Войны за Иисуса. Как церковь решала, во что верить

Дженкинс Филипп

Второй Эфесский – или «Разбойничий» – собор стал Собором, которого не было

Но в тот момент всем казалось, что происходит почти революционное событие, которое основано на победах 431 года и решительно ведет христианский мир дальше. В тот момент влияние александрийцев на церковь было сильным, как никогда раньше. В те годы также казалось, что любые версии учения о двух природах скоро будут забыты по всей империи, как раньше было искоренено учение ариан. Это бы значило, что сама основа будущей христианской ортодоксии была бы осуждена как ересь.

Последние римляне?

В 440-х годах сменились ключевые фигуры из тех, кто участвовал в спорах вокруг Нестория. В Риме в 440 году папой стал Лев, а в Александрии в 444 году Кирилла сменил Диоскор. Однако в обоих случаях преемники долго учились у своих предшественников и хорошо помнили события недавнего прошлого. Как Кирилл сопровождал

Феофила, когда в 403 году тот свергал Иоанна Златоуста, так Диоскор был свидетелем падения Нестория в 431 году. Подающий надежды юный клирик получил идеальную подготовку на рабочем месте: он мог наблюдать, как его учитель низвергает патриарха.

В других местах также произошли подобные изменения. В 440 году епископом Антиохии стал Домн, сменивший своего дядю Иоанна. Обладавший мирным характером Домн мечтал о тихой жизни и не был готов сражаться с теми врагами, с которыми он скоро столкнулся, а потому он оказался в трудном положении. Самым явным источником опасности был Константинополь, где (также в 440 году) на смену архимандриту Далматию, который сыграл ключевую роль, когда надо было повлиять на императора, пришел Евтихий. Оба они были яростными противниками Нестория и оба были готовы, если нужно, устраивать решительные политические акции.

Самая значимая перемена властителей произошла в императорском дворце, где августа Пульхерия утратила свое былое влияние и удалилась из общественной жизни. Отчасти это было результатом длительной вражды между Пульхерией и ее невесткой Евдокией, которая сама была отправлена в священную ссылку в Иерусалим. Это означало, что Феодосий порой мог действовать самостоятельно, однако его фаворитом здесь же сделался евнух Хрисафий. В данном случае перемена власти повлекла за собой существенное изменение политики и идеологии [248] .

248

О Евдокии см. Evagrius, «History of the Church», in Walford, History of the Church, 284; Socrates, «Ecclesiastical History», in Schaff and Wace, Fathers of the Christian Church, 178; Holum, Theodosian Empresses. Об отстранении Пульхерии см. Charles, Chronicle of John, Bishop of Nikiu (London: Williams & Norgate, 1916), 106–108.

На характер религиозных споров влияли также внешнеполитические события, поскольку над империей теперь нависли серьезные угрозы. Во время Первого Эфесского собора в 431 году римский мир наслаждался кратким периодом относительной стабильности. Тогда империя постепенно приходила в себя после шока от нашествия варваров, которые опустошили целые провинции, и училась жить в новой политической ситуации. Но в 440-х годах положение стало куда более опасным, так что можно было даже думать, что один из центров власти, Рим или Константинополь, падет под натиском врагов – и люди гадали, какой город придется уступить первым [249] .

249

Ward-Perkins, Fall of Rome and the End of Civilization; Heather, Fall of the Roman Empire.

Постоянная опасность вторжения оказывала влияние на споры в церкви, поскольку путешествия и обмен информацией стали куда менее надежными, и некоторым епископам было трудно приехать на большое собрание. Но это критическое положение также означало, что ставки игроков, участников споров, повысились. Каждый месяц, казалось, приносил новые доказательства того, что римская власть слабеет и терпит поражения, христиан убивают и никейское христианство исчезает. Все это свидетельствовало о гневе Божием на людей, которые страдают маловерием и впадают в ереси. Только церковь может исправить эту ошибку и дать империи мирную жизнь.

Во многих частях прежней империи воцарился хаос. В Британии в 440-х годах восстание варваров положило конец романизированному режиму, старая цивилизация – Romanitas – исчезала и около других границ, в провинциях возле Дуная и Рейна. Галлию раздирала классовая война, поскольку богатые здесь пользовались системой налогов таким образом, что простые люди разорялись. И тогда появились отряды крестьянских повстанцев, Bagaudae, опустошавшие сельскую местность. Но еще опаснее, чем кризис власти, было то, что римское правление сменял новый варварский режим, режим нового типа, не менее жестокий, чем старый. В стереотипных представлениях наших современников варвары совершают набеги, быть может, все опустошают, но затем уходят. Однако самым ужасным кошмаром Римской империи в 440-х годах были два врага, которые явно не собирались уходить.

Оба они были королями или самостоятельными императорами и оба могли установить свои стабильные царства на обширных территориях, отнятых у Рима [250] .

250

О социальном кризисе вследствие угнетения со стороны властей см. Salvian, On the Government of God, 143–146. Wickham, Framing the Early Middle Ages; Wickham, Inheritance of Rome.

Первым таким врагом был Гейзерих, король вандалов, который правил своими подданными – если учитывать особенности того жестокого времени – необычайно долго: с 428 по 477 год. Десятилетиями грабители из вандалов опустошали Средиземноморье, делая неработоспособными торговые пути и средства коммуникации. Но Гейзерих не довольствовался грабежом, он создал огромное королевство вандалов в Северной Африке. В момент смерти Блаженного Августина в 430 году его родной город Гиппон осаждали вандалы, а вскоре после его взятия он стал столицей Гейзериха. Только в 439 году, когда силы Гейзериха взяли Карфаген, у его царства появилась новая столица. Карфаген, который всегда был важнейшим центром Римской империи, не говоря уже о том, что этот город снабжал Рим хлебом, теперь оказался под пятой ариан, противников учения о Троице, которые преследовали кафоликов, бывших подданных империи. Все знали, что Гейзерих подумывал о захвате Рима, чтобы создать гигантскую империю вандалов на западном Средиземноморье – с арианством как официальной религией. И это не казалось чем-то невозможным. Египтяне же полагали, что вскоре Гейзерих пошлет отряды вандалов в поход на Александрию [251] .

251

A. H. Merrills, ed., Vandals, Romans and Berbers (Burlington, VT: Ashgate, 2004).

Вторым кошмаром для империи был предводитель гуннов Аттила. В 440-х годах гунны угрожали как Восточной, так и Западной империи; положение было еще опаснее в силу того, что гунны не были христианами вообще – хотя бы еретиками, – но откровенными язычниками. Гунны несли в себе и расовую угрозу. Хотя с ними вместе воевали германские племена, сами гунны происходили из Центральной Азии, и римские авторы часто описывали их как жестоких обитателей Востока с косыми глазами и неправильными чертами лица, которых трудно назвать людьми. В 441 году гунны захватили балканские провинции и опустошили их в такой мере, что это вызывало изумление даже в ту эпоху жестоких войн. Так, великий город Аквилея ранее был одной из жемчужин Италии позднего римского периода, когда же в 452 году оттуда ушли воины Аттилы, он в буквальном смысле слова исчез с лица земли – осталась лишь горстка напуганных местных жителей, которые устремились на поиски нового защищенного места и обосновались там, где позже возникла Венеция [252] .

252

Kelly, Attila the Hun; Millar, Greek Roman Empire, 39–83.

Любой разумный человек должен был сделать вывод, церковь на своючто Бог гневается и что истинные христиане должны выявить и устранить ошибки, которые ставят под угрозу само существование римлян

Аттила был настолько опасен, что римляне совершили нечто неслыханное ранее. В 442 году Восточная империя официально признала независимое королевство гуннов, а с 443-го начала регулярно выплачивать Аттиле огромные суммы золотом, чтобы купить с их помощью мир и жизнь. В 447 году Восточная империя пережила катастрофу, которая потенциально могла бы изменить ход истории: землетрясение разрушило легендарные неприступные стены Константинополя. Окажись Аттила со своими войсками неподалеку, история христианской Византии закончилась бы на тысячу лет раньше. Лишь с помощью неимоверных усилий всего населения города – солдат, духовенства, болельщиков амфитеатра и уличных шаек – удалось восстановить стены, чтобы можно было отразить возможные нападения. Хотя кризис миновал, люди как в Восточной, так и в Западной империи понимали, что Аттила просто собирает силы, чтобы нанести свой новый удар [253] .

253

Brian Croke, Count Marcellinus and His Chronicle (New York: Oxford Univ. Press, 2001).