Войны. Мир. Власть
Шрифт:
Золотой век был тогда, когда золото не властвовало.
У норманнов в Скандинавии порядки золотого века продержались очень долго, потому что, когда появлялись в составе их общины люди агрессивные, склонные к насилию, их просто изгоняли. Изгнанники же, объединяясь, отправлялись завоевывать Англию, Францию и прочие страны. И образовывали новую знать, на удивление, жестокую и кровожадную. Папа римский вынужден был даже обратиться к завоевателям с просьбой прекращать хотя бы по весне грабежи, чтобы дать крестьянам возможность завершить посевные работы. Затем христианство смягчило нравы нормандских феодалов, как несколькими веками ранее германцев, завоевавших христианское
В Древней Руси власть князя поначалу мало что значила. Он был как глава охранной фирмы, получающий дань за свою работу. Более того, историки даже и не могут указать признаки, по которым можно было бы утверждать, что на Руси община была когда-нибудь родовой, как у римлян, кельтов или германцев, а не территориальной. Это значит, что каждый, кто поселялся рядом с русичами, воспринимался ими как равный.
Сохранив общинное самоуправление аж до реформ Петра I, русские так и не выработали в себе властолюбия. И даже когда оказались титульной нацией огромной империи, то не проявили желания присвоить себе больше прав, чем у “подвластных” народов.
Из всех страстей человеческих, после самолюбия, самая сильная, самая свирепая – властолюбие.
Властолюбие и свободомыслие находятся в постоянном антагонизме. Где наименьшая свобода, там страсть властолюбия самая пылкая и неразборчивая.
Известный славянофил Н. Н. Страхов, посетив во второй половине ХIX века давно присоединенную к России Прибалтику, был поражен тем, что остзейские немцы русских здесь даже за людей не считали. И уж, конечно, не принимали в свои корпоративные цеха. А если русскому и удавалось завести собственное дело (открыть лавку или мастерскую), то он должен был выплачивать немецкой общине специальный налог. А стало это возможным потому, что немцы, знавшие лишь родовую общину, привыкли делить людей по национальному признаку. А русским, имеющим опыт лишь территориальной общины, объединиться против иного этноса даже в голову не приходило.
Впрочем, может быть, именно поэтому у русских до сих пор нет предубеждения против сильной централизованной власти. Ибо только централизованная власть не подразделяет граждан на своих и чужих “родовиков”.
Но не только у русских власть воспринимается (часто без должных на то оснований, всего лишь в силу традиции) не столько как источник насилия, сколько как гарант справедливости.
Вот известный пример из XVIII в. до н. э. После того, как Двуречье завоевали варвары и справедливость была забыта, заново объединил страну и возродил традиции былой империи царь Вавилона Хаммурапи. Он запретил ростовщичество, продажу земли в частное владение, частную торговлю. По всем признакам его империя была социалистической.
До наших дней уцелела знаменитая стела, на которой высечены слова Хаммурапи: “И тогда меня, Хаммурапи, назвали по имени, дабы Справедливость в стране была установлена, дабы погубить беззаконных и злых, дабы сильный не притеснял слабого, дабы плоть людей была удовлетворена…”.
В Древней Греции справедливость имела похожую судьбу.
Тирания или гибкость?
Про тиранию и тиранов известно много плохого и даже ужасного.
Нет на свете никакой более несправедливой власти и более запятнанной кровавыми преступлениями, чем тирания.
Все преступления возникли из тирании, которая была первым из всех.
Однако жизнь показывает, что не все так однозначно даже с этим тяжелым, обычно осуждаемым явлением.
Пример из истории Древней Греции. После того, как колонизация других земель уже не спасала греков от голода, знать забыла о равенстве.
Долгие и великие страдания воспитывают в человеке тирана.
“Ну, так давай рассмотрим, каким образом возникает тирания. Что она получает из демократии – это, пожалуй, ясно. Разве народ не привык особенно отличать кого-то одного, ухаживать за ним и возвеличивать? Значит, это уж ясно, что, когда появляется тиран, он вырастает именно из этого корня, то есть как ставленник народа. Карая изгнанием и приговаривая к страшной казни, он, между тем, будет сулить отмену задолженности и передела земли…”. Эти слова принадлежат античному философу Платону. И уж совсем откровенно, в духе Хаммурапи, рассудил Аристотель: “Тиран становится из среды народа против знатных, чтобы народ не терпел от них несправедливости… Справедливость же, по общему утверждению, есть некое равенство…”.
Когда Франция не смогла преодолеть свою революционную смуту, то потребовалась диктатура Наполеона, чтобы “свободу, равенство и братство”, как нитку в игольное ушко, французам удалось “вставить” в свою новую историю.
Диктаторы и тираны, отрицая свободу для других, для себя очень любят свободу и всегда утверждают ее для тех, которые идут за ними и с ними связаны.
Вот и американцы, столь поклоняющиеся либерализму, в начале прошлого века споткнулись о собственную “священную корову”. Экономика страны лежала в руинах, треть населения жила впроголодь, и просвета было не видно, потому что монополисты умудрялись даже из этой ситуации извлекать выгоду. Но президент Франклин Д. Рузвельт, “дабы плоть людей была удовлетворена”, принял новый экономический курс. Вместо экономического индивидуализма был провозглашен контроль над промышленностью, банковской и финансовой деятельностью, транспортом, сельским хозяйством и рынками. Была даже, страшно сказать, введена общественная собственность в сфере коммунального хозяйства. Проводились жесткое регулирование и надзор со стороны основных экономических департаментов над распределением национального дохода.
Как затем только ни называли новый курс Рузвельта! Эти названия говорят сами за себя: “контролируемый капитализм”, “регулируемый капитализм”, “федеральный капитализм”, “дисциплинированная демократия”, “кооперативное государство”, “государство общественного равновесия”. Сам Рузвельт, впрочем, смог позволить себе назвать свой новый курс более политкорректно: “экономический конституционный порядок”.
Девять десятых мудрости заключается в том, чтобы быть мудрым вовремя.
А вот при президенте США Джордже Буше берущая начало на Востоке традиция справедливости была позабыта. Дж. Буш позволил себе облегчить тот груз экономической ответственности за общее благополучие, который несли на себе самые богатые американские семьи со времен Рузвельта. И в результате у супердержавы не хватило средств даже на ремонт дамбы у Нового Орлеана, и его жители оказались перед ударом стихии такими же беспомощными, как и нищие в какой-нибудь азиатской стране третьего мира.
Тем не менее, при всем уважении мнения Платона и Аристотеля, тираны чаще оказывались не защитниками слабых, а неронами и гитлерами.