Воздается по вере. Краеугольный камень судьбы. Книга первая

Рузант Марина

Вадим и Галина заглянули к соседям, когда вернулись из кино. Им хотелось поскорее забрать дочку домой. После упреждения стуком они открыли дверь в комнату с разгулявшейся компанией. Перед их взором предстала совершенно потрясающая картина. Взрослые люди кружили по комнате парами, хохотали и подтрунивали друг над другом. Никто не обращал внимания на трехлетнюю девочку, которая, качаясь и падая, пыталась залезть на диван. Она безуспешно закидывала свою ножку на поверхность дивана, но та предательски скатывалась, ребенок падал на пол. При этом девочка во все горло, как пьяный матрос, пела: «Села птичка на окошко! Погоди, не улетай! Улетела птичка, ай!»

Только когда на пороге появились родители девочки,

хозяева, наконец, вспомнили о своих обязательствах. Вновь прибывшим предложили присоединиться к веселью. Беззаботная компания ничего плохого не усмотрела в том, что маленький ребенок ведет себя неадекватно. Не задалась вопросом, почему девочка еле стоит на ногах? Родители не сразу поняли, что дочка наглоталась вина и прибывает в самом настоящем алкогольном опьянении. Только после того, как открылась рвота и мгновенно подскочила температура, вызвали скорую помощь. Вот здесь и выяснилась настоящая причина отравления. К счастью все обошлось. Ребенка спасли. Для родителей эта печальная история послужила хорошим уроком на всю жизнь. Больше они уже никогда не оставляли дочку с добродушными, общительными соседями.

Сама Мария из всей истории запомнила не спасших ей жизнь, врачей, ни страх и переживания родителей, ни перепуганных до смерти соседей. В ее детской памяти сохранилась та самая красивая, граненая рюмка с темно-вишневым напитком и купающимся в этом напитке солнечным лучом, делающим напиток искрящимся и переливающимся. И та самая песня о пугливой птичке, которая внезапно улетела.

Второе событие, оставившее неизгладимый след в памяти маленькой Маши, как ни странно, связано с другими соседями, проживающими в той же квартире. Скорее всего, девочка не обратила бы внимания, не отзовись прожитая ситуация, психическим потрясением. Это как раз тот случай, когда в памяти сохраняются на многие годы не только образы людей, связанных с происшествием, но даже чувства, ощущения, словом, весь эмоциональный окрас.

Комнату немногим побольше, чем у молодой семьи Родовых, занимала мать с десятилетней дочерью. Отца в их чисто женском тандеме не было. Нужно отметить, что ни один мужчина никогда в эту комнату не являлся. Мать – женщина средних лет, худенькая до прозрачности, невысокого роста с замотанным на затылке пучком пепельно-серых волос. При описании подобного образа женщины, говорят – «никакая», без особенностей во внешности. Пройдет – не заметишь. Держалась всегда особняком, отличалась болезненной скромностью, молчаливостью. Выходила из комнаты исключительно по необходимости, на кухне готовила скоренько. Питались они с дочкой у себя в комнате. О том, где работает соседка, чем занимается, никто не знал. Скорее всего, в каком-нибудь архиве или библиотеке. Уж очень от нее пахло замшелостью и пылью.

Дочка – мать в детстве, точная копия, такая же тонкая, звонкая, с такими же пепельно-серыми жиденькими косичками. Единственное различие между родственницами – чуть длинноватый нос у дочери, видимо, заслуга отца. Серенькую мышку звали Люсей. Она неуловимо напоминала этого пугливого зверька не только внешностью, ее довольно необычные перебежки по общим местам квартиры соответствовали поведению мышки, попавшей в неблагоприятные условия. Люся, как и мама, чаще всего сидела в своей норке. С Машей не дружила, может быть в силу, большой разницы в возрасте и потому разных интересов, может быть, просто по собственной нелюдимости. Во двор выходила крайне редко, гуляла всегда сама с собой. Замкнутая, словно обиженная на весь белый свет, дурнушка.

Маша, наоборот, была девочкой общительной, легко находила общий язык с подружками года на два-три старше себя. Родители покупали ей игрушки, которые та успешно таскала на улицу и делилась со всеми. Отец настойчиво внушал дочери, что своим нужно делиться и не жадничать, а вот чужое лучше не брать. Только в доме появлялась чужая вещь, якобы данная хозяином поиграть, папа ругал Машу и требовал немедленно вернуть игрушку. Девочка ревела от несправедливости, но несла отдавать.

Детей разных возрастов во дворе гуляло много. Родители не боялись отпускать своих отпрысков на улицу. Никто никого не крал. Если и дрались, то как-то незлобно, без агрессии и садизма. Большим преимуществом двора было наличие высокого каменного забора по периметру, побеленного белой известью. С улицы во двор вела только калитка, поэтому никаких машин не разъезжало. За детьми следили из окна, между делом. Украшали территорию многочисленные кусты сирени и шиповника, порой, переходящие в самые настоящие заросли.

В этих зарослях, прямо у забора, девчонки строили самые настоящие домики. В строительстве использовали кирпичи с соседней стройки. За ними ходили стайками, через узкий лаз в заборе, брали по одному и, приседая, прячась, тащили во двор, к забору. Взрослее дядьки не обращали внимания на безобидных девчонок. Те близко к объекту не подходили, крутились за поддонами с кирпичом, что на самом конце строительной площадки. Родители то же особенно не вникали в занятия детей. Главное – со двора не ходят. А что шуршат там себе в кустах, так на то они и дети.

Кирпичи просто ставили друг на друга, сооружая стены, крышей служили куски бросовых досок все с той же стройки. Неважно, что из досок торчат гвозди и они необработанны. Занозы в пальцах – дело обычное. В каждом домике помещалось только два человека, и влезать в него можно было исключительно на четвереньках. Сидели, подобрав под себя ноги и понятно, не облокачиваясь о стену. Дышали тоже через раз, поскольку конструкция была чрезвычайно хлипкой. Но все эти неудобства не могли повлиять на чувство гордости за обладание собственным жильем.

Счастливые обладательницы собственных домов, тащили из своих квартир кукол, детскую посуду, всевозможные тряпки. В кустах у забора, в «новостройках» закипала игрушечная семейная жизнь. Играли в основном в дочки-матери. В силу того, что девчонки сами строились, сами приносили необходимые вещи, то и участвовали в игре сами. Мальчишки же на стадии строительства, как правило, занимались своими делами. Только обустроенные дома принимали своих жильцов, на пороге появлялись «захватчики».

Начинались столкновения между защитниками и нападающими. Целью защитников было – во что бы то ни стало сохранить кровью и потом отстроенное сооружение. Нападающие стремились любой ценой разорить и уничтожить объект нападения. События всегда развивались по отработанному сценарию. Сначала ребята просились по-хорошему допустить их к недвижимости, чтобы они, так из любопытства, посмотрели. На жесткий отказ переходили к желчным оскорблениям. Потом незаметно дело доходило до камней и палок. Нужно отдать должное, девчонки горой стояли за свои хоромы, героически отражали атаки разорителей. Бой заканчивался чьими-то женскими слезами, что заставляло нападавших ретироваться врассыпную.

Летним, непривычно жарким днем, когда полдень уже медленно, но верно перекатывался из бурно проходящего обеда в послеобеденную, ленивую дремоту, Маша после долгих уговоров мамы, вышла в полупустой двор. Непривычная для данных широт полуденная жара разогнала по квартирам не только молоденьких мам с малышами в колясках, даже вездесущих, отчаянно стойких к любым непогодам, старушек у подъезда. В тени сирени, за деревянным столом, старики вяло «забивали козла», дородная женщина из соседнего подъезда развешивала мокрое постельное белье, на веревку, натянутую между двумя деревянными столбами и подпертую посередине длинной широкой палкой. Подростки на углу разложились со своими собрано-разобранными велосипедами.