Войны за Иисуса. Как церковь решала, во что верить

Дженкинс Филипп

Сами никейские определения создали проблемы для понимания человеческой стороны Христа. Символ веры собора, несомненно, отражает веру в то, что Христос был человеком. Иисус не просто воплотился, но и стал человеком, anthropos. Но можно было спорить о значении этих терминов, и спор об этом стал предметом глубокого взаимного несогласия церквей Александрии и Антиохии. В Евангелии от Иоанна говорится о том, что Логос «стал плотью» (sarx), и позднейшие богословы считали, что Логос был началом, которое управляло плотью, или телом, Христа. Такое представление о Logos-sarx (Слове-плоти) удовлетворяло мыслителей александрийской школы, таких, как Афанасий. Но это оставляло возможность думать, что Бог обитает в человеческом теле, не имеющем своей отдельной идентичности: в этом смысле в Иисусе можно было видеть просто обобщенного представителя человечества. Со своей стороны антиохийцы опасались, что такой подход приведет к отрицанию того, что Иисус был человеком в полном смысле этого слова. Он был не просто телесным существом, но реальным человеком определенного происхождения и со своей биографией, с умом, волей и желаниями – он ведь плакал – человека. Антиохийцы единодушно придавали больше значения Христу как человеку, anthropos, так, у них было представление о Logos-anthropos (Слове-человеке).

Вочеловечиться, стать anthropos означало обрести статус человека в полной мере [65] .

65

Grillmeier, Apostolic Age to Chalcedon.

В 268 году слово homoousios казалось церкви абсурдной ересью; спустя оно шестьдесят лет стало лозунгом единой ортодоксии

Христиане стали пользоваться нагруженным смыслом словом homoousios, которое приобрело уже почти авторитет Писания и было концепцией, от которой никто не мог легко отмахнуться. Но сторонники одной природы с легкостью могли использовать его для поддержки своих представлений. Если Христос действительно обладает единой сущностью с Отцом, где в этой картине человек Иисус? Достоин внимания тот факт, что Никейский Символ веры буквально ничего не говорит о том, что Иисус делал от своего воплощения до распятия при Понтии Пилате. Мы ничего не слышим о его чудесах и притчах, проповедях и поучениях или каких-либо еще событиях его земной человеческой жизни, как если бы ничто в его жизни или миссии между двумя событиями не имело ни малейшего значения. Даже Афанасий, как он ни старался, не смог оставить убедительного утверждения о человеческой природе Христа. Фактически критики Никеи вправе были говорить, что этот Великий собор просто воскресил забытое савеллианство в новой оболочке – мысль о том, что Христос просто был формой или видом единого божественного существа. По иронии судьбы, то самое церковное собрание, которое в 268 году осудило Павла Самосатского, одновременно отвергло и термин homoousios, который казался тому собору еретическим нововведением Павла. В 268 году это слово казалось церкви абсурдной ересью; шестьдесят лет спустя оно стало лозунгом единой ортодоксии [66] .

66

J. Stevenson, ed., A New Eusebius (London: S. P. C. K., 1957), 279–280. MacMullen, Voting About God, 26–27.

Аполлинарий

Открыв путь для теорий одной природы, церковь столкнулась с некоторыми опасными представлениями. Если Христос действительно един с Богом, значит, сам Бог был в утробе Девы, родился, пострадал и умер. Историк Эдуард Гиббон справедливо писал о последствиях Никеи так: «Кафолическая вера колебалась на краю обрыва, откуда невозможно было отступить, где трудно было устоять и где ей угрожала опасность падения» [67] . Один из ближайших учеников Афанасия взял на себя задачу сделать неизбежный вывод из его логики. Яростный враг арианства Аполлинарий Лаодикийский в Сирии стремился подчеркнуть важность божественной природы Христа, для чего в 360—370-х годах написал серию блестящих сочинений и посланий. В полемике с арианами, умалявшими значение божественности Христа, он зашел слишком далеко в противоположном направлении и почти устранил человеческую природу в своей экстремальной христологии Слова-плоти. Так он сделался предтечей всех последующих сторонников одной природы, то есть монофизитских богословов.

67

Gibbon, Decline and Fall of the Roman Empire, 5:207.

Аполлинарий решительно отвергал мысль о том, что Христос обладал человеческим умом. Подобно большинству мыслителей своей эпохи, он в согласии с Платоном считал, что человек обладает телом (soma), душой (psyche) и умом (nous). Psyche управляет животными функциями, а nous — это рациональный высший ум, который и делает нас людьми. Аполлинарий рассуждал так: если Христос единосущен (homoousios) Богу Отцу, он тем самым божественен. Но, разумеется, божество не может опуститься до того, чтобы принять на себя человеческую природу, а потому не может обладать человеческим умом, nous, «умом изменчивым и порабощенным нечистыми мыслями». Если бы Христос обладал человеческим умом, это бы значило, что у него раздвоение личности – то, что мы сегодня называем шизофренией, что в буквальном смысле означает «расщепление ума» [68] .

68

Аполлинарий цитируется по Frend, Rise of the Monophysite Movement, 116.

Хотя Воплощение предполагает слияние человеческого и божественного, по мнению Аполлинария, божественное настолько преобладало во Христе, что буквально не оставляло места ничему человеческому в нем, кроме soma и psyche – плотского тела и животной души. У Христа, утверждал Аполлинарий, не было человеческого ума (nous) или (psyche logike) разумной души, поскольку их функции выполняло божественное Слово. «Слово Бога не сходило здесь на святого человека, как то было в случае пророков, но это Слово само стало плотью, оно не обладало человеческим умом… но существовало как божественный ум, не подверженный изменениям, и небесный». Христос взял на себя человеческую природу, но ни в каком смысле не стал неким отдельным человеком. Божественное настолько преобладало во Христе, утверждал Аполлинарий, что он стал «Богом, рожденным от жены», «Богом, носящим плоть». «Священное Писание не отделяет слово от плоти: он есть одна природа, одна энергия, одно лицо, одна hypostasis, одновременно истинный Бог и истинный человек» [69] .

69

«Слово

Бога не сходило…» цитируется по Stevenson, Creeds, Councils and Controversies, 96; «Священное Писание…» – по Frend, Rise of the Monophysite Movement, 115.

Аргументы Аплоллинария, несмотря на их логику, вызвали яростную критику. Если он прав и у Христа не было человеческого ума, что же означает спасение? Неужели Христос пришел для того, чтобы спасти и искупить лишь плоть? Как писал автор XIX века Филлип Шэфф, «рациональный дух человека нуждается в спасении не менее, чем тело». Иным же казалось, что Аполлинарий не признавал Иисуса подлинным человеком и тем самым проповедовал новую версию докетизма. Несколько синодов осудили его взгляды, которые были подвергнуты официальному осуждению на Константинопольском соборе 381 года – так называемом Втором Вселенском соборе (Никея считалась Первым). Папа Дамас, согласный с решениями собора, писал: «Если кто-то преуменьшает человеческое или божественное во Христе, он полон бесовских духов и свидетельствует о себе как о чаде ада» [70] . Церковь Рима предала анафеме «всех тех, кто считает, что Слово Бога вошло в человеческую плоть, но не в разумную душу. Ибо это Слово Бога не обитало в особом теле, лишенном разумной и мыслящей души, но приняло на себя и спасло нашу разумную и мыслящую душу, кроме греха» [71] .

70

Шэфф цитируется по Philip Schaff, The Creeds of Christendom (Grand Rapids: Baker, 1993 printing), 2:64. Дамас цитируется по Theodoret, «Ecclesiastical History», in Schaff and Wace, Fathers of the Christian Church, 3:139. О Первом Константинопольском соборе см. Henry R. Percival, «The Seven Ecumenical Councils of the Undivided Church», in Schaff and Wace, Fathers of the Christian Church, 12:161–190. Rubenstein, When Jesus Became God, 211–321; Charles Freeman, a.d.381 (London: Pimlico, 2008).

71

Анафемы цитируются по Theodoret, «Ecclesiastical History», in Schaff and Wace, Fathers of the Christian Church, 139–140.

Однако отказ от трудов Аполлинария сам по себе не решал дилеммы о двух природах и не мог положить конец спорам. Если он неправ и идея об одной природе ложная, значит ли это, что верна теория двух природ? Означает ли это, что гностик Керинф в итоге оказался прав? «Случай Аполлинария» положил начало длительным спорам, которые переросли в открытое столкновение в Эфесе и Халкидоне и продолжались позже.

Новый словарь богословия

Споры вокруг Аполлинария также показали, что многие разногласия в церкви порождает нечеткость терминологии. К концу IV века богословы пришли к согласию о тонких, но критически важных значениях некоторых слов, которые прежде использовались в гораздо более расплывчатых смыслах. К наиболее замечательным мыслителям этого периода следует отнести так называемых каппадокийских отцов: Василия Кесарийского, Григория Назианзина и Григория Нисского. Их труды дали церкви совершенно новую христианскую философскую систему, снабженную терминологией, которая позволяла добиваться гораздо большей ясности аргументации. Это позволяло в христологии говорить об уровнях или степени единства, избегая простого отождествления Христос = Бог. Созданный ими словарь определил форму споров V века [72] .

72

Frend, Rise of Christianity, 629–642. Andrew Louth, «Later Theologians of the Greek East», in Esler, Early Christian World, 1:580–600; Edward Rochie Hardy, ed., Christology of the Later Fathers (Philadelphia: Westminster, 1954).

Многие разногласия в церкви порождает нечеткость терминологии

К наиболее важным из этих терминов относятся следующие: ousia, physis, hypostasis и prosopon. (См. Таблицу 2.)

Таблица 2

КЛЮЧЕВЫЕ ТЕРМИНЫ ХРИСТОЛОГИЧЕСКИХ СПОРОВ

Physis – это природа в смысле «подлинной природы» кого-либо. Hypostasis – сложное слово, которое можно перевести как «отдельное, самостоятельное существование». Это слово говорит о «лежащем под чем-то» в архитектурном смысле – подобно основанию дома. Prosopon указывает на личность. Первоначально данное слово обозначало маску театрального актера, латинским эквивалентом которого было persona. С точки зрения современной психологии оно соответствует понятию «личность», которую мы, подобно маске, являем окружающему миру; но в богословии у него нет такого смыслового оттенка обмана или иллюзии [73] .

73

Stevenson, Creeds, Councils and Controversies, 115; Frend, Rise of the Monophysite Movement; Rubenstein, When Jesus Became God, 204–208.

Эти точные термины многое значат. Каппадокийцы видели в Троице три отдельных существа – Отца, Сына и Духа, – где у каждого из них есть своя идентичность, hypostasis, но они обладают общей сущностью, ousia. Бог Сын обладает той же сущностью, ousia, что и Отец, в согласии с формулировками Никеи, но это не возвращает нас к спорам вокруг савеллианства. Как человек я разделяю общую ousia с другими людьми, потому что все мы существа одного сорта, но это не значит, что мы все идентичны. У меня есть моя собственная идентичность, которая отличает меня от Джона Смита или Мэри Джонс. Таким образом, Христос homoousios с Богом, но не идентичен Богу [74] .

74

Susan Wessel, Cyril of Alexandria and the Nestorian Controversy (New York: Oxford Univ. Press, 2004).