, мой добрый знакомец Р. Я подъехал, чтоб пожать ему руку и пожелать успеха.
— Приезжайте же завтра на мою батарею, — говорит он.
— Непременно приду...
— Что ж, по уговору, шампанское будет? — спрашивает другой артиллерист.
— Прежде-то подбейте орудия Арабки.
— Да уж это, как Бог свят!
Мы простились, и я еду дальше. Войска выстраиваются по числу батарей; назначенные для земляных работ части, кроме воинского вооружения, снабжены кирками, топорами, досками для платформ. У каждого солдата я замечаю несколько полотняных мешков. Один из этих мешков мне показывают. Полотно довольно тонкое: длина мешка около аршина, ширина наполовину меньше. Их набьют землей, составят из них стенки и пересыпят еще слоем земли, а сверху дерну положат, чтоб неприятелю не был заметен профиль батареи. Впереди этих рабочих команд стоят войска, которые будут прикрывать работы, выдвинувшись вперед. Если турки вздумают сделать вылазку, эти войска должны энергично отбросить их. Подавать сигналы, даже курить не велено; идти приказано в полнейшей тишине, чтоб турки не заметили. Команды и распоряжения будут передаваться словесно, через ординарцев и адъютантов.