Воющий мельник

Паасилинна Арто

Хаппола пролежал в психушке всю войну. Его считали безнадежным. За годы войны он поправился на шесть кило.

— С одной стороны, тут хорошо, но оказалось, что я с этими придурками застрял надолго.

Когда Финляндия вышла из войны и объявила о сдаче оружия, Хаппола начал показывать симптомы выздоровления. Правда, потом началась война в Лапландии, и болезнь вернулась. Лишь когда Германия пала, Хаппола окончательно выздоровел. В числе других пациентов он попросил его выписать.

— Черта с два меня выпустили! Врачи хлопали меня по плечу, мол, Хаппола, Хаппола, успокойся!

Тогда

он переписал свой дом на сестру, боясь, что государство его конфискует в счет уплаты за содержание в больнице.

Хаппола немного расстроился. Он по-прежнему был здоровым жителем города Оулу, но никто ему больше не верил.

— Почему ты не сбежишь? — поинтересовался Хуттунен.

— А куда бежать-то? Недвижимость — такое занятие, что не спрячешься. Придется жить в Оулу, дом-то тут. Но вот погоди, пройдет десять лет после заключения перемирия, я пойду к главврачу и выложу ему все как есть.

— А почему ты прямо сейчас не расскажешь, что все это время притворялся?

— Я много думал об этом. Не все так просто. Что толку, что меня отсюда выпустят, если сразу же посадят в тюрьму? Притвориться больным во время войны — это ж военное преступление, только через десять лет дают амнистию.

Хуттунен согласился, что разумнее всего подождать, пока преступное безумие не получит амнистию. Глупо было бы из сумасшедшего дома попасть в тюрьму.

— А как же ты отсюда дела ведешь? На окнах — решетки, двери — на замке…

— А у меня свои ключи, купил у одного санитара пару лет назад. Единственное что — по делам в город приходится ездить ночью. Редко удается улизнуть отсюда среди бела дня, да так, чтоб никто не заметил. Несколько раз в год приходится уходить днем, взимать аренду с должников, а так все остальное ночью делаю. Тяжелая работа — заниматься домом, да еще когда все тебя сумасшедшим считают.

— Не расстраивайся, они и меня считают сумасшедшим, — утешил Хуттунен.

— Ну, тебя-то ладно, а я уж скоро десять лет, как идиота изображаю. Тяжелое было время.

Хаппола еще немного посетовал на судьбу, но вскоре оживился:

— Есть в этом и плюсы: деньги за аренду идут прямо на книжку. А здесь бесплатно держат. Будет за душой кое-что, когда отсюда выйду.

Хаппола незаметно протянул мельнику папиросу. Он рассказал, что табак покупает во время вылазок в город. Когда же совсем тошно становится, он может выпить под одеялом бутылку водки.

— Но по бабам тут лучше не ходить, сразу поймают. Да и бабы здесь такие чокнутые, что иной раз побоишься приставать.

Они молча курили.

Хуттунен задумался. Похоже, отсюда никого не выпускали, неважно, пришел ты сам или насильно засадили.

Хаппола предупредил мельника, чтобы он все это держал в тайне.

Хуттунен спросил, не боится ли он, что должники на него когда-нибудь донесут.

— Им это невыгодно. Если что заподозрю — вышвырну на улицу. Слава богу, в Оулу так тяжело найти жилье, что они не станут рисковать. А за квартиру надо платить вовремя, даже если хозяин — дурак.

глава 14

Иванов день в больнице города Оулу не имел ничего общего со светлым праздником лета и радости. Зато буйные веселились

всю ночь, кричали и галдели, но не в честь праздника — так было каждую ночь. Хаппола сказал, что в больнице праздники вообще не отмечают. Лишь на Рождество даже в закрытые отделения пускали небольшую группу пятидесятников, чтобы те спели свои печальные псалмы. Ощущение было неприятное, певцы настолько боялись пациентов, что старались петь быстро и грозно.

— Мы же не праздники праздновать сюда пришли, — пошутил Хаппола.

На следующей неделе два рослых санитара опять доставили Хуттунена в кабинет врача.

Врач перебирал историю болезни мельника. Теребя очки, он пригласил пациента сесть напротив, а санитарам приказал сесть у входа, на всякий случай.

Врач сказал, что изучил его историю болезни и заключение, которое написал доктор Эрвинен.

— Плохи дела. Как я и предполагал, мы имеем дело с запущенным военным психозом. Во время войны я служил майором медицинской службы, подобные случаи мне знакомы.

Хуттунен возразил, уверил, что его ничего не беспокоит, и потребовал выписать.

Доктор листал «Военный медицинский еженедельник», не удостаивая пациента ответом. Хуттунен заметил дату — 1941 год.

Доктор указал ему на статью «Военный психоз и невроз во время войны и после».

— Что смотрите? Это вас касается, — проворчал врач и протер очки. — Все эти случаи научно обоснованы. Здесь говорится, что в 1916–1918 годах третья часть английской армии, сражавшейся во Фландрии, из-за психоза и невроза была признана непригодной для передовой. Военный психоз и невроз особенно быстро прогрессируют у чувствительных ранимых натур. Заработав его однажды, он может снова проявиться без каких-либо видимых причин. Еще здесь говорится, что с 1920 по 1939 год в финской армии было зарегистрировано 13000-16000 солдат с умственными отклонениями, из которых большинство, конечно, принимали участие в военных действиях.

Доктор поднял взгляд и уставился через стол на мельника.

— В прошлый раз вы признались, что участвовали в обеих войнах.

Хуттунен кивнул, но сказал, что все равно не понимает, на каком основании доктор считает его сумасшедшим.

— Не я один.

Доктор нашел в статье очередную полезную информацию.

Санитары закурили. Хуттунену тоже захотелось, но он знал, что не имеет права даже на одну затяжку.

— Во время войны людьми недалекими руководит примитивный инстинкт самосохранения. Вместо благородной готовности пожертвовать собой, как все солдаты, такие люди, наоборот, всеми способами стараются убежать от трудностей и неприятных переживаний. Такие смельчаки, как Свен Дуфва [1] , тут скорее исключение, чем правило.

1

Герой поэмы Йохана Людвига Рунеберга, выказавший небывалую храбрость, выступив один против врага в битве на мосту Кольонвирта. В его образе финский поэт превозносит храбрость и мужество простого человека, несмотря на его недалекость (прим. пер.).