Война
Шрифт:
Теперь она как золотая рыбка видела всё через стекло.
И да, gaos d’ jurekil’a, как говорили ледышки.
За этими стенами все было знатно испоганено.
Это ощущение тишины, ожидания в воздухе с тех пор, как вступило в силу военное положение, хоть на улицах и становилось всё больше хорошо вооружённых уличных банд и криминальных лордов, которые действовали в тени — это нервировало и пугало Данте так, как не нервировал и не пугал старый Нью-Йорк. Эта новая версия улиц, по которым она топала и курсировала
Нью-Йорк, который она знала, сводился к шуму, мудакам с деньгами, жуликам и паразитам, рекламным зомби, робо-такси и роскошным машинам, виртуальным билбордам и людям, которые продавали тебе ненужное дерьмо. В том старом мире каннибалы не пытались тебя сожрать — в отличие от того случая, который она вчера видела на подпольных каналах. В том старом мире опасно было быть девочкой, но это ещё не служило гарантированным билетом к рабству и изнасилованию любым, у кого есть большая пушка.
Люди вроде Данте струились по трещинам старого Нью-Йорка как косяки мелкой рыбёшки.
Здесь, в этой новой версии Нью-Йорка, Данте чувствовала себя скорее кроликом, а не мелкой рыбёшкой. Пищей для волков, которые искали кроликов вроде неё. Если бы она осмелилась выбраться наружу, то в считанные дни её бы выследили и сожрали, в том или ином смысле.
Её приятели-ледянокровки определённо соглашались с таким прогнозом.
Её так много раз предупреждали оставаться в отеле, что Данте даже снились нотации Вика или Оли на эту тему.
Она даже во сне не могла убежать от их поучений.
На самом деле, это её не беспокоило.
Может, это даже казалось правильным, поскольку её матери не было рядом, чтобы погрозить пальцем и наорать на Данте, если та сделает что-то тупое или опасное.
Данте ходила туда-сюда по узорчатому ковру отельного номера и грызла свою кутикулу, импульсивно поглядывая в окно, делая большие вдохи обеззараженного воздуха и выпивая абсурдное количество кофе и кофеиновой газировки. Она никуда не выходила без наладонника, обхватывавшего запястье. Связь также редко вынималась из её уха.
Она работала над виртуальными диаграммами и прямым кодом, абстракциями, которые затмевали обзор вокруг, над техническими характеристиками органических компьютерных существ и кодовым представлением их энергетического отпечатка. Она поддерживала постоянную активную линию с видящими-хакерами, потому что надо следить, чтобы те внешние линии оставались чистыми, и балансировать между ними в танце, который для неё был привычней дыхания.
Она не переставала сосредотачиваться преимущественно на работе, особенно после того, как облажалась с первым пареньком, которого ей поручили отследить.
Вдобавок к коду и виртуалке у неё всегда был открыт экран реального мира.
Может, это привычка или какое-то мрачное восхищение.
Может, просто напоминание о том, что она делает — и зачем она это делает.
Данте повезло. Она знала, что ей повезло.
Она находилась внутри, в окружении гипер-опекающих ледышек, тогда как большинство людей было там, имело дело с больными мудаками, с заразившимися и военными психами. Она находилась в Нью-Йорке, внутри этого отеля/крепости, а не за пределами безопасной зоны Манхэттена, где люди умирали штабелями, а тела образовывали такие высокие горы, что их приходилось бульдозерами сбрасывать в массовые захоронения.
Конечно, всё это можно назвать «везением», только если не думать о маме. Или о Пип. Или даже о том гомике Мэвисе, который кинул её во второй раз, когда их взлом засекли, и её поймали.
Она похудела с тех пор, как попала сюда.
Еда была одной из тех вещей, о которых она забывала думать в этом новом мире, но теперь заметила это, когда пришлось подтянуть джинсы и дёрнуть конец кожаного ремня, чтобы попытаться затянуть его на бёдрах. Этот шипованный ремень казался каким-то артефактом, предметом истории из места, которого уже не существовало; опознавательным признаком, который за одну ночь утратил актуальность.
То, что некогда было каким-то заявлением, тихим «иди-нахер» в адрес её мамы, копов, учителей, теперь казалось всего лишь средне-полезным куском кожи.
Данте подстригла волосы.
Она сама их обкорнала, с помощью бритвы сделав края неровными, оставив более длинные пряди у шеи и над глазами. Она нарочно придала всему этому вид колючей, разномастной гривы, с которой можно жить, и которая не мешалась. Которая, возможно, напомнит ей, что она ещё жива.
В любом случае, Данте посчитала, что пребывание в полноценной военной зоне требовало перемен. Поскольку её волосы в короткой стрижке становились прямыми (по причинам, которые не понимала ни она, ни её мама), этот образ определённо был в духе ретро панк-рока.
Но это уже ничего не значило.
Единственное, что было важно для Данте — это то, что теперь она больше походила на маму.
На самом деле, Данте могла выглядеть, как ей вздумается, ёпт.
Она могла побрить голову налысо, покрыть лицо синей татушкой, сделать одну из тех нелегальных тату меча и солнца, как у её новых приятелей-видящих, покрасить ступни и ладони. Никакой директор школы не будет дышать ей в шею. Никакие агенты СКАРБ её не арестуют. Ей не нужно беспокоиться о сохранении официальной работы, чтобы скрыть хакерство после школы, или не уберечь маму от срыва.
Всё это дерьмо ушло.
Она переключила внимание на окно, слегка пружиня на пятках, хотя бы чтобы не дать себе опять ходить туда-сюда или грызть кожу кутикулы. Тем временем, другой частью своего внимания она продолжала манипулировать кодом на отдельном экране.
Детское баловство, этот ваш взлом.
Ну, или он был бы баловством, если бы ей не приходилось проводить эти поиски, тщательно скрываясь. И если бы она не знала, что кто-то может умереть, если её засекут.
И да, теперь она верила ледянокровкам на этот счёт.