Войны и кампании Фридриха Великого
Шрифт:
Одновременно с русскими и шведы высадили свое войско в Штральзунде и начали опустошать Померанию.
Пруссия сделалась театром военных действий. «Во все концы ее проникли неприятели, и Фридрих принужден был раздробить армию свою на части, чтобы противопоставить оплот каждому наступающему врагу. Но он не мог равнодушно переносить разорение и гибель самых цветущих своих провинций и не надеялся на свои силы в страшной борьбе. Враги были почти в восемь раз сильнее его; он был окружен ими со всех сторон. Видимо, надлежало превозмочь себя и быть свидетелем и виновником погибели прекрасного Прусского королевства. Часто овладевала им тяжкая меланхолия; в эти минуты он решался не пережить своего несчастья. Генералы прусские, видя его мрачным и пасмурным, боялись, чтобы он в порыве отчаяния не покусился на собственную жизнь. Всем было известно, что он всегда носил при себе сильнодействующий яд. Но в минуты скорби Фридрих изливал всю
Но обратимся к ходу военных действий и последуем за ними в хронологическом порядке.
Мы видели, что для прикрытия Пруссии от русских Фридрих II оставил до 22 тысяч солдат (практически во всех русских источниках численность этой армии увеличивается до 30 тысяч, не считая 10 тысяч вооруженных горожан ландвера) под начальством опытного полководца, восьмидесятилетнего генерал-фельдмаршала Ганса фон Левальда. В его корпусе служили такие блестящие офицеры, как Манштейн, Мантейфель, Дона, Платен, Рюш. Сам король, занятый борьбой с Францией и Австрией, не считал русских сколько-нибудь серьезными противниками и относился к ним с нескрываемым пренебрежением (в одном из писем он заметил, что «русские же варвары не заслуживают того, чтобы о них здесь упоминать»). Пока совершались кровавые события в Богемии, русские в мае 1757 года четырьмя колоннами (65 тысяч человек без учета авангарда Фермора при 19 тысячах лошадей и огромном количестве артиллерии) проникли в Пруссию.
В январе 1757 года взамен инструкции Бестужева-Рюмина был составлен план будущей кампании. Он предусматривал действия армии Апраксина в пределах Восточной Пруссии с последующим захватом ее столицы — Кенигсберга.
Невозможность прямого пути из Риги в Восточную Пруссию, а также необходимость соединиться с двигавшейся с Украины конницей способствовали выбору окружного пути через Ковно. Особый осадный корпус генерала В. В. Фермора направился к Мемелю — важному порту и пограничной крепости Восточной Пруссии, прикрывавшей ее со стороны Куршского залива. В Ковно армия прибыла 18 июня 1757 года. Поход проходил в трудных условиях и крайне медленно: полки двигались вместе со своими обозами и растянувшиеся на десятки верст телеги и фуры сдерживали идущие следом войска.
Нужно отметить, что сам Апраксин умышленно замедлял продвижение армии. Во-первых, он ожидал изменений на австро-прусском театре военных действий и надеялся, что у него дело не дойдет до серьезного столкновения с прусской армией. Во-вторых, как я уже говорил, фельдмаршал, как и многие сановники, с тревогой поглядывал на «молодой двор», зная о политических и военных пристрастиях наследника престола Петра Федоровича. Поэтому Апраксин хотел действовать наверняка и поддерживал переписку со своим приятелем Бестужевым-Рюминым, ожидая от него указаний и советов. Но канцлер был уже не в прежней «силе» и не мог, как раньше, влиять на события при дворе. В письме от 5 августа 1757 года он рекомендовал Апраксину не тянуть с походом, ибо Елизавета в его присутствии «с великим неудовольствием отзываться изволила, что ваше превосходительство так долго… мешкает». 18 июля он писал фельдмаршалу: «…медлительство вашего марша, следовательно и военных операций, начинает здесь уже по всему городу вашему превосходительству весьма предосудительные разсуждения производить, кои даже до того простираются, что награждение обещают, кто бы российскую пропавшую армию нашел».
Уже на этой стадии кампании 1757 года Апраксин не показал себя хорошим военачальником. Располагая огромной властью, позволявшей ему поступать в походе (с точки зрения «устройства армии», а не планирования операций) по собственному усмотрению, он и здесь постоянно требовал указов и распоряжений правительства. Поход пришелся на Великий пост, и в войсках было много больных. «Правда, — писал Апраксин, — указом Петра Великого и повелевается солдат в том случае в пост мясо есть заставлять, но я собою силу этого указа при нынешних обстоятельствах в действо привести не дерзаю». Когда в конце июня синод прислал разрешение следовать разумному указанию Петра и выдавать солдатам в походе по фунту мяса и две чарки вина в день, пост кончился, а больных было уже более 11 тысяч человек, или пятая
Сохранившиеся письма Апраксина подтверждают мнения его современников (в частности, князя М. М. Щербатова) о том, что главнокомандующий больше беспокоился о поддержании своего прежнего роскошного образа жизни, чем о состоянии армии. 17 апреля 1757 года он писал И. И. Шувалову, чтобы тот похлопотал об отсрочке в выплате долгов фельдмаршалом, и обосновывал эту просьбу таким образом: «По выступлении… моем за границу, где, быв всегда в дороге и имея более во всем дороговизны… столов своих никак убавить не могу, но, напротив того, оныя еще прибавиться должны. Сверх же того, сколько я ни старался уменьшить обоз мой, но никак меньше не мог сделать, как двести пятьдесят лошадей, кроме верховых, которых по самой крайней мере до тридцати у меня быть должно (первоначально обоз состоял из 500 лошадей. — Ю. Н.), и 120 человек людей, почти все в ливреях…» (!)
Тем временем армия продвигалась на запад. Как пишет Керсновский, «В поход шли отнюдь не с легким сердцем. Пруссаков у нас побаивались. Со времен Петра, и особенно Анны, немец являлся у нас существом заповедным — иного, высшего порядка, учителем и начальником. Пруссак же был прямо всем немцам немец. „Фредерик — сказывают — самого француза бивал, а цесарцев и паче — где уж нам многогрешным противу него устоять!“… После первой стычки на границе, где три наших драгунских полка были опрокинуты прусскими гусарами, всей армией овладела „превеликая робость, трусость и боязнь“ (чистосердечно признается Болотов), сказывавшаяся, впрочем, на верхах гораздо сильнее, чем на низах».
Русский авангард, составленный из легких, нерегулярных войск — казаков, калмыков и крымцев, ясно показывал, что война эта будет тягостной и опустошительной для Пруссии.
«Дикие, неустроенные орды этого войска всюду оставляли за собой ужас и отчаяние: пепелища, развалины и трупы жителей без разбора пола и возраста означали их след. Пруссаки смотрели на наше войско, как на вторжение новых варваров, называя наших казаков гуннами восемнадцатого столетия. Между тем в регулярном нашем войске господствовала дисциплина, которая могла служить примером для самых образованных народов». После пятидневной осады (6 июля) авангард Фермора при поддержке флота взял Мемель, устроив в нем сообщение морем с Ригой. Главные же силы армии вместе с Апраксиным границу Восточной Пруссии решились перейти лишь в середине июля, когда было получено сообщение о сдаче после непродолжительной бомбардировки с-суши и с моря Мемеля. В армии возмущались тем, что Фермор, располагая полным превосходством в силах (16 тысяч против 800 человек гарнизона слабоукрепленной крепости), позволил пруссакам на самых почетных условиях покинуть крепость.
После падения Мемеля Апраксин с главными силами шел вперед, на Вержболово и Гумбиннен почти беспрепятственно, но крайне медлительно. В это же время к Фридланду был выслан конный авангард генерала Сибильского (6000 драгунов и гусаров) для действий в тылу противника. Однако крупная кавалерийская группировка русских была разбита прусскими гусарами в первом же бою и отступила к главным силам, не сумев причинить противнику какого-либо вреда.
Стратегической целью кампании было овладение Восточной Пруссией (предполагалось при успешном исходе войны присоединить к России вассала Речи Посполитой — Курляндию, передав Польше в виде компенсации Восточную Пруссию, но затем Елизавета сама захотела заполучить эту провинцию Фридриха), для обороны которой, как я уже говорил, Фридрих II выделил корпус Левальда.
Русский план кампании, разработанный Конференцией, содержал вполне ясное требование при наступлении в Восточную Пруссию: «…находящемуся в оной войску (противника. — Ю. Н.) ретираду пресечь и тем к сдаче генеральной баталии принудить». Военный совет, собранный Апраксиным, полностью согласился с этим планом. «…Как скоро в неприятельскую землю вступится, то неусыпное старание приложено будет неприятеля атаковать», — сказано в постановлении совета.
Однако реализовать этот стратегический план не удалось. Апраксин начал наступление в июне в общем направлении на Кенигсберг, но двигался очень медленно. Полученный им в июле рескрипт Конференции содержал совершенно четко выраженный взгляд на первостепенное значение действий против живой силы: «Более всего наша честь крайне с тем сопряжена, чтоб Левальд от нас не ушел. Приобретение не только Пруссии (Восточной. — Ю. Н.), но хотя б чего и большего, почитаем мы за ничто, ежели б Левальд, оставляя сие королевство, соединился с королем прусским». Заметим, что такая формулировка звучала бы вполне современно пятьюдесятью годами позднее. Но Апраксин продолжал наступать весьма нерешительно. Его прусский визави — старый Ганс фон Левальд тоже не спешил «открывать кампанию». Хотя Левальд располагал значительными силами и временем, он вел себя столь же нерешительно, как и Апраксин.