Война
Шрифт:
– Не надо нас брать на понт, – говорит девушка. – Никакого нападения не было. Сотрудники ваши не представились. Мы думали – это фашики, которых мы не знаем…
– Мне по херу, что вы думали. И вы можете писать в Интернете или на заборах что хотите. Нам на это, в сущности, насрать. Хотя формально это тоже экстремизм. Но нападение на ОВД – это уже терроризм. Статья двести пять УК РФ. От пяти до десяти лет. А если совершено группой лиц по предварительному сговору, то это уже от восьми до пятнадцати. Как вам?
Ребята молчат.
– Это вам, блядь, не игрушки. Я серьезно говорю: закроем всех. И надолго. Так что, если причастны – лучше чистосердечное сразу. Или, если знаете что-нибудь, слышали что-нибудь…
– Мы принципиально не поддерживаем насильственных действий, – говорит парень с крашеной прядью. – Поэтому мы не могли и не можем иметь к этому отношения…
– И мы ничего не знаем про эту группу, которая взяла на себя ответственность, – перебивает панк. – Мы – антифа, мы боремся с наци-скинами…
Кабанов отмахивается рукой.
– Я вас, короче, предупредил.
Саша сидит на диване с ноутбуком. Комната обставлена старой мебелью: кресла с потертыми подлокотниками, диван из такого же гарнитура, полированная «стенка» восьмидесятых годов. К выцветшим обоям приклеены скотчем плакаты – ETA: We Are The Attack, Rage Against The Machine, Manu Chao, Ayuda! A Les Familias De Los Combatientes del Norte 1934–1937, «No Gods, No Masters, No States, No Wars».
В комнату заходит Оля, бросает на диван телефон.
– Звонил отец.
Саша поднимает глаза от ноутбука.
– Он ездил делать репортаж в какую-то странную коммуну, и там среди участников увидел Вику. Он ее помнит – она на первом курсе заходила ко мне несколько раз. Но она его, похоже, не узнала.
– Да, странно. А что за коммуна?
– В заброшенной деревне, на границе области. Организовал какой-то чувак, бывший программист. Самому лет сорок с лишним, собрал вокруг себя молодежь…
– Напоминает Чарли Мэнсона…
– Возможно. Говорит, что люди уничтожают себя и природу, и поэтому надо отказаться от современной цивилизации…
– Правильно, по-своему, говорит.
– Они не пользуются Интернетом, телефоном. Живут натуральным хозяйством… Меня, ты понимаешь, не удивляет, что Вику это привлекло. Она любит такие резкие движения…
– И что теперь делать? Вытаскивать ее оттуда?
– Зачем? Отец сказал, что, по его ощущениям, все абсолютно добровольно. Если она там, значит, сама захотела.
– И если она не предупредила даже лучшую подругу…
Оля пожимает плечами. В комнату входит большой толстый рыжий кот, трется о ее ноги. Она берет его на руки, гладит.
Из курсовой работы по политологии студентки группы 403 Никитиной Ольги на тему «История левых и анархистских движений Европы с конца 19-го века до наших дней»
Банда Бонно
Страна: Франция
Годы активности: 1911–1912
Идеология: анархизм
Эта криминальная анархистская группировка действовала во Франции в «Прекрасную эпоху», активно используя передовую на тот момент технологию, еще не доступную французской полиции: автомобили и автоматическое оружие. Поначалу пресса называла группировку «Авто-бандитами», но когда ее лидер, Жюль Бонно, дал интервью популярной парижской газете «Ле Пти Паризьен», за ней закрепилось имя «Банда Бонно». «Банда Бонно» до сих пор остается одной из самых известных криминальных группировок за всю историю Франции.
«Банда Бонно» выросла из анархистской группы, сосредоточенной вокруг журнала «L’Anarchie». Ее основателями были Октав Гарнье, Раймон Кальмэн и Рене Вале. Жюль Бонно присоединился позднее. Идеологической базой группировки были труды Михаила Бакунина и Пьера-Жозефа Прудона, а также Фридриха Ницше, немецкого философа Макса Стирнера, автора концепции индивидуалистического анархизма, и Людвига Бюхнера, одного из авторов идеи «научного материализма».
Бонно был сторонником идей французского анархиста-террориста Равашоля, казненного в 1892 году за подготовку взрыва в парижском ресторане «Вери».
Первой акцией группировки стало ограбление банка «Сосьете Женераль» в Париже 21 декабря 1911 года. Считается, что это было первым в истории ограблением с использованием автомобиля. Деятельность группировки продолжалась в течение ближайших нескольких месяцев, за которые были совершены еще несколько ограблений и угнаны несколько автомобилей. За информацию, которая могла бы помочь аресту участников банды, была назначена награда в 100 000 франков.
В апреле 1912 года полиция задержала ряд участников группировки и их пособников, но Бонно, Гарнье и Вале оставались на свободе. Бонно был вскоре убит в перестрелке с полицией, а позднее полицейские и войска окружили дом, в котором находились Гарнье и Вале, и, несмотря на отчаянное сопротивление, оба анархиста в конце концов были убиты.
Деятельность «Банды Бонно» вызвала неоднозначную реакцию во Франции, и большинство людей воспринимали участников группировки как обычных преступников. Однако в среде рабочего класса «Банда Бонно» имела некоторую поддержку. В то же время власти использовали угрозу «анархистского насилия» для разгрома ряда леворадикальных группировок. Сами французские анархисты попытались дистанцироваться от сторонников насилия и индивидуализма в своих рядах. В августе 1913 года Федерация коммунистов и анархистов осудила индивидуалистический анархизм как «буржуазный». В анонимной статье в журнале «Freedom», авторство которой приписывается Петру Кропоткину, говорилось о том, что идеи сторонников насилия мешают пропаганде анархизма среди народных масс.
«Областная трибуна», 9 октября 2012 года.
Рубрика: Акценты
Заголовок: «Мне надоело жить в суете»
Автор: Андрей Никитин
В то время как большинство людей стремятся повысить уровень своего комфорта, небольшая группа жителей нашего города, напротив, от него отказалась. Они поселились в заброшенной деревне, куда не ходит никакой общественный транспорт и куда даже нет автомобильной дороги. Чтобы попасть туда, нужно три километра идти по лесу от ближайшего населенного пункта – деревни Вершки, в которой всего десяток жителей, в основном – старики.
Когда ваш корреспондент впервые услышал об этой коммуне (они настаивают именно на таком определении, категорически не принимая формулировку «секта» или «группировка»), он не поверил своим ушам. Но визит в далекую заброшенную деревню показал, что это действительно так: около десятка преимущественно молодых людей по собственной воле отказались от благ цивилизации, от перспектив карьерного роста и всего того, что может им дать жизнь в городе-миллионнике.
Члены коммуны наотрез отказались фотографироваться, но некоторые из них согласились побеседовать с вашим корреспондентом. И из их рассказов сложилась такая вот картина.
Полтора десятка молодых людей, примерно две трети из них девушки, остальные – парни, поселились в заброшенной деревне, основав в ней свою коммуну. Возраст – от двадцати до тридцати. Их лидер, называющий себя Матвеем, несколько постарше: на вид ему лет сорок пять. О деталях своей прошлой жизни никто из них не рассказывает, но все, с кем вашему корреспонденту удалось поговорить, подчеркивают: это не какие-нибудь лузеры, не сумевшие реализовать себя, а люди с амбициями – студенты и молодые профессионалы, разочаровавшиеся в современном городском образе жизни. К ним вполне применимо модное сейчас слово «дауншифтинг».
«Последние сто лет человек только и делает, что губит себя и природу, – говорит Матвей. – Во главе угла – бездумное потребление и безответственное разбазаривание ресурсов. Современные технологии не делают мир лучше, а лишь способствуют еще более жесткой эксплуатации природы. Человечество просто не понимает, что ему грозит. Если срочно не остановиться и не принять меры, то уже в ближайшее время начнутся необратимые катаклизмы, и человечество если не погибнет, то столкнется с огромными проблемами».
По словам Матвея, то, как живет его коммуна, лишь один из множества возможных способов выхода из «глубочайшего экологического, экономического и нравственного кризиса, в котором оказалось человечество».
«Нынешний образ жизни человека в городе, работа в капиталистической экономике разрушают личность, приводят к деградации, – говорит Матвей. – Потребление давно превратилось в религию, в результате этого в мире производится и потребляется огромное количество ненужных вещей, причем на это тратятся огромные ресурсы – природные и человеческие».
Какой же выход из этой ситуации предлагает коммуна Матвея? Прежде всего, экстремальный минимализм в быту. Пользоваться только минимально необходимыми предметами, есть простую пищу, большая часть которой производится натуральным хозяйством. Проводить время в духовном поиске – за чтением «правильных» книг, слушанием «правильной» музыки, собственным творчеством.
На сегодняшний день члены коммуны выполняют лишь часть из этих идей. Натурального хозяйства пока нет, но им серьезно начнут заниматься со следующей весны. На вопрос, за счет чего существует коммуна, прямого ответа никто не дал, но из некоторых разговоров и намеков стало ясно, что кто-то, например, сдает свою городскую квартиру, кто-то избавился от ненужных вещей, кто-то имел сбережения. Все эти деньги идут в некий общий котел, и пожертвования абсолютно добровольны.
Насчет скромности в быту все действительно верно. Вся пища простая, покупается у жителей Вершков и в райцентре, куда для этих целей иногда выезжают по очереди два члена коммуны: хлеб, молочные продукты, яйца. Мясо – крайне редко. Одежду донашивают из «прошлой жизни». Телевизора, компьютера нет. Есть старенькая магнитола, питающаяся от батареек, и внушительная коллекция компакт-дисков, вклад в которую внесли все «коммунары». Есть мобильный телефон – один на всех, «для чрезвычайных ситуаций», которых, по словам «коммунаров», пока не было.
С дровами на зиму проблем не возникнет: в деревне три десятка брошенных деревянных домов.
Члены коммуны выглядят вполне бодрыми и веселыми, несмотря на бытовые лишения – а может быть, благодаря им.
«Мне надоело жить в суете, в какой-то мышиной возне, – говорит одна из участниц, назовем ее Лилией. – Интернет, фейсбук, ВКонтакте – все это такая ерунда на самом деле, хочется от всего этого просто отдохнуть».
«То есть ты не собираешься прожить здесь всю свою жизнь?» – спрашивает ваш корреспондент у Лилии. «Я не знаю, – отвечает она. – Я не думаю про всю жизнь. Я живу сегодняшним днем. В смысле, я знаю, что мне нужно сейчас, а что мне будет нужно через год, я не знаю. И я не хочу про это думать».
Вопрос: «Тебя не смущает отсутствие простых бытовых удобств – туалет на улице, горячей воды нет, вместо этого баня?» – «Не смущает. Люди стали слишком избалованными, слабыми, они не понимают, что все это – в сущности, мелочи, с этим можно жить, к этому привыкаешь, и оно уже не играет роли». – «А что играет? – «Ну, понимание какое-то, что ты находишься на своем месте, делаешь то, что должен делать именно сейчас, в этот момент». – «И что, по-твоему, ты должна делать в этот момент?» – «Сидеть здесь с вами и разговаривать, чтобы люди потом прочитали статью и поняли, что мы – не какие-то там сумасшедшие, сектанты и тэ дэ. Что мы – нормальные люди, что мы выбрали себе такую жизнь, и, может быть, она понравилась бы не только нам».