Война во Вьетнаме (1946-1975 гг.)
Шрифт:
Однако Элигэнт предлагает заглянуть глубже и, отвечая на собственный вопрос “Чем же объясняется… столь поверхностный и столь предвзятый взгляд СМИ?”, заключает: “Главной причиной, с моей точки зрения, является чрезмерная политизированность корреспондентов, вызванная ростом ажиотажа вокруг вьетнамского вопроса в Европе и в Америке. СМИ были "против правительства" на инстинктивном уровне и, по крайней мере невольно, на стороне врагов Сайгона”‹29›. Наконец-то Элигэнт сказал то, что нужно, – в СМИ подвизались почти исключительно убежденные либералы, а они не могли отражать события по-иному.
Вместе с тем СМИ не состоят исключительно из одних репортеров. Им совсем не безразлично мнение об их продукции всевозможных шефов бюро, редакторов и издателей, которые нанимают на работу журналистов, и которые могут их уволить. Какие люди представляли журналистскую элиту? Опрос, проведенный в 1981 году среди 240 корреспондентов ведущих компаний СМИ – “Нью-Йорк тайме”, “Вашингтон пост”, “Уолл-Стрит джорнел”, “Тайм”, “Ньюсуик”, “ЮС ньюс энд уорлд рипорт”, CBS, NBC и ABC, – очень многое проясняет.
Так, 54 процента журналистов причисляли себя к либералам, и только 19 процентов говорили
Освещение Новогоднего наступления телевидением показало пугающую мощь этого средства массовой информации и влияние, которое оно может оказывать на ход событий. 18 июля 1982 года ведущий одной постоянной газетной рубрики, Том Уикер, появился на телеэкране в передаче “Час Дэвида Бринкли” с постоянными телеведущими Бринкли, Сэмом Дональдсоном и Джорджем Уиллом. Все эти придерживающиеся довольно разных политических взглядов люди сошлись во мнении, что для государства совершенно невозможно продолжать войну, когда каждый вечер на экранах телевизоров люди видят кровь и ужасы сражений. Джордж Уилл привел в пример битву при Энтиетэме времен Гражданской войны и сказал: “Если бы северяне видели это сражение в живом цвете, они бы выбрали президентом Макклеллана, и сегодня у нас было бы две страны” {40} . Еще один участник беседы добавил, что “ТВ и другие СМИ фактически обладают контролем над национальной политикой”. 1 августа 1982-го в этой же самой программе участвовал редактор “Вашингтон пост” Бен Брэдли. Он сказал, что телевидение может управлять мнением народа и что британское ТВ не освещало события на Фолклендах, благодаря чему и удалось избежать падения популярности войны у населения. В заключение программы Дэвид Бринкли процитировал высказывание Уилла относительно Энтиетэма, сделанное им 18 июля 1982 года, и добавил: “Точно так оно и есть”.
{40}Части спаги (spahi – от персидского слова “сипахи”, означающего “всадник” или “кавалерист”) набирались главным образом из жителей французских владений в Северной Африке. Впервые иррегулярный корпус спаги появился на службе французов в 1831 г. в Алжире, а с 1834 г. эта туземная конница получила статус регулярной. В 1845 г. спаги были реорганизованы в три полка, каждый из которых дислоцировался в одной из трех алжирских провинций (Алжире, Оране и Константине), а в 1886 г. к ним добавился 4-й полк, сформированный в Тунисе. Кроме полков спаги, комплектуемых в Северной Африке, в составе вооруженных сил Франции существовали эскадроны сенегальских (с 1843 г.) и суданских (с 1891 г.) спаги, состоявшие из туземцев Западной Африки, а также подразделения кохинхинских спаги, служившие в 1864 – 1870 гг. в Индокитае. В 1939 г. во французской армии имелось 13 североафриканских полков (1-й – 3-й, 6-й – 9-й алжирские, 4-й тунисский, 1 -и – 4-й марокканские) и один сенегальский эскадрон спаги. Во время Второй мировой войны конные полки были полностью или частично моторизованы. В 1943 – 1944 гг. три моторизованных полка спаги (3-й алжирский, 3-й и 4-й марокканские) сражались в Италии как разведывательные части пехотных дивизий Французского экспедиционного корпуса генерала А. Жюэна, а в кампании 1944 – 1945 гг. во Франции и Германии участвовали восемь полков спаги (в т. ч. два конных). Некоторые формирования спаги, оснащенные легкой бронетехникой, в 1946 – 1954 гг. воевали в Индокитае (например, 8-й алжирский полк, 5-й марокканский полк и 6-я марокканская группа эскадронов). После Алжирской войны 1956 – 1962 гг. французы расформировали все бронекавалерийские (разведывательные) полки этого типа, однако в 1963 г. один из них был восстановлен под названием 21-го полка спаги. Переименованный с 1965 г. в 1-й полк спаги, он существует во французской армии до сих пор. – Прим. ред.
Британский военный историк Элистер Хорн подкрепил выводы, сделанные участниками программы Бринкли. Говоря об уроках войны на Фолклендах, Хорн писал: “Несмотря на недовольство представителей прессы, прикомандированных к Тактическим силам, британские военные поставили СМИ в жесткие рамки, и это, несомненно, пошло на пользу делу. Картина разительно отличалась о той, которая создавалась во время Вьетнамской войны. Репортажей с места событий телевидение не вело, если же что-то негативное все же просачивалось и доходило до сведения публики (как, например, реальные кадры агонии британских солдат, раненных при Блафф-Коув) {41} , результаты немедленно становились заметными. Я всегда подозревал, что, если бы телевидение существовало во время Первой мировой войны, боевые действия пришлось бы прекратить еще до битвы при Марне, а мы все сейчас говорили бы по-немецки”‹31›.
{41}Автор упоминает здесь известный эпизод Гражданской войны в США, когда 3 июля 1863 г., в третий и решающий день сражения при Геттисберге, пехотная дивизия генерал-майора Джорджа Э. Пикетта, поддержанная другими соединениями конфедератов-южан, атаковала центр позиции северян на Кладбищенском гребне.
Однажды я слышал, как генерал Максвелл Тейлор говорил в присутствии нескольких высших офицеров на неформальной встрече, что самую крупную ошибку во время войны во Вьетнаме правительство допустило, не введя цензуру на новостных программах. В журнальной статье в 1971-м генерал Тейлор пошел даже дальше и обвинил СМИ вместе с радикалами в том, что они использовали войну для подрыва устоев общества. По его мнению, нападки прессы и радикалов были столь пагубны для обороноспособности государства, что “любая мыслимая концепция национальной безопасности непременно должна включать в себя такие средства обеспечения защиты источников нашей мощи, какие необходимы для этого сегодня”‹32›. В подтексте замечания Тейлора содержится призыв к введению цензуры в прессе и на ТВ, причем не только в зонах боев за границей, но и в самих Соединенных Штатах. Он не говорит конкретно, что и как нужно сделать, но его вполне можно считать пророком, опередившим свое время.
Исполнительный редактор “Нью рипаблик” Мортон М. Кондрак в 1982-м подытожил аргументы в пользу введения цензуры в СМИ. Он сказал: “Уроки последних войн доказывают, что самый разумный совет, который можно дать государствам: если есть возможность, необходимо вводить полную цензуру (в отношении освещения боевых действий). Делу Израиля очень повредили репортажи из Ливана, нам же – километры пленки, отснятой во Вьетнаме. Британцы сначала победили Аргентину, а уж потом разрешили показать то, что там было плохого. Не стоит сомневаться, Советы никогда не дадут своему народу увидеть, что происходит в Афганистане, и миру нечего пенять им за это. Если бы ЦРУ оказалось поумнее, оно вооружило бы афганских повстанцев не только винтовками, но и кинокамерами. В современном мире телевизионная и видеопленка – пострашнее пушек”‹33›.
Не надо считать, что до этого только недавно додумались. В 1965 году генерал Вестморленд вполне серьезно предлагал ввести цензуру для репортажей СМИ из Вьетнама, но не видел способа, как осуществить это на практике. В своей книге Вестморленд говорит, что в 1972-м, во время визита на техасское ранчо к президенту Джонсону, бывший президент заметил: “Несмотря ни на какие сложности, было необходимо ввести цензуру в самом начале конфликта”‹34›.
Проблема и правда была сопряжена с рядом сложностей. В частности, следовало определить: кто должен был заниматься цензурой, американцы или южновьетнамцы? В конце концов, американцы находились в Южном Вьетнаме не на своей территории, они были “гостями” суверенного государства, а потому считали, что ПЮВ надлежит либо полностью регулировать вопросы цензуры, либо играть в этом процессе главную роль. Это решение погубило саму идею. У ПЮВ отсутствовал соответствующий аппарат, как, впрочем, подготовка и опыт, а заодно и желание всем этим заниматься. Даже если бы за дело взялись США, все равно возникли бы серьезные сложности на законодательном, организационном и техническом уровне. Откровенно говоря, ни у кого не было, и теперь нет, никакой идеи относительно того, как осуществлять цензуру на телевидении. Министерство обороны США кое-что сделало в этой области, правда, в обратном направлении – распустило части армейского резерва, личный состав которых прошел подготовку по организации цензуры программ СМИ.
Все это – и полное искажение СМИ картины Новогоднего наступления, и голоса радикалов, завывавших об аморальности войны, – могло бы не иметь столь плачевных последствий, если бы в феврале и в начале марта 1968-го президент Джонсон проявил себя сильным лидером нации. Он не обратился к народу по телевидению через день-другой после начала наступления коммунистов и не сказал, что, хотя для американцев и их союзников нападение противника оказалось до некоторой степени внезапным, все равно теперь выигрывали они. Он не заявил решительно, что СМИ неверно освещают события во Вьетнаме. Джонсон не сделал шагов, подобных тем, которые предпринял Рузвельт после Перл-Хар-бора, чтобы собрать разделенных, деморализованных и дезориентированных граждан под “президентскими знаменами”. Вместо того он приказал Вестморленду выступить перед телевизионщиками в Сайгоне и сказать через них народу, что наступление Зиапа захлебывается. Когда же этого оказалось недостаточно, президент приказал Вестморленду и ведущим офицерам штаба (в том числе и мне) дать объяснение относительно происходящего по государственному телевидению. Затея принесла еще меньше пользы. Затем перед американцами, чтобы поведать им истинную историю о войне, представали госсекретарь Раек, а следом за ним министр обороны Макнамара. С тем же успехом. В моменты кризиса американцы желают слышать президента, они хотят, чтобы он откровенно сказал им, что и как нужно сделать, чтобы продемонстрировал – у них есть вождь, храбрый человек, глава. Ничего подобного народ от Джонсона так и не дождался.
Почему так произошло – по-прежнему загадка. В мемуарах бывшего президента ничего об этом не говорится. Уолт Ростоу, советник Джонсона по вопросам национальной безопасности, в своей “Диффузии власти” обходит эту тему. Конечно, остаются “поношенные и утратившие товарный вид” объяснения, мол, Джонсон боялся разбудить в американцах зверя мстительности, опасался, что люди потребуют эскалации войны и еще более жестких мер. Некоторая правдоподобность у этой версии есть, но она не вполне убедительна. Выступление президента по телевидению вовсе не неминуемо привело бы к разрастанию конфликта. Поэтому нужны другие объяснения, и они есть у Брэструпа и других. Согласно мнению Брэструпа, малодушие Джонсона также стало результатом того, как освещали войну СМИ. Конечно, президент знал, что происходит в действительности, из официальных источников, однако газеты и телевидение (к которым он, как все говорят, очень прислушивался) рисовали совершенно иную, деморализующую картину. В лучшем случае президент находился в растерянности, в худшем – просто испугался.