Война в небесах

Зинделл Дэвид

Данло покачал головой.

– Ты же знаешь, я не хочу, чтобы с ним случилось что-то дурное.

– А зря. Возможно, тебе следовало бы забыть свой обет и найти способ подобраться к Хануману поближе. И тогда…

– Что тогда?

– Убить его, ей-богу! Перерезать его лживую глотку или выдавить из него дух!

Данло при одном упоминании таких ужасов сам почувствовал, как у него перехватило дыхание. Он стиснул флейту, как тонущий в черной ледяной воде хватает протянутую ему палку.

Но

в следующий момент, осознав всю невозможность того, что предлагал Бардо, он расслабился и весело улыбнулся.

– Ты же знаешь, я никогда не причиню ему зла.

– Знаю, в том-то и горе. Потому нам и не обойтись без войны, ведь иначе его не остановишь.

– Но ведь остается, еще наша миссия, правда? Остается надежда избежать войны.

– Я помню, твой фраваши прозвал тебя Миротворцем, – . тихо засмеялся Бардо. – Но чтобы заключить мир, нужны две стороны.

– Все люди хотят мира.

– Это говорит твоя надежда. И твоя воля подчинить реальность мечтам твоего золотого сердца.

– У Ханумана тоже есть сердце; ведь он человек.

– Я в этом не уверен. Иногда мне сдается, что он демон.

Дaнло с мрачной улыбкой вспомнил дьявольские льдисто-голубые глаза Ханумана и сказал:

– Странно, но мне кажется, что он самый сострадательный человек, которого я встречал в жизни.

– Кто, Хануман ли Тош?

– Ты не знал его так, как я, Бардо. Когда-то, подростком и еще раньше, он был сама невинность. Это правда. Он родился с нежной душой.

– Что же его так изменило?

– Мир. Его религия, то, как отец усматривал негативные программы в малейших его провинностях и силой надевал на него очистительный шлем. Его изменило все это – и он сам. Никогда не видел человека, имеющего такую страшную волю менять самого себя.

– Знал бы ты своего отца, Паренек.

Данло ждал продолжения, глядя на темные отверстия своей флейты.

– Но твой отец в конце концов обрел сострадание, а Хануман его потерял. Один стал светочем для всей проклятой вселенной, а другой выбрал тьму, как слеллер, потрошащий трупы.

– Мне все-таки хочется верить, что надежда бесконечна для каждого.

Бесконечные возможности. Бесконечный свет, который живет во всех и во всем.

– Ну, надежда Ханумана на себя самого и правда бесконечна.

– Потому что он говорит, что хочет стать богом? Второй Столп рингизма гласит, что каждый человек может стать богом, следуя путем Мэллори Рингесса, и Хануман в этом стремлении ничем не отличался от миллионов других.

– Он не только говорит. Зачем, по-твоему, он разбирает луны на этот свой компьютер, который висит в космосе, точно маска смерти?

– Но ты же сам учил его, что путь к божественному пролегает через вспоминание Старшей Эдды.

– Я? Ну да, наверно. Но богом

можно стать по-разному, так ведь?

– Не знаю.

– Когда его вселенский компьютер будет наконец закончен и Хануман к нему подключится, он станет все равно что бог. Станет как Твердь, только поменьше – для начала.

Твердь когда-то была воином-поэтессой по имени Калинда. Она добавляла нейросхемы к своему человеческому мозгу и постепенно разрослась так, что заняла несколько звездных систем.

– Он не первый, кто попытается это сделать.

– В истории Цивилизованных Миров – первый. И последний. Думаю, ему ничего не стоит уничтожить все миры от Сольскена до Фарфары.

Данло поднес флейту к губам, размышляя над всем, что сказал ему Бардо. Это верно: заражение Цивилизованных Миров рингизмом – наименьшее из зол, на которые способен Хануман.

– У Ханумана всегда была мечта, – тихо сказал Данло. – Прекрасная и ужасная.

– Что еще за мечта?

– Я… не знаю. Не до конца знаю. Раньше мне казалось, что я угадываю ее, как огни города сквозь метель. Ее краски. Он мечтает о лучшей вселенной, вот что. И о чем-то большем. Боюсь… что он стал бы не просто одним из богов, если бы мог.

– Ха! Что же может быть больше, чем чертов бог? Дальше и ехать некуда!

Но Данло уже закрыл глаза и выдул из флейты тихую протяжную ноту, как будто ушел в воспоминания о прошлом и будущем. В центре его внутреннего мрака распустился крохотный цветок света, который рос и рос, пока не заполнил собой всю вселенную сознания Данло.

– Он и обыкновенным-то богом не станет, – проворчал Бардо. – Мы этого не допустим.

Данло отложил флейту и взглянул на него.

– Не допустим?

– Мы остановим его. Плохо, конечно, что сами рингисты его не остановили, но он обдурил их, внушил, что Вселенский Компьютер нужен только для того, чтобы вспоминать Эдду.

Данло втянул в себя свежий ночной воздух и сказал:

– Ты веришь, что война способна изменить лицо вселенной. Да, верно: война – это очищающий огонь, от которого почти ничто не может спастись. Но что, если она опалит наши собственные лица, Бардо? Что, если мы проиграем?

– Проиграем? Что ты такое говоришь, ей-богу?

– Но у рингистов вкупе со Старым Орденом легких кораблей больше, чем у нас.

– Даже если удача отвернется от нас, Хануману все равно придется остановиться. Ты думаешь, Твердь, Химена и другие галактические боги позволят его компьютеру сожрать Цивилизованные Миры?

– У богов своя война. Наша деятельность для них не более заметна, чем для нас глисты в собачьем брюхе.

– Тут ты прав, пожалуй: на помощь богов полагаться не стоит. Положимся на ракеты, на лазеры и на собственную доблесть.