Война закончена. Но не для меня
Шрифт:
Командир самолета долго ковырялся сначала в правом кармане брюк, а левой рукой удерживал штурвал, потом наоборот.
– Вот, – сказал он, протягивая мне зажигалку. – Все, что есть.
Я чиркнул. Колесико высекло искры, но пламени не было. Зажигалка была без газа.
Ни времени, ни газа. Я чертыхнулся, сунул зажигалку в карман и вернулся в отсек. При большом желании можно попытаться из искры воспламенить сухой мох, разжечь костер, и на него, как на маяк, соберется вся группа. В июне в Афгане дожди – большая редкость. А север Афгана – это преимущественно пустыни, где полно сухих колючек.
Так и решил: я прыгну первым, разожгу костер и встречу ребят.
Самолет сбавил скорость. Бойцы встали в строй. Я осмотрел каждого, проверил и подтянул экипировку. Фролов демонстративно стоял в стороне. В отсек вышел борттехник, показал пальцами букву «О», убедился, что я утвердительно кивнул, и запустил гидравлику управления рампой.
– Я иду первым! – громко объявил я. Ворвавшийся в отсек ледяной вихрь загудел, засвистел, поигрался такелажем, взметнул в воздух брошенные кем-то газеты и обертки от печенья. – Попытаюсь разжечь костер. Если по каким-то причинам вы не увидите огня, то сориентируйтесь и следуйте на север…
Я сделал паузу. Моим парням не надо было объяснять, как ориентироваться в пустыне беззвездной ночью. Но с нами была темная лошадка Фролов. Пропадет ведь, чудила! Наверняка ведь никакого опыта по выживанию у него нет.
– Для тех, кто не в курсе, объясняю: летом на север указывает пологий склон барханов и песчаных заносов.
Фролов по-прежнему стоял в стороне, слушал меня и ухмылялся. Зев рампы становился все шире. Загорелась красная сигнальная лампа. Самолет достиг заданной точки. Борттехник махнул рукой, мол, можно начинать.
Но едва я шагнул к черной студеной бездне, как Фролов перегородил мне путь и поднял руку, удерживая в ней круглый, ярко светящийся предмет:
– Всем внимание! Даю каждому маячок желтого цвета. Включается и выключается легко, горит ярко и долго. Прошу закрепить его на груди. У меня маячок красного цвета! Советую всем двигаться на красный цвет! Чем быстрее мы соберемся, тем быстрее найдем тайник с экипировкой и приступим к выполнению задачи.
Фролов высыпал мне в ладонь легкие, похожие на игровые жетоны маячки, повернулся и, разбежавшись по рампе, нырнул в ревущую мглу.
Я окаменел, словно на меня ушат грязной воды вылили. Вот так опустил меня офицер ФСО Фролов. Бойцы смотрели на меня, в их глазах читался вопрос: так что делать будем, командир? На костер идти или на красный маячок?
Гордыню я подавил в себе легко, как делал это всегда. Впрочем, уязвленным самолюбием я никогда не страдаю. Когда вопрос касается жизни и благополучия моих бойцов, я напрочь забываю о себе и своей репутации. Мне решительно наплевать на то, как я выгляжу в чужих глазах. Ну, оказались маячки у Фролова, а не у меня. Значит, так кому-то было надо. Пять маячков лучше одного сомнительного костра. Значит, надо поблагодарить судьбу и с улыбкой сигать с самолета в неведомую и опасную черноту.
Я раздал всем маячки, включил и закрепил на груди свой и канул в бездну.
ГЛАВА 8
Свист в ушах, ощущение невесомости, хлопок, динамический удар – и я повис на стропах в полной тишине. Меня обволакивал плотный сырой туман, и чем глубже я в него погружался, тем все более слабым становился лунный свет. Наконец полная темнота окружила меня. Земли я не видел и смутно представлял, как скоро я опущусь на нее.
Приказ Кондратьева не брать с собой ничего, «вообще ничего», поставил группу в тяжелое положение. Меня начинал все сильнее беспокоить Фролов. Человек оказался не так прост, каким он мне казался сначала. Его вроде ничем не спровоцированное высокомерие и скрытая уверенность в себе настораживали меня. Последний финт с маячками вообще поставил группу почти что в зависимость от него. Я попытался его игнорировать, но не получилось. Случайно ли у него оказались маячки в то время, как у нас не оказалось ничего? Или этой чей-то умысел?
Становилось теплее и суше. Я изо всех сил всматривался вниз, но не видел ничего. Нас сбросили с высоты три тысячи метров. Время спуска до земли могло составить минут десять. На это время я и рассчитывал. Но земля все равно показалась неожиданно. Меня сориентировал остроугольный валун, на который я едва не приземлился копчиком. В последнее мгновение я увидел его слабо освещенную грань и вовремя успел отвернуть в сторону и согнуть ноги в коленях.
Удар о землю получился довольно чувствительным. Сухой порывистый ветер тотчас потащил меня по каменистой поверхности, и я здорово ободрал правую руку, прежде чем успел отстегнуть купол. А потом еще метров сто бежал за ним, спотыкаясь о камни и пытаясь придавить ногой волочащийся по земле фал.
Спас меня очередной валун, на который купол налип, словно марлевая повязка на рот врача. Под этот валун я и затолкал парашют вместе с подвесной системой, а сверху завалил камнями.
С возвращением в Афган, майор!
Через несколько минут я убедился, что наличие маячков в группе – это просто подарок судьбы. Вокруг меня, насколько я мог рассмотреть в желтом свете маячка сухую и крепкую, как асфальт, землю, не росло ровным счетом ничего. Ни колючки, ни мох, ни трава, как если бы это была лунная поверхность.
Я поправил ярко мерцающий на моей груди маячок и взобрался на макушку валуна, откуда мог увидеть сигнальные огни своих товарищей и красный «глаз» странного Фролова. Погода была паршивая, порывистый ветер поднял мелкую, как пудра, пыль, и она заволокла все вокруг плотным туманом. Тем не менее я сразу увидел один неподвижный желтый огонек и другой – медленно опускающийся с неба.
Отстегнув маячок, я несколько раз провел им по воздуху: сверху вниз и справа налево, обозначая крест. На нашем языке это значило: «Стою на месте!» В ответ желтый маячок обрисовал окружность – «О’кей, иду к тебе!» Через несколько минут я услышал тяжелое сопение Остапа.
Мы пожали друг другу руки, и он встал плечом к плечу со мной. Теперь мы излучали два ярко светящихся желтых пятна. Того, кто только что приземлился, тоже некоторое время волокло по пустыне – это было хорошо заметно по быстро движущемуся маячку. Он напоминал фару одинокого мотоцикла, мчащегося по афганской пустыне черт знает куда. Остап кинулся помогать и вскоре вернулся со Смолой, руки которого были ободраны так же, как и у меня. А еще через минут десять к нам присоединился и Удалой. Он выглядел лучше всех и не преминул изобразить удивление: