Война в небесах

Зинделл Дэвид

Для Данло это был самый длинный и бедный событиями отрезок пути. У Шейдвега он, согласно приказу лорда Николоса, должен был распрощаться со своими собратьями и в одиночку идти к сгущениям Рукава Стрельца и к Невернесу, но на данном этапе ему почти нечем было себя занять. Мультиплекс между двумя Рукавами галактики ровен, как лист кованого золота. Данло мог бы, конечно, беседовать с лордом Беде, но старый лорд в пассажирском отсеке либо спал, либо входил в ускоренное время, в котором корабельный компьютер замедляет мышление,

как мороз – древесный сок, и время для человека движется куда быстрее, чем в реальности.

Данло ограничивался разговорами со своим образником.

Голографический Эде, лысый, с черными глазами мистика, парил, точно призрак, в темноте корабля. Данло давно надоели его предостережения относительно опасностей мультиплекса и его постоянно высказываемое желание вернуть себе тело и снова стать человеком. Но слова, отключающего занудливую машину, Данло не знал, да и одиночество среди звезд порядком ему наскучило, делая желанным почти всякое общество. Иногда Эде даже веселил его. Однажды, когда они прошли мимо огненно-белого дублета, Эде в тысячный раз напомнил ему, что ивиомилы, возможно, идут через те же самые звезды, чтобы уничтожить Невернес.

– И у них мое тело, пилот. Если они взорвут солнце Невернеса и уйдут к ядру, как же я получу назад свое тело?

– Мы не дадим им взорвать солнце Невернеса, – в тысячный же раз ответил Данло.

– Хоть раз бы еще ощутить мир через мое тело.

– А потом? Что ты будешь делать со своим возвращенным телом?

Лицо Эде выразило механическую грусть.

– Буду пить лучшие огненные вина, греться на песочке у Астаретского моря, нюхать розы, буду страдать, плакать и играть с детьми. Хорошо бы еще влюбиться.

Обычно у них этот разговор дальше не шел, но Данло был в игривом настроении и потому спросил:

– А вдруг твое тело не захочет больше быть телом?

Эде произвел несколько компьютерных операций (или подумал) и спросил в свою очередь: – Что ты имеешь в виду?

– Твое тело пролежало замороженным три тысячи лет, так?

– Только две тысячи семьсот сорок пять.

– Мой друг Бардо однажды умер, – улыбнулся Данло, – и его заморозили всего на несколько дней. Когда криологи его разморозили, он обнаружил, что утратил некоторые свои способности.

– Какие?

– Он утратил способность… иметь дело с женщинами.

– Но у меня с этим никогда затруднений не было.

В сущности, Николос Дару Эде в своем человеческом облике был слишком поглощен своими компьютерами и восхождением к божественному состоянию, чтобы уделять любви углубленное внимание. Но если говорить о сексе, то он не зря был основателем величайшей религии человечества: как и у большинства таких харизматических лидеров, его постель пустовала редко.

– У Бардо их тоже не было, – заверил Данло. – Но когда его вернули к жизни, его копье перестало подниматься.

– Значит, при размораживании

моего тела надо будет принять меры, чтобы мое копье осталось поднятым.

– Осталось?

– Разве я не рассказывал тебе о моем преображении?

– Ты рассказывал, как копию твоего мозга перенесли в вечный компьютер, а тело заморозили.

– Да-да, но что я делал до того, как перенес свое сознание в компьютер и стал богом?

– Откуда же мне знать? – Данло улыбнулся, живо представив себе, как толстый голый Эде занимается любовью с тремя красотками, на которых женился в утро своего великого преображения.

– Перед тем как преобразиться, мне захотелось побыть мужчиной в последний раз, и я лег в постель с тремя моими новыми женами. Но я перевозбудился – наверно, из-за напитка кури, который приготовила мне Амарис, – и во время преображения оставался, боюсь, в эрегированном состоянии.

Данло уже с трудом сдерживал смех.

– Ты приступил к преображению с копьем, торчащим в небеса, да?

– На мне было просторное кимоно, пилот, так что этого никто не видел.

– Но ведь когда ты умер… то есть когда программисты разобрали на части твой мозг и ты перешел, как тебе казалось, к высшей форме жизни, разве физическое возбуждение твоего тела не прошло?

– Мое преображение длилось всего девять с половиной секунд, пилот.

– Да? Я думал, гораздо дольше.

– Ну, торжественная церемония, конечно, заняла несколько часов – великие события требуют великой помпы, тебе не кажется?

– Да, наверно.

– Я приказал криологам заморозить меня в тот самый момент, когда мое преображение завершится. За девять с половиной секунд мое копье явно не успело опасть.

– И в таком-то виде Вселенская Кибернетическая Церковь сохраняла тебя на протяжении стольких веков?

– Меня заморозили прямо в кимоно. Все было вполне пристойно.

Тут Данло не выдержал и расхохотался, а потом сказал:

– Нет, в религии все-таки много смешных сторон. И как это одни люди могут поклоняться другим? Даже такому вот лысому толстячку – его кладут в гробницу, а у него торчит, как у сатира.

– Твои слова оскорбительны, пилот.

– Ну извини, пожалуйста.

– Архитекторы кибернетических церквей поклоняются не человеку, а чуду моего преображения в бога.

– Понятно, понятно.

– Но еще большим чудом будет, если мы вернем мое тело и оживим меня во плоти.

– Да, конечно.

– Ты поможешь мне вернуть мое тело, правда, пилот?

– Я же обещал, что помогу.

– Даже если мое копье больше не поднимется, мне все-таки хочется обнять женщину.

Данло закрыл глаза, вспоминая, как обнимал Тамару Ашторет в лучах утреннего солнца.

– Да. Я понимаю.

Эде, как будто из уважения к внезапно наступившему молчанию, заговорил лишь долгое время спустя: – Пилот?