Война
Шрифт:
– Это все неправда, – говорит круглолицый. – Никто никого не «пасет». Они нам не нужны. Их на весь город пять человек. И то они только в Интернете сидят и на заборах пишут.
– Значит, получается, что никто ничего не знает?
Скины пожимают плечами.
– Ну а сами вы как думаете, кто это мог сделать?
– Это ваша работа – думать, – говорит прыщавый. – Вам за это деньги платят…
– Ну, как знаете, – говорит Санькин, морщит лоб. – Но если что все
– Само собой, – говорит круглолицый, хмыкает.
Квартира Стаса.
– …Согласен, – говорит Стас. – Этим можно показать, что мы не боимся совершать дерзкие акции, средь бела дня. Но важно действовать четко по плану. Чтобы каждый знал свою задачу и строго ее выполнял. И не забывать оставлять дома мобильники, даже когда приходим на наблюдение.
– А ничего, что дэпээсник? – спрашивает Сергей. – Я-то их, гадов, ненавижу, но это, получается, не совсем мент…
– Как это – не совсем? – говорит Саша. – Такой же мент, действующий по таким же понятиям. Вместо того чтобы заниматься безопасностью движения, они думают только о личном обогащении. Кроме сбора взяток, их ничего не интересует. Так что все нормально…
– Да, даже какое-то разнообразие, – говорит Оля.
– Ладно. – Стас оглядывает ребят. – Значит, на сегодня все. Как всегда, выходим «частями».
– Мы тогда первые, хорошо? – спрашивает Саша.
Остальные кивают. Парни пожимают руки. Оля целует Ивана, Сергея и Стаса в щеку.
Оля и Саша выходят.
Оля и Саша садятся в лифт. Двери закрываются.
– Есть новости про Вику, – говорит Оля. – Я не хотела при всех. Она, оказывается, оставила матери записку: не ищите, у меня все в порядке, я нахожусь с хорошими людьми в надежном месте, выйду на связь сама. А мать была в очередном своем отъезде и прочитала ее только сейчас.
– И ее не беспокоило, что от Вики нет никакой информации, звонков, эсэмэсок?
– Это для них нормально.
– Но почему тогда она оставила записку ей, а не тебе, скажем? Или Жене? Или Кевину?
– Это как бы в ее стиле.
– Куда она могла уехать?
– Понятия не имею…
Лифт останавливается, двери раздвигаются. Оля и Саша выходят, идут мимо почтовых ящиков, набитых рекламным спамом. Саша нажимает на кнопку домофона, открывает дверь подъезда.
– Я ничего необычного в ней не заметила, – говорит Оля. – Вела себя, как обычно. В смысле, с некоторой долей странности, но в пределах обычного…
– Ну, давай надеяться, что у нее все в норме.
Оля и Саша идут через двор. На лавочке сидит компания тинейджеров. Они пьют пиво, передавая друг другу двухлитровую «бомбу».
– …и он всем рассказал, что она ему дала, и минеты, и все прочее, – говорит один. Остальные хмыкают. – И она тогда сказала: я выпускаю на тебя брата. А он у нее в ОМОНе. Он тогда у нее на коленях прощенья просил, подошвы лизал. Нормально?
– А она?
– Не простила. Чувак готовится к смерти.
Все хохочут.
Полиция. Кабинет Кабанова. На стульях – два парня и девушка.
Кабанов курит, перекладывает на столе бумаги. Он тушит в пепельнице сигарету, хмуро смотрит на ребят.
– Конкретный вопрос. Что каждый из вас делал в ночь с двадцать шестого на двадцать седьмое сентября? Отвечаем по очереди, четко и конкретно.
– Я не помню… – говорит парень с «ирокезом». – Давно уже было. Я вообще живу сегодняшним днем…
Кабанов качает головой.
– Нет, я что, плохо объяснил? Отвечаем четко и конкретно.
– Ну а если я не помню?
– Так и скажи: не помню. Два слова. Не. Помню. Или ты тупой?
– Не. Помню, – говорит панк, подражая интонации Кабанова.
– Зря выебываешься. Думаешь, я тебя не могу прессануть? Прессану, если что, как надо. Время пока не пришло. Следующий.
– Я был дома, – говорит второй парень, с длинной прядью волос, выкрашенных в зеленый цвет.
– Следующий!
– И я была дома, – говорит девушка.
– Очень хорошо. – Кабанов хмурится. – Ну, мы это, если что, проверим. Еще конкретный вопрос: что вы знаете про нападение на ОВД «Ближний»?
– Ничего, – говорит панк.
Кабанов откашливается, потягивается, далеко отводя руки назад и в стороны. Рукой он смахивает со стола несколько бумажек. Они падают на пол. Кабанов, не поднимая их, достает из пачки сигарету, щелкает зажигалкой, затягивается, выпускает дым.
– Короче, – говорит Кабанов. – Не надо мне ебать вола, ясно? Это ваших рук дело. Не ваших конкретно – значит, кого-то из вашей пиздобратии. Думаете, мы не знаем, что вы там у себя в Интернете пишете? Анархия, хуё-моё? Или это не вас задержали, когда вы стены обрисовывали всякой своей хуйней?
– Мы ничего не обрисовывали, – говорит девушка. – Фашики зачеркнули наше «Антифа», и мы просто опять написали…
– Рот закрой, – говорит Кабанов. – Вспомни, когда вас задерживали, ты вытащила нож. Скажи спасибо Петровскому, что он тебя пожалел. А то бы завели уголовное дело – вооруженное нападение на сотрудника полиции. Закрыли бы лет на восемь. Нормально?