Война. Истерли Холл
Шрифт:
Хаос захватил власть всего на один последний час, с одним происшествием. Леди Вероника обожгла себе руку. Ее засыпали мукой, а ей сказали, что это медаль. Она обещала, что будет носить ее с гордостью.
Каким-то образом мистер Харви расставил столы в помещении танцевального зала так, чтобы все смогли усесться, хоть и соприкасаясь плечом к плечу. Вокруг располагались койки с ранеными солдатами, все еще прикованными к постелям. Для офицеров были устроены отдельные острова, составленные из обстановки многочисленных спален на втором этаже.
В какой-то момент в главном
Леди Вендовер, медсестра средних лет, ожидала занять свое место рядом с Моди, одной из посудомоек, другая медсестра села рядом с Дейзи, горничной. Эви подумала, что они смогут порассуждать о пользе соды при мытье посуды или достоинствах разбрасывания чайных листьев на ковре перед чисткой, вместо своей обычной темы – какие же слуги ленивые. Она хитро улыбнулась, когда Джек, сидевший напротив нее и всего в нескольких стульях от мистера Оберона, приподнял бровь. Он всегда мог читать ее как раскрытую книгу. Так же, как и ее мама с папой, сидевшие слева от него и посмеивавшиеся над ней.
Миссис Мур склонилась к ней и сказала, по собственному мнению, шепотом, хотя на самом деле ее голос был значительно громче:
– Если ты кормишь народ хорошо, это уже повод порадоваться, неважно, кто рядом с кем сидит.
Вероятно, мистер Оберон это услышал, поскольку вскоре, когда несколько индеек были нарезаны на отдельном столе и главное блюдо было готово к подаче, он предложил тост за кухню, за отсутствующих друзей, в конце концов, за короля, при этом отметив, что повод порадоваться – это нынче редкость, и хитро улыбнувшись миссис Мур и Эви. После того как все подняли бокалы, пригубили из них и поставили на место, все уселись обратно, кроме Роджера, бывшего камердинера, который, как видела Эви, устремился к зеленой двери для прислуги, сказав при этом Саймону, что не сможет просидеть напротив этого «монстра» больше ни минуты. «Монстром» был сержант Харрис, который носил жестяную маску, чтобы скрыть изувеченное лицо, и сидел рядом с капитаном Симмонсом, который потерял нос – как он сообщал каждому встречному с неизменным восторгом – по собственному недосмотру. Затем он засовывал палец между указательным и средним и произносил: «Боже милостивый, вот и он, наконец!»
После бегства Роджера Джек и Эви вновь обменялись взглядами, но на этот раз гневными. Миссис Мур произнесла твердо, но только для семейных ушей: «Тогда он останется голодным. Внизу не осталось ничего, чем бы можно было поживиться даже воробью, а поскольку собаки заняли оба кресла, ему придется довольствоваться стулом».
Эви притворилась, что не заметила, как от этих слов Милли, жена Джека, покраснела, положив на тарелку нож и вилку. Джек сидел рядом ней, со своим пасынком Тимом на коленях. В маленькой тарелке Тима было налито вдоволь клюквенного соуса. Эви улыбнулась. С самого начала было понятно, что это будет любимой частью обеда для двухлетки. Он был симпатичный маленький паренек, но не слишком ли явно начали проступать черты его отца, негодяя Роджера, на его лице? Боже, она надеялась, что нет, а если и так, то на этом семейное сходство и закончится.
Саймон провел ладонью по ее руке, и только тогда она заметила, что сжала нож и вилку так сильно, что костяшки ее пальцев побелели. Он слегка толкнул ее коленом и сказал:
– Прекрати нервничать; Милли не поставит под угрозу все, что у нее есть с Джеком, только чтобы погнаться за молодчиком, который сделал ей ребенка, когда она прислуживала на кухне, а потом бросил. Она не такая большая дура.
Джек добавил Тиму в тарелку еще одну приличную ложку клюквенного соуса и вздрогнул, когда его мать сказала, что от этого у ребенка сгниют зубы.
– Сахар может закончиться довольно скоро, мама. Сейчас Рождество, может, мы все-таки позволим ему насладиться?
Вскоре разговоры начали завязываться за длинным столом более свободно, здесь и там раздавался смех. Браво мистеру Оберону, подумала Эви. Он был прав, все изменилось, даже благородные, но, вероятно, довольно быстро все сможет вернуться на свои места, когда война закончится, если это вообще когда-то произойдет. Эви прошептала:
– Сай, мы должны запомнить это: хорошая еда, хорошая компания и вино. Когда становится тяжело, нужно просто подумать об этих вещах. Я предпочту это, чем глядеть на висящую в небе луну, как предлагают поэты.
Саймон рассмеялся:
– Это потому, что ты живешь и дышишь своей работой на кухне, и за это я тебя люблю. Когда-нибудь я вернусь домой, мы все вернемся домой, и ты наконец сможешь заняться своей мечтой о гостинице.
Она подняла свой бокал с охлажденным белым вином и сделала из него большой глоток – можно сказать, хорошенько хлебнула, – что же, ей это было нужно. Через несколько секунд ей показалось, будто ее плечи опустились, мускулы расслабились и улыбка растянулась на лице.
– Ты будешь петь и играть на скрипке на свадьбе, и мы сможем позвать Берн… – Она остановилась. Берни убили, как и марру Джека, его близкого друга из шахт, Марта Дора.
Джек все слышал и наклонился вперед, трепля темные волосы маленького Тима.
– Мы вернемся, Эви, лапушка. Мы все вернемся.
Мама произнесла:
– Все будет хорошо.
Вся семья рассмеялась, и папа похлопал свою жену по плечу. Именно тогда Эви заметила, что место Милли пустует.
– Где она?
Джек пожал плечами.
– Она пошла за добавкой клюквенного соуса.
Мама прошептала:
– Я ей говорила, что еще немного осталось рядом с капитаном Нивом, но она заупрямилась. Видимо, решила показать себя перед Джеком.
Эви положила приборы на стол и начала подниматься, ее рот будто бы заполнил вкус пепла.
– Я помогу ей. Она, вероятно, не знает, где он.
Саймон потянул ее вниз, шепча на ухо ей одной, с решимостью в голубых глазах:
– Пусть кто-то другой сделает что-нибудь для разнообразия. Каждое мгновение с тобой бесценно. Она найдет то, что ищет.
Этого-то Эви и боялась, потому что единственным, кто еще находился внизу, был Роджер.
Джек наблюдал и слушал, и теперь вновь наклонился, тихо произнеся: